Иудей - Наживин Иван Федорович (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗

И вдруг дверь широко распахнулась и, внося с собой запах летнего дождя, в горницу вошла Миррена. За ней следовал нагруженный всякими узлами Салам.

— Маран ата, — ласково приветствовала она всех.

Все весело ответили ей. Она была ревностна ко Господу, много помогала неимущим и всех наставляла в жизни праведной. От усердия она даже похудела немного и озабочены были её глаза милые. По простоте она часто путалась в учении спасения, непонятные места сердили её, но это нисколько не мешало ей с полным усердием проповедовать его всем, а в особенности Язону. Он изнемогал от этого постоянного напора своей лесной нимфы и часто уходил от неё подальше. Его жгло и мучило воспоминание о Беренике, и иногда он даже раскаивался, что бежал так от неё. Часто бывал он теперь раздражён и уходил тогда к Филету и долго беседовал с ним…

В последнее время у него стали пропадать книги. Только недавно купил он у Созиев на Форуме в подарок Филету прекрасный список «О природе вещей» Лукреция, но список тоже сейчас же исчез. Вслед за ним пропал без следа очень старый, редкий и дорогой список Ферокида Сиросского, этот яркий и дикий бред о таинственной орфике, то есть учении Орфея о происхождении мира и предписания его человеку, как спастись от пут земной жизни. Написана эта книга была более пятисот лет тому назад, и Язон с большим трудом достал её. Пропадали и другие книги. И было непонятно, кто этот вор и зачем он все эти книги без всякого разбора таскает…

Миррена ласково разговаривала с верными. По своему общественному положению она могла бы занимать в общине первое место, но она очень стыдилась и богатств своих, а в особенности того, что никак не может она обратить к Господу мужа своего, и потому была особенно скромна и приветлива со всеми. Она вручила деньги для бедных Лину, передала тёплое одеяние вдовицам, которые учили ребят и ухаживали за недугующими, справилась о здоровье умирающего диакона Симеона. И вдруг заметила чуть тлеющий очаг.

— Ах, как это хорошо! — радостно сказала она. — Я опять принесла несколько поганых языческих писаний — вот сейчас и сожжём их во славу Божию…

Она достала из узла и прекрасное издание Лукреция, и старый, полуистлевший список Ферокида, и сочинение Амафания, первый труд на латинском языке, написанный эпикурейцами, и много всякого другого и торопливо направилась к очагу.

— Да ты погодила бы, милая, — сказал Лука, рассматривавший один из её списков. — Оставь их мне переглядеть: если что будет нехорошего, неполезного, я сожгу… А может, что и хорошее попадётся…

Она с удивлением посмотрела на него.

— Нет, ничего хорошего тут быть не может… — сказала Миррена. — И если бы вы знали, сколько всего этого собрано у нас, а в особенности в Тауромениуме!.. Раз у нас есть слово Божие, на что нужны нам словеса сатанинские?

И на углях, уже прикрывшихся серебристым пеплом, задымилась книга Лукреция. Когда огоньки охватили её, на неё легла «Орфика», а там и другие. Лука торопливо просматривал большое рукописание, в заглавии которого стояло «Из книг Сивиллиных»:

— Ну, давай, давай, Лука, — нетерпеливо проговорила от очага Миррена. — Будет уж тебе!..

— Сейчас, сейчас, — не отрываясь, отозвался Лука. — Вот сейчас…

И он жадно читал:

— Ах, Лука, ну, настоящий ты Филет, право!.. — нетерпеливо воскликнула Миррена, отнимая у него рукописание. — Ну что тут такого? Собирая все это, я случайно заглянула в один список. Рассказывает, будто женщины фракийские растерзали Орфея, а голова его будто поплыла по морю — плывёт и поёт… И даже будто звери сбегались слушать его. Они читают сказки нелепые, а Господь, может, у дверей уж стоит…

Но так как эти стращания Господом у дверей повторялись слишком уж часто, это пугать перестало, и все считали уже такие угрозы простым приёмом красноречия для усилия значения собственных слов.

Старые рукописания, тихо курясь, догорали. Христиане вообще с большим удовольствием сжигали языческих авторов, и потому верные хвалили усердие Миррены…

— Ну, а что в Риме слышно? — спросил её кто-то.

Миррена была близка к высшим кругам общества, и потому её единомышленники твёрдо верили в её осведомлённость. Миррена, глядя, как поганые рукописания тихо превращаются в пепел, стала рассказывать, как идёт на Рим старый Гальба, как Веспасиан воюет в Иудее, как в Кампанье, под Бавлами, какая-то поселянка родила змею с рожками… Все стали ужасаться и гадать, что бы это могло значить… Но кто-то вспомнил, что нехорошо предаваться так празднословию, и старый Лин начал молитву…

LXIII. ЧИСЛО ЗВЕРЯ: 666

Волна преследований нововеров из Рима перебросилась и в Азию и захватила все крупные города. Но как в Риме вера была только предлогом для кровавых вакханалий, так точно предлогом была она и в других местах: когда хочется немножко позабавиться, повод человек находит легко. И тут, на востоке, было много отрёкшихся, и тут, как и в Риме, образовались маленькие ячейки наиболее упорных, и тут, как и в Риме, когда волна крови прошла, из ячеек этих снова началась работа верных…

Едва ли не самым важным центром стал, вместо Рима, богатый Эфес. Тут во главе верных стоял по-прежнему старенький Иоханан. Среди верных укрепилось мнение, что он не умрёт никогда и дождётся — за свою твёрдость в вере — пришествия Господа. За смертью Иакова старик счёл себя вправе возложить на главу свою золотой обруч, как, по примеру первосвященника, носил его Иаков: очень это было старику приятно — вознаградить так себя за верность Господу…

Вокруг него, творя легенду, уже работали, как это всегда бывает, языки. Рассказывали, что он ест только по воскресеньям и то только по одному финику. Верные в Эфесе вообще были ярыми вегетарианцами. В интересах вегетарианства они даже искажали предания. Такой аскет, как Иоханан Креститель не мог, по их мнению, есть акрид — вместо ??????? они писали ??????, то есть, другими словами, пророк ел не саранчу, а дикий мёд. И Иисус не мог есть на пасху барашка: в его слова они, не стесняясь, вставляли ?? — «Я не хотел есть с вами мяса на эту пасху». Они питали отвращение к вину, так что даже на братской вечере они употребляли воду. Они избегали умащения маслом и даже омовения были оставлены: хотели угодить Господу и грязью…

Об Иоханане с восторгом рассказывали, как раз, во время проповеди, он заметил в толпе сильного красивого юношу. Угадав его дарование, он поручил его местным старцам. Но, получив крещение, молодой человек увлёкся разгульной жизнью и стал даже во главе разбойничьей шайки. Узнав об этом, Иоханан без провожатых отправился в стан разбойников. Увидав его, молодец — его звали Дэмеас — бросился бежать, но старик, собрав все свои силёнки, побежал за ним, умоляя его остановиться. Дэмеас раскаялся и возвратился к церкви…

И много таких рассказов ходило среди верных о старом проповеднике.

Но и тут, как и в Риме, как и везде, молодое учение менялось изо дня в день. Под влиянием споров с иноверцами старенький руководитель эфесской общинки, сам того не замечая, набирал и от них меду душевного. Своё последнее откровение он считал, как всегда это бывает, самым истинным и предыдущие откровения, которые все, однако, оказывались теперь заблуждениями или, во всяком случае, истиной не полной… И так же, как в Иерусалиме погибший уже Иаков ставил во главу угла строжайшую верность старому и очень запутанному закону, как без следа пропавший Павел на первое место выдвигал веру, не сумев, однако, выразить и закрепить предмет этой веры, так Иоханан в основу всего полагал любовь. Это совсем не сходилось ни с учением иерусалимцев, ни с павликианством, но это не смущало старого пресвитера, и он провозглашал, что Бог есть любовь. Потом, под влиянием Александрии, он стал утверждать, что в начале всего был Бог — Слово, Логос. И то было хорошо, и другое было хорошо, и все было хорошо, потому что все было в том тумане, который так мил человеческой душе…