Верность и терпение - Балязин Вольдемар Николаевич (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
И армия день ото дня шла все организованнее. 25 июня, пройдя за неделю около двухсот верст, 1-я армия подошла к Дрисскому лагерю, а двумя днями раньше туда же прибыла и Главная квартира Александра…
Великий военный теоретик Фуль, полагавший умозрительные геометрические построения основой стратегии, без особого труда добился у Александра признания своей идеи — создать на пути противника укрепленный военный лагерь и, отступая, завести неприятеля под огонь его батарей, на его люнеты, бастионы, палисады и засеки. А когда неприятель окажется в этой заранее приготовленной для него ловушке, то в тыл ему и по обоим флангам ударят две русские армии, и супостат будет не просто разгромлен, но в полном составе пленен.
Укрепленный Дрисский лагерь имел фронт более четырех верст, а глубина по центру достигала трех верст. С тыла лагерь огибала река Дрисса, образуя труднопреодолимую водную преграду.
Как только императорская Главная квартира подошла к лагерю, Александр вызвал Беннигсена и попросил его осмотреть позиции и провести тщательную рекогносцировку.
Взяв с собою Вольцогена и двух родственников царя — принцев Георга и Августа Ольденбургских, Беннигсен и его спутники полтора дня осматривали «Второй Гибралтар», который полгода строили более двух тысяч человек. Автор проекта Фуль на строительстве лагеря не был. Он составил все чертежи в Санкт-Петербурге, получив лишь подробную ландкарту местности.
Фуль расположил укрепления в три линии. Первая линия была наиболее мощной. Она включала десять редутов и люнетов с батареями, палисадами и засеками. Во второй линии было шесть редутов, в третьей — один.
Тщательно и придирчиво осмотрев «Второй Гибралтар», Беннигсен и компания пришли к единодушному мнению, что их соотечественник Фуль сильно подвел государя, закопав в землю столько средств, и употреби он их на иные цели, то под ружьем мог бы стоять добрый пехотный корпус, снабженный всем необходимым.
Беннигсен, как старший по званию, должен был доложить их общие впечатления.
— Государь! — сказал Беннигсен. — Мы все изумлены увиденным нами. Мы нашли здесь самую плохую, самую невыгодную позицию для сражения, которое должно решить участь кампании и, может быть, судьбу государства. Укрепления возведены самым грубым образом и по большей части крайне неудачно. За насыпями легко может засесть неприятель, а редуты и батареи расположены так, что задние укрепления не защищают доступ в передние.
Одновременно с Беннигсеном осматривали лагерь полковник Мишо и генерал-майор Ермолов. Царь попросил их быть при докладе Беннигсена, и оба они согласились с тем, что он сказал. Когда очередь дошла до Ермолова, слывшего за одного из самых остроумных, а часто и злоязыких людей своего времени, Алексей Петрович сказал:
— Выбор самого места лагеря и организация укреплений не могли быть соображением здравого ума. Этот лагерь представляется мне образцом фортификационного невежества.
Когда же 1-я армия пришла в лагерь, Барклай сказал царю:
— Государь! Я не понимаю, что мы будем делать с целою нашей армией, оказавшись здесь. После столь торопливого отступления мы совершенно потеряли неприятеля из виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон. Кроме того, государь, Багратион оттеснен войсками Даву от Минска и не сможет прийти сюда, без чего весь план Фуля превращается в ничто.
Тем временем русский арьергард остановился в одном переходе от Двины, внимательно следя за авангардами французских корпусов. Между реками Друя и Дисна мелькали казачьи и гусарские пикеты, в передовых цепях все было тихо, а в лагере установилась совершеннейшая идиллия, напоминавшая летний лагерь под Красным Селом после удачных маневров, завершившихся блистательным царским смотром. Нижним чинам выдавалась полная мясная и винная порция, лошадям рассыпался овес, солдаты построили себе удобные шалаши и отдыхали с утра до вечера, поднимаясь лишь на вечернюю зорю, проходившую парадно и с музыкой. В дополнение ко всему, дни стояли ясные, ночи были чуть прохладными, и эти несколько суток, проведенные в лагере на Дриссе, остались в памяти ветеранов как самые лучшие за весь двенадцатый год.
И еще одна большая радость произошла в эти дни: сюда, а Дриссу, подошло первое за войну пополнение — двадцать эскадронов кавалерии и девятнадцать батальонов пехоты.
Армия крепла, дух ее оставался сильным, но вместе с тем в душу многих начало закрадываться сомнение: «А правильно ли поступают командиры, уходя от сражения с супостатом? И почему версты отступления исчисляются уже не десятками, а сотнями, и где же наконец армия остановится?» И распространялись по лагерю слухи один неприятнее другого: «Одни господа генералы за то, чтобы наступать, другие же — за дальнейшую ретираду». И главным виновником сей небывало затянувшейся ретирады чаще всего называли Барклая.
Наконец прошел слух, что государь собирает Военный совет, чтобы решить, как быть дальше.
Александр собрал Военный совет 29 июня. Кроме него на совете были Барклай и Аракчеев, принц Георг Ольденбургский и Волконский, Вольцоген и Мишо. Совет решил, что совершеннейшая непригодность позиции не позволяет стоять здесь армии, перед которой находятся неприятельские силы, во много раз ее превосходящие. Было постановлено, что армия выступит из лагеря через три дня, а за это время пусть солдаты отдохнут еще немного, а Главная квартира и военный министр займутся заменой в штабе 1-й армии тех генералов, которые за две недели войны доказали свое несоответствие занимаемым ими должностям и не проявили требуемых от них качеств.
Работая над третьим томом «Войны и мира», Лев Толстой обратился и к событиям, происходившим в начале Отечественной войны в императорской Главной квартире. Толстой, в полном соответствии с исторической правдой, заметил, что антибарклаевская партия была самой сильной из тогда существовавших при дворе и в армии.
Это наблюдение Толстого подтверждает и один из очевидцев. «В заговор, — писал хорошо знавший обстановку в Дрисском лагере адъютант Барклая Владимир Иванович Левенштерн, — вошли: граф Армфельдт, ловкий интриган, и маркиз Паулуччи, которого снедало честолюбие и который всех высмеивал. Все действия главнокомандующего критиковались… генерал Беннигсен, герцог Александр Вюртембергский, принцы Ольденбургские обсуждали без всякого стеснения мнимые ошибки, сделанные Барклаем, и его мнимую неспособность». Чуть позже к врагам Барклая примкнул и цесаревич Константин Павлович.
Враги Барклая, оплотом которых стала Главная квартира, по выражению Толстого, «ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением царской милости». Барклай, столкнувшись почти со всеми этими интриганами-недоброжелателями еще в бытность свою в Петербурге, только в самых крайних случаях бывал в Главной квартире, кою называл «вертепом интриг и кабалы».
Барклаю предстояло упрочить свое положение, окружив себя энергичными, умными и талантливыми военачальниками. Ключевой фигурой после командующего является в армии начальник ее штаба, а в 1-й Западной им был маркиз Паулуччи — один из главных «партизан» антибарклаевской партии. К тому же маркиз не говорил по-русски, и это обстоятельство было названо главным, когда Барклай попросил царя заменить его.
Александр согласился, назначив на место Паулуччи Ермолова. Для Барклая Ермолов идеальной фигурой не был. Признавая его несомненные воинские дарования, огромную память, неутомимость в труде, обширные познания в деле и незаурядную храбрость, Барклай вместе с тем знал, что Ермолов не любит его, что он коварен и отменно хитер и от него можно ждать немалых козней.
Паулуччи получил приказ отправляться в Новгород, где генерал Клейнмихель занимался формированием резервов, и отбыл из Дриссы озлобленным на Барклая до конца жизни.
Вторая замена была тоже весьма существенной — генерал-квартирмейстер Мухин был заменен на своем посту полковником Карлом Толем — блистательным молодым человеком, прекрасно образованным, бесстрашным и прямодушным. Барклай знал, что когда Кутузов командовал в Петербурге Сухопутным шляхетным кадетским корпусом, «Карлуша», как называл Михаил Илларионович Толя, был самым любимым его кадетом и по обычаю, им заведенному, чаще других по воскресеньям бывал в его доме на обеде.
