Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
Вот и выяснилось окончательно, с какими субъектам и свела его неправедная судьба — каков облик этих законников. Молодые, да из ранних. Разбойники с большой дороги почище старика Кандинского. Объявлена война на уничтожение. Собственно, войну он объявил первый, неожиданно для самого себя.
Или следовало смириться — кинуть им эти полсотни? Что бы посоветовал брат? Нет, нет? Мог ли он уступить алчным требованиям? Одна уступка повлекла бы другую... Они покушаются на его детище, на Николаевский завод. Звонников взвешивал в руках ценность железоделательного завода, как прикидывал в его дворце стоимость флорентийской бронзовой статуэтки. Им что до памятной вещицы! Им что до завода, дарующего благосостояние людям!
Надо же что-то предпринять. Искать контрходы. Спасать фирму от этих грабителей-головорезов.
Пока делали ходы Звонников и Михельсон. Ходы и быстрые и меткие!
Не прошло и трех дней, в дом у Хлебного рынка посланный доставил от администрации письмо за подписями тех двух, к которым примкнул и Коссовский. После короткой, увертливой и путаной присказки шло главное, ради чего потрудились авторы письма.
«Администрация полагает, что в настоящее время пользование вашими услугами, в качестве доверенного ее, представляется излишним. Не представляется возможным вновь передавать вам все заведование и распоряжение делами. Администрация просит вас выданную вам и явленную в иркутском и верхоленском окружном суде доверенность ей возвратить и пользование таковой от сего числа прекратить...»
Его отстраняли от дела. Он оставался администратором без прав. Звонников и Михельсон освобождали свои руки для бесконтрольного хозяйничанья в восьмимиллионном имуществе фирмы. И как прямое издевательство звучал конец письма, наверняка сочиненный ядовитым Михельсоном под общий смех законников и для большей досады Бутина: «Само собой разумеется, что за вами, как за администратором и особо заинтересованным лицом, всегда остается право и возможность влиять на общий ход дела и на распоряжения администрации советами и указаниями, кои охотно будут приниматься в соображение и к руководству...»
Был владельцем первейшего Торгового дома и Золотопромышленного товарищества Сибири, а оказался лишь «заинтересованным в деле лицом». Был распорядителем огромного дела, а теперь, будьте любезны, можете подавать советы, и «примем в соображение»!
Нет, добровольно он не уйдет. Пусть что угодно выдумывают, а свои предприятия он не бросит в сиротстве.
Так в самой резкой форме он и ответил. Указав на лживость и безжизненность мнения администрации, будто у нее есть лица, могущие управиться без распорядителя дела с огромным хозяйством. Вы, господа, ведете дело к развалу, — а это в прямом противоречии с актом и наказом московских кредиторов.
Прошло еще несколько дней, и к Бутину заявился благообразный, с неторопливыми движениями и трудной шепелявой речью господин Коссовский.
После обмена прохладными приветствиями, Коссовский, попыхтев, ворочая воловьими глазами, произнес, останавливаясь через каждые три-четыре слова, следующее:
— Очень лестное предложение, э-э-э, многоуважаемый Михаил Дмитриевич. От лица администрации обозреть, уяснить, определить, выявить Амурские прииски и вообще все амурское дело. Э-э-э, не одному, но с посторонним лицом, доверенным администрации. Э-э-э, так сказать, в помощь.
Закончив, он торжественно взирал на Бутина, — точно тому оказывалось величайшее благодеяние.
Бутин мгновенно уловил смысл этого на вид безобидного предложения: желание удалить Бутина как из Иркутска, так и из Нерчинска, обезвредить расстоянием, с глаз долой — и у администрации развязаны руки для полного, беспрепятственного и скорого разбоя!
Глаза у него сузились, темные зрачки остро заблестели, скулы словно приподнялись, ну Чингисхан, а не господин Бутин. Коссовский заерзал в кресле.
— Значит, решили меня в ссылку? Да еще и под конвоем, чтоб не сбежал! Недаром говорят, что у хитрости тараканьи ножки! Администрация предлагает мне обозреть самого себя. А я себя довольно знаю. И без постороннего глаза. Мои доверенные меня не забывают. Господин Коссовский, вы, казалось, солидный человек, как вы можете работать с такими отъявленными мошенниками, как Звонников и Михельсон, они не только меня и вас, но и родную мать надуют?!
Он знал, что Коссовский передаст эти слова двум своим сообщникам, Коссовский ничуть не лучше их. Такой же хапуга.
Коссовский густо побагровел, неловко, как-то боком поднялся со стула.
— Э-э-э... Позвольте откланяться... Э-э-э...
Через несколько дней к вечеру в кабинет наверху с шумом влетел Иринарх, бросился с размаху в кресло, задрал косматую голову, так что стал виден здоровенный кадык, и давай хохотать во все горло, будто только что повидал клоунов на ярмарке.
— Брат, ох, брат. Что я вам скажу! Вот потеха-то! По-моему, они рехнулись, твои администраторы!
— Мои же, как твои! Весьма возможно, что они сошли с ума, а вы вот, вижу, опять поднабрались, больно веселенькие! Гляньте-ка в зеркало!
— Братец, дорогуша, зачем в зеркало, мне довольно скосить глаза, и по носу узрею, сколь выпил, сколь еще потребно. Мы, братец, нашу пили, без сивухи, новоалександровскую, она по науке изготовляется для блага народа!
— «Мы»! Кто да кто? С кем вы водочку дузлили?
— В том-то и дело — с кем. Вы и вообразить не можете! Приятель тут у меня, дошлый мужичонка. Орельский — не слышали?
— Понятия не имею.
— А зря, брат, надо не только в высоких сферах, надо и с мелочью знаться; не будь Иринарха, кто бы вам его заменил!
— Ладно, вас-то, любезный мой Иринарх, я довольно знаю! А что такое Орельский?
Иринарх снова загоготал, задрав голову, и кадык поршнем заходил на загорелой дочерна шее.
— Сапожник он, Михаил Дмитриевич, заводишко у него так себе, захудалый, пятеро рабочих, обутки выделывают для приисков, с этого наше знакомство, коты нам поставлял для Дарасуна.
— Припоминаю. А что в том смешного?
— Брат мой, дорогой мой Михаил Дмитриевич, он же зятем приходится Михайле Евстигнеевичу Коссовскому. Думаете, зря с ним сивушничаю!
Вот чего нельзя отнять у безрассудного Иринарха: для дела старается всеми средствами, и дозволенными, и недозволенными. Просто для потехи он не приходил.
— Так вот, милый братец, — сапожник, мелкий Плут Плутыч, по фамилии Орельский, мой приятель и собутыльник, а также зять крупного Плута Плутыча Коссовского, вот, значится, башмачник мой едет на Амур уполномоченным нашей вшивой и ненажорной администрации! С нео-гра-ни-ченными полномочиями! И мне, горемыке, пришлось для скрытности огреть с ним по маленькой! Хочь и потягивало пришибить его его же башмаком!
Иринарх мог выпить, покуражиться, забуянить, облить сулоем чей-нибудь вицмундир или дамскую шляпку, но он никогда не лгал и ничего не измышлял.
Бутину стало жутко. В какие руки — случайные, грубые, невежественные — отдаются его предприятия. И он бессилен противостоять этому вандализму!
Взглянув на Иринарха, он увидел в его руках листок бумаги, исписанный кривым, броским почерком двоюродного брата.
— Что там еще у вас?
— А это я списал у Арончика Цымерского, дай ему еврейский Бог ума, здоровья и мацу!
— Что за чушь? И при чем здесь еврейский Бог и маца. Не скажете же вы, что выпивали с этим пресноводным служакой?
— С ним! Ни-ни! Меня бы стошнило, глядя на его губу, сходную с куриной гузкой! Да ведь он и трезвенник, гиблая личность, зато его конторщик — лихой малый, днем ниже травы, а к вечеру любой заплот перескочит! Ром оченно уважает. Я такую ему порцию закатил, он, окосев, завел меня в кабинет Арончика и все шкафья пораскрыл: бери что хошь! Хоть со шкафом! А мне зачем — шкаф! Мне бы документики кой-какие. Извольте, брат, прочитать эту срамовщину.
Это была копия письма Звонникова и Михельсона их московским доверителям. Адвокаты предлагали приступить к ликвидации имущества фирмы путем постепенного отчуждения предприятий, находящихся на полном ходу. И доказывали выгодность для кредиторов разгрома фирмы, убеждая москвичей, что иного выхода нет. Они скромно умалчивали о том. что с каждой новой ликвидацией снимают свой пятипроцентный куш, — десятки тысяч даровых рублей. Помимо особых добровольных подношений кредиторов.
