Третий Рим - Жданов Лев Григорьевич (читать книги полные txt) 📗
– Государь, подмогу шли! – говорит. – Новогородцы и иные людишки корыстные, слабые бой кинули, за грабеж принялися. А татарам и на руку. Стали сильно наседать. Гляди, из городу выпрут. Больно ратники изустали: без передышки рубятся… Шагу даром казанцы не дают. Сами гибнут, наших губят!..
– Скорей, бояре, Алеша… Посылайте голов, шлите людей… сами скачите… Остановите грабеж! Пока хан не взят, пылинки не трогать… Все дело сгибнуть может! Потом – все ихнее же будет. А теперя воевать, а не грабить пора… Убивайте, казните собак на месте! – кричит вне себя Иван, ногою коня по бедрам бьет.
Вертится конь, ржет, словно спрашивает, что с всадником сделалось?
А Иван весь трясется.
– Господи! – шепчет. – Не дай погибнуть делу великому! Не отдай меня на поругание вечное… Сгибнет дело казанское – и я погиб. Век мне у бояр на помочах быть, смех да покоры терпеть… Не доведи, Господи! Лучше не дай дожить, Господи!.. Столько крови пролито, столько добра сгублено… Царство мое пошатнется, вся держава русская! Отведи, Господи… Молю Тебя! Великие обеты даю…
Но не успел он докончить молитвы, как что-то ужасное случилось… Из Кайбацких ворот, которые немного в стороне от Арских и Царевых находятся, русские побежали!.. Видит Иван: толпы целые бегут с дикими воплями:
– Секут, секут!.. Татаре наших секут…
И, бросая по пути награбленное все добро, заражая страхом других, бегут прямо к стану, к Волге, эти толпы, по большей части челядинцы и обозные…
Побледнел Иван… Не прежнее душевное отчаяние, а какой-то безотчетный, дикий страх сдавил ему сердце: страх за собственную жизнь. Будто и нет вокруг него пятнадцати тысяч отборных ратников, одетых в сталь, смелых, искусных, преданных, – все наготове стоят и скорей сами умрут, но его выручат!
«Мало ль что бывает? Пуля пищальная, стрела татарская – далеко берет!..»
И, еле лепеча дрожащими губами, царь произнес:
– Назад… К Волге… В стан повернем… Скорее! Пропала битва… Одолели, проклятые…
– В стан? Что ты, государь?! – раздались негодующие голоса стариков-воевод, окружающих царя. – Злыдни побежали, а ты невесть что думаешь! Вестей нет худых покамест… А если и плохо нашим – в Казань, на подмогу, а не в стан торопиться нам надобно…
– В Казань?.. На гибель?! Вижу, изменники: заманили вы меня! Хотите от царя поизбавиться… Вам самим жизнь не дорога, знаю… Знаю и то, как любите вы меня… В стан, говорю!
– В Казань надо, государь… Ведите полки, воеводы! – властно вмешался Адашев, хотя ни род, ни сан не давали ему на то никаких прав. Но в решительные минуты правит не знатнейший, а сильнейший.
Таким оказался Адашев. Схватив за руку Ивана, который уже стиснул было рукоять своего оружия, Адашев двинулся с холма, увлекая и царя с конем за собой.
Последние московские полки, оплот русской рати, разлившись тремя потоками, вступили в Казань через трое ворот с кликами:
– Мужайтесь, братцы!.. Бей татар!.. Сам царь на них идет.
И стоило появиться новым отрядам, только весть прошла, что царь тут, в стенах городских, ожили ратники в русских полках. А бешеный напор удальцов казанских, как о скалу прибой, разбился под натиском свежих отрядов царского полка…
Снова отброшены татары за пределы царского дворца, там последний бой идет!
А у Арских ворот, где развевается большая хоругвь царская, Иван, бледный, потрясенный, прильнул к древку ее и, не сводя глаз с чудотворного креста Дмитрия Донского, которым осенена святыня, громко молится, перемежая слова рыданьями и воплями:
– Помилуй, Господи!.. Защити, не предай в руки неверным меня и царство мое!.. Не отдай на поругание агарянам и своим изменникам! Дай, дай… дай победу, Всемилостивый Творец!.. Всю жизнь отдам на служение Твое!.. Не отымай только дыхания у меня теперя, не лиши трона, наследствия отцов и дедов!.. Грешил я, Господи! Но по неведению!.. Помилуй… помилуй, помилуй, Господи!..
Молится громко, отчаянно Иван, рыдает безумно!.. И вдруг умолк… Пена проступила на губах… Лицо сероватое стало… С коня на землю валится…
Знают бояре и Адашев, что это значит… С двух сторон прижались двое человек своими конями к царскому коню… Держат Ивана, крепко держат за руки, чтобы в содроганиях он не свалился с седла. А все остальные тоже стоят стеной, закрыли от воинов то, что с больным царем сейчас творится…
Четвертый час пополудни. Вся Казань у русских в руках. Защитники стен и крепостных башен, уцелевшие в первых стычках с русскими, кидаются со стен вниз, бегут к реке Казанке, в соседние леса, во все концы!.. Но тут сторожат их заранее посланные отряды и секут мечами или на аркан берут и тащат за собой.
Теперь только в самой ограде дворцовой не бойня, не избиение бегущих и безоружных, а настоящий бой идет. Но и тут судьба татар решена. Их десять тысяч против семидесяти. Пал духовный владыка царства, душа обороны казанской Эмир Кулла-Шериф, уронил ятаган, которым разил гяуров. Пал он с проклятьем на пересохших губах, с ненавистью в потухшем старческом взоре, закрывая ладонью широкую рану, нанесенную гяурской рукой прямо в грудь старику.
Видя, что их вождь смертельно ранен, татары вынесли его из самой сечи, из свалки боевой, положили в стороне, поодаль, на ступени соседней мечети, сами снова в бой ринулись…
Вот уж отступают остатки дружины Шерифа под натиском свежих отрядов врага. Мимо умирающего старика пробегают московские ратники, гонясь за казанцами.
Тогда Эмир в последнем содрогании приподнял от земли тяжелеющую голову, полной горстью собственной крови, которая лилась у него из раны, плеснул вслед врагам и прохрипел:
– Чумой пожирающей падет кровь наша на вас, ненавистные!.. Пожжет утробы ваши… жен, детей ваших, волки… шакалы несытые!.. Язвой и чу…
Но не мог уж докончить проклятия и, вытянувшись, замолк, окостенел навсегда…
А русские все преследуют татар. Особенно яростно нападают они на тот угол дворца, где в одном из внутренних дворов, окруженный батырами-героями татарскими, силачами и смельчаками первыми, Эддин-Гирей старается пробиться вниз, к реке, в надежде ускакать, вырваться из гибельного железного кольца, которым охвачены остатки войск хана.
