Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (бесплатные версии книг TXT) 📗
Девятка перестала быть единым существом, единой волей, и Назим это понимал. Дело Ле Мара с той женщиной в голубом платье не было безвредной шуткой. Целью заговора был Ламприер. «Канун Рождества» — это Назим услышал сквозь деревянную перегородку, но место названо не было. Его мог привести туда след черной кареты, но карета ускользнула от него. На следующее утро он возобновил наблюдения на пристани. Ле Мара появился совсем ненадолго, но Назиму этого было достаточно: он последовал за ним по улице Рэтклиф до дома в извозчичьих дворах к югу от Тауэр-стрит, к двери которого Ле Мара подобрал ключи. Когда Ле Мара вошел внутрь и исчез, Назим обошел вокруг дома. Дом оказался ближе к Темзе, чем он предполагал. «Город обманов», — подумал Назим, но ход его мыслей прервался, когда он заметил, что во всех окнах опущены шторы. А ведь сейчас был полдень.
Несколько часов прошло в бесполезном ожидании, и наконец Назим отважился подкрасться к черному ходу и заглянуть в щелочку над дверью. Зрелище, открывшееся ему, убедило его в том, что можно безнаказанно проникнуть внутрь. Когда Назим оказался за дверью, он только утвердился в своих пред-' положениях. Весь дом, от выложенного изразцами вестибюля до помещений для слуг на верхнем этаже, был совершенно пуст. Если не считать штор на окнах, скрывавших интерьер дома от любопытных взоров, то во всем здании не было ни мебели, ни каких-либо вещей. Поиски привели Назима в подвал, где все его подозрения подтвердились окончательно: в полу подвала между огромными каменными плитами скрывалась крышка люка. Она была заперта изнутри, и Назим понял это, даже не попытавшись открыть люк. Под крышкой находится шахта, а где-то под ней — Ле Мара. Здание было всего лишь воротами, но куда вели эти ворота? Для прямого столкновения время было неподходящим, и Назима удерживало воспоминание об ошибке Бахадура. Его время еще придет, и он будет по-настоящему готов к бою. Назим стоял над люком, ощущая толчки собственного пульса. Они были там, внизу, — вся Девятка. И возможно, Ламприер тоже был с ними.
Дни, оставшиеся до Рождества, приносили Назиму одни только разочарования; он не выяснил ничего нового. Он понимал, что против Ламприера что-то замышляют, но не мог понять что. Распорядок жизни Ле Мара оставался неизменным, и это сбивало Назима с толку. Все было бесполезно. Когда наступил назначенный день, он был не в силах дальше следить за кораблями и бесцельно бродил по улицам, исполненный безмолвного гнева. Ему еще удавалось контролировать приступы ярости, но его охватило бешенство, когда Ле Мара сменил свой пост у пристани на другое место. Назим понимал, что нужно сдвинуть дело с мертвой точки, что он должен предпринять какое-то действие, чтобы найти Ламприера, но он даже не мог себе представить, как это сделать. Ему оставалось лишь гадать, сколько ошибок и упущенных возможностей допускают неписаные правила этой странной игры.
Новый пост Ле Мара находился в северной части города, ограниченной с запада Госуэлл-стрит, а с востока — там, где кончались людные улицы, окружавшие Голден-лейн, — открытыми полями Мур-филдз, за которыми стояла церковь Святой Агнессы. Назим снова взял этого человека под наблюдение; он следил за ним каждое утро, провожая его от дома близ Тауэр-стрит до постов, разбросанных по всему району; ни один из постов не повторялся дважды, и принцип их расположения оставался для Назима загадкой.
Изо всех сил стараясь не попадаться Ле Мара на глаза, Назим прекрасно понимал, что если бы тот обнаружил его слежку, то воспринял бы это как должное. И Ле Мара действительно принимал наблюдение за собой как нечто само собой разумеющееся, когда бродил своими причудливыми окольными маршрутами по району, находившемуся в его ведении. Лишним свидетельством тому были бесцельные блуждания по городу, которыми Ле Мара перемежал свои дежурства, — непостижимые здравому уму прогулки по Гайд-Парку, Саутуорку или Уоппингу, смысл которых заключался, казалось, лишь в том, что они были невообразимо сложными и запутанными. Назим считал эти ухищрения частью единоборства. Ему было несложно проследить за Ле Мара в его путешествиях по Клеркенуэллу или Поплару и даже по Ченсери-лейн, куда Ле Мара привел его в тот день, когда Назим недооценил его и чуть не поплатился за это жизнью. Ченсери-лейн, или, точнее, улочки, ответвляющиеся с обеих сторон от Феттер-лейн, находились слишком близко к собственному укрытию Назима.
Он терпеливо шел по пятам Ле Мара больше часа. Был канун Нового года, и на улицах царила суматоха. Это могло осложнить задачу Назима, но Ле Мара, казалось, отбросил все прежние уловки: он не бросался сломя голову в какие-то переулки, не застывал у витрин и не засиживался подолгу в кофейнях и трактирах, что в предыдущие дни доводило Назима до крайнего раздражения. Нет, на сей раз Ле Мара спокойно шел по улице, не глядя по сторонам и направляясь прямо к кабачку, перед которым собралась большая толпа.
Люди толпились вокруг высокого седого человека, стоявшего на перевернутом ящике из-под апельсинов и размахивавшего куском красного шелка. Он выступал с обличительной речью против импорта товаров, против ткацких фабрик, угнетения бедняков, алчности набобов и иностранных принцев и прежде всего — против Ост-Индской компании. Толпа заполняла всю улицу вплоть до дверей трактира, лицом к которому стоял оратор, и Назим увидел, как Ле Мара затесался в гущу слушателей, почти затерявшись среди чернорабочих и поденщиков. Назим последовал за ним, то и дело упуская его из виду, когда он скрывался за чьей-нибудь широкой спиной; потом толпа издала ужасающий рев, и Назим машинально переключил внимание на оратора; тот самозабвенно сжимал в руках пылающие красные тряпки. Когда Назим опомнился, Ле Мара уже исчез.
Назим метался то в одну сторону, то в другую, но все было бесполезно. Наконец он снова взглянул на оратора и увидел, что Ле Мара стоит прямо напротив него, без всякого выражения глядя в глаза оратору. Назиму ничего не оставалось, как застыть на месте и стараться не упустить его из виду. Вот Ле Мара наклонился к низенькому человечку, стоявшему рядом с оратором, и что-то сказал ему на ухо. Назима внезапно осенило: Ле Мара нарочно привел его сюда. Он видел, как по рядам слушателей прокатился шепот, как волна набирает силу, и когда толпа взорвалась воплем: «Шпионы! Индийские шпионы!» — Назим понял, что попал в беду.
Он надвинул шляпу на брови и начал пробиваться сквозь гущу народа, стараясь выбраться из толпы. Где-то уже началась потасовка. Человек, стоявший за его спиной, разглядел его лицо, когда он повернулся, и немедленно схватил его за плечо. Назим крутнулся волчком, ткнул двумя пальцами ему в глаз и спокойно отвернулся, когда несчастный взвыл от боли. Толпа бушевала все сильней. Какой-то здоровяк размахивал доской, разя направо и налево. Чуть ли не под ноги Назиму свалился худой юноша, немедленно нашаривший на земле упавшие очки и сжавший их в кулаке. Здоровяк уже вновь приближался к нему. Назим схватил молодого человека за плечи и прикрылся им, как щитом. Раздался крик: «Он умирает! Проклятье, он умирает!» Здоровяк услышал этот вопль и, колеблясь, остановился на мгновение, но Назиму хватило этой секунды, чтобы отскочить в сторону, отбросить свой живой щит и выбежать на открытое пространство. Он опять потерял Ле Мара. Очередная ошибка.
Назим прошел несколько ярдов, отделявших его от укрытия на Стоункаттер-лейн. Улица была почти безлюдна: две женщины с корзинами, стайка ребятишек и в отдалении еще два человека, которые удалялись от него, поминутно оглядываясь назад. Назим быстро скользнул в открытый угольный люк, и, когда один из тех людей впереди в очередной раз обернулся, Назим уже забрался в темный погреб, и последний луч полуденного солнца, осветивший его, сверкнул на стеклах очков молодого человека.
Новый год остался позади, этот эпизод забылся, и возобновился обычный распорядок с его ужасающей монотонностью. Район дежурств Ле Мара сузился и ограничивался теперь улицами, лежавшими за аллеей Чеквер к востоку от улицы Герми; главным постом теперь был переулок Синего якоря. Убийца все выжидал и высматривал кого-то, и Назим, вынужденный делать то же самое, ощущал, что теперь длинная цепочка минут и часов неумолимо приближается к некоему окончательному итогу. И Назим страстно желал этого завершения, хотя выжидал чего-то Ле Мара, а вовсе не он.
