Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер - Санд Жорж (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
— Но, милый дядя, — простодушно сказала Жозефина, — я вовсе не давала ему такого обещания!
Делая вид, будто он не слышал этого ответа (хотя слышал его превосходно), граф продолжал:
— Я даже могу, если вам это угодно, нынче же сказать Коринфцу о своем отношении к этому делу.
— Но, милый дядя, ведь это значило бы подать ему серьезную надежду, а ведь она еще может и не осуществиться. Я вовсе не жду, я вовсе не желаю смерти человека, за которого вы меня выдали замуж, и мне кажется, с моей стороны было бы просто кощунством позволить тому, кого я люблю, надеяться на такое горестное событие и мечтать о нем.
— Вот почему будет гораздо приличнее, если эти надежды внушу ему я, а не вы. Щепетильность ваша достойна всяческих похвал, но мне-то ведь хорошо известно, что мой дорогой племянник, маркиз Дефрене, — человек пренеприятный, а стало быть, не такая уж это будет большая утрата. Так что я никогда не потребую у вас выражений притворной скорби, более того — в глубине души я искренно сочувствую вашему желанию стать свободной и сочту своим долгом успокоить Коринфца относительно срока вашей разлуки. А расстаться вам необходимо: то, что сегодня знаю я один, завтра может стать достоянием молвы. Ему эта разлука причинит, конечно, большое горе, он, должно быть, без памяти влюблен. Но я постараюсь растолковать ему, что, только принеся эту жертву, он вас добьется, что года через два он будет вознагражден за нее, и не сомневаюсь, что он ответит согласием на мое предложение.
— Какое предложение, милый дядя? — испуганно спросила Жозефина.
— Немедленно отправляться в Италию и посвятить себя там искусству. В этой стране, полной преданий о великих ее художниках, он найдет прекраснейшие образцы его. Я дам ему возможность учиться у хороших мастеров, он добьется быстрых успехов, и кто знает, может быть, года через два станет победителем на конкурсе, и тогда супругом вашим будет многообещающий художник, которому богатство ваше облегчит путь к славе.
— Но я уверена, милый дядя, — сказала Жозефина, — что это вовсе ему не понравится. Он очень горд и бескорыстен. И никогда не согласится быть обязанным своими успехами не себе, а тому положению, которое создам ему в свете я.
— Но у него есть честолюбие, — ответил граф. — Оно свойственно всякому художнику. Жажда славы скоро возьмет верх над его щепетильностью.
— Но я-то вовсе не хочу быть орудием в руках честолюбца, милый дядя. Я усомнилась бы в его любви, да и сама разлюбила бы его, если бы Коринфец согласился принять мое состояние, еще не прославив своего имени…
— Ну вот что, — сказал граф, вставая, — дело это не терпит отлагательства. Надо что-то немедленно решить, мы побеседуем с ним об этом нынче же. Так, значит, я могу ему сказать — не так ли? — что вы его любите, и настолько, что готовы будете выйти за него замуж, каково бы ни было к тому времени его положение, а я согласен на ваш брак даже в том случае, если он останется простым столяром. Я правильно понял вашу мысль?
— Но дядя, — растерянно пролепетала Жозефина, вставая вслед за графом, который делал вид, будто собирается уйти, и стараясь удержать его. — Дайте же мне все-таки подумать! Мне ведь все это и в голову никогда не приходило! Как это можно — обещать выйти замуж, когда я еще не овдовела и вообще знаю, что брак — это сплошные горести… Нет, это просто невозможно. Мне нужно опомниться, посоветоваться…
— С кем, дорогая племянница? С Коринфцем?
— Нет, с вами, милый дядя, только с вами! Вы один можете дать мне хороший совет! — воскликнула хитренькая Жозефина и бросилась в объятия графа.
Старый вельможа превосходно понял, чего хочет от него юная маркиза: она ждала, чтобы он избавил ее от этого пугавшего ее теперь обещания, чтобы он помог ей разорвать связь, которой она стыдилась. Любя Коринфца, Жозефина была искренна, но тщеславие ее было сильнее любви. Женщина не отказывается от света, после того как все принесла в жертву, чтобы только быть причастной к нему. Ради счастья хоть иногда блистать в нем она готова терпеть постоянные муки, только бы не быть изгнанной, только бы иметь право вернуться в него.
Граф позволил Жозефине отложить свое решение до вечера. Затем, пообещав ей еще подумать относительно предстоявшего ему объяснения с Коринфцем, он оставил ее одну. Внутренне он торжествовал. Хитрость его удалась блестяще.
Жозефина тотчас же бросилась к Изольде и пересказала ей слово в слово все, что только что сказал ей граф. Изольда слушала ее в большом волнении. Какая-то странная радость вспыхнула в ее глазах, и, кончив свой рассказ, маркиза с изумлением заметила, что по щекам кузины катятся слезы.
— Что с тобой? — спросила Жозефина. — Говори же, что ты обо всем этом думаешь?
— О, дорогой мой дедушка! До чего он благороден! — воскликнула Изольда, подняв глаза к небу и крепко прижав руки к груди. — Я была уверена в этом, недаром я так верила в него! Я знала, что, как только представится случай, он претворит слово в дело. Да, да, конечно, Жозефина, тебе надо выйти за Коринфца!
— Я совершенно не понимаю тебя, Изольда! Не ты ли говорила мне сегодня, что я никогда не буду счастлива с ним, что мне надо с ним порвать? А теперь ты советуешь мне связать с ним свою судьбу навсегда!
— Я считала, что это мой долг так говорить с тобой и указать тебе на недостатки твоего возлюбленного, чтобы исцелить тебя от этой любви, которая казалась мне недостойной. Но дедушка исходит из морали более возвышенной, он-то понимает, что такое подлинная нравственность! И он посоветовал тебе оставаться пока верной твоему мужу, в ожидании рокового часа, после которого ты станешь свободной и сможешь произнести другую клятву в любви более законной и более счастливой!
— Так, значит, ты тоже советуешь мне выходить за Коринфца? А его честолюбие, а его ревность, а все его оскорбления, которыми он уже теперь терзает меня, а его любовь к Савиньене — может быть, она еще не угасла? Ты забываешь, что нынче ночью я выгнала его, я просто себя не помнила от гнева и ненависти.
— А завтра он вернется к тебе и будет просить у тебя прощения за свои ошибки, за все, в чем он виноват, и ты исправишь его недостатки, исцелив его страдания, доказав свою искренность обещанием…
— Да вы оба просто сошли с ума! — закричала маркиза, выйдя из себя. — Одно из двух — или вы, ты и твой дедушка, хотите испытать меня, разыгрывая всю эту комедию, или же действуете согласно какой-то нелепой республиканской теории, которой вам вздумалось принести меня в жертву! Интересно, что сказал бы дядя, если бы тебе пришло в голову выйти замуж за Пьера Гюгенена, и что сказала бы ты сама, услышав совет выйти за него!
В ответ Изольда улыбнулась и, не сказав больше ни слова, ласково поцеловала кузину в лоб. Лицо ее светилось восторгом.
ГЛАВА XXXIII
Вечером этого же столь бурного дня Пьер и Коринфец при свете лампы вдвоем работали в мастерской. Они и сами были в каком-то лихорадочном состоянии. Амори опротивела его работа, и он торопился закончить оставшиеся фигурки, чтобы поскорей перейти к менее сложным орнаментам, в которых Пьер обещал ему помочь. Что до собственно столярных работ, то здесь дело шло медленно — в панели оставалось еще много непригнанных планок, много незаконченных украшений. Однако папаше Гюгенену волей-неволей приходилось мириться с этим; сын его заявил, что прежде всего должен закончить лестницу, ведущую на хоры, которую целиком взял на себя, как наиболее важную и трудную часть работы. Пьер никому не мог бы в этом сознаться, но в тайниках своего сердца он относился к этой части часовни с какой-то особой нежностью — здесь он чувствовал себя словно ближе к кабинету в башенке; особенно любил он хоры — только дверь в кабинет, а она частенько была полуоткрыта — отделяла его там от Изольды.
С некоторых пор Пьер работал без устали, с утра забравшись в этот дальний угол мастерской. Он стремился не только к тому, чтобы его лестница была построена в соответствии со всеми правилами теории, чтобы она была удобной и прочной, — ему хотелось, чтобы она была еще и произведением искусства. Он мечтал осуществить в ней смелый замысел: помимо стройности линий и изящества форм, эта лестница должна была отличаться еще и живописным видом. Ему не хотелось, чтобы она походила на те роскошные лестницы, которые строятся в магазинах и ресторанах, нет, она задумана была строгой и вместе с тем величественной — настоящей лестницей старого замка, вроде тех, которые встречаются на задних планах интерьеров Рембрандта и на которых всегда с таким искусством передана колеблющаяся игра света и тени. Не совсем обычно были задуманы Пьером и перила с ажурной резьбой и точеными балясинами. Проявив здесь тонкий вкус, он догадался повторить и в их рисунке и в форме орнаменты старинной резьбы, украшающей хоры, но при этом сделал их пропорционально формам и размерам лестницы. Здесь пригодились ему его познания в геометрии. Это была одновременно работа архитектора, художника, скульптора. Пьер был крайне требователен к себе. Он все время помнил, что это, быть может, единственный случай в его жизни, когда ему представляется возможность сделать нечто не только полезное, но и прекрасное. Ему хотелось, чтобы в этой часовне, которую несколько поколений искусных мастеров украсили великолепными изделиями своего труда, остался след и его жизни — жизни честного труженика, скромного, влюбленного в свое дело художника.
