Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Отпив из кубка, Азарика несколько мгновений держала его в руках, словно бы в задумчивости, затем улыбнулась – впервые за весь день. Кивнула – дескать, все хорошо. Вернула кубок на место и теперь уже, сообразно обычаю, двинулась к мужу с подносом в руках.
Что-то неуловимо изменилось в церкви. Исчезла ли тяжесть, давившая на всех, ожидание чего-то невообразимо ужасного? Или что-то еще произошло, переломившее проклятую судьбу, обратившее сердца от злобы к радости?
Слабое, неуверенное восклицание раздалось в толпе:
– Да здравствует королева!
И нестройный хор подхватил его, эхом прокатившись по капелле:
– Да здравствует королева!
Церемония двинулась своим чередом. Грянул орган. Из-за внезапной слабости Фортунат вынужден был опереться на руку служки. «Господи, – подумал он, – если я сейчас умру, то не буду в обиде. Все хорошо, Господи.»
Но слабость так же внезапно отпустила. Он выпрямился. Гисла и Нантосвельта сомкнулись за спиной новобрачных.
– Она первой выпила из кубка, – заметила Гисла, приличия ради почти не размыкая губ.
Нантосвельта удивленно покосилась на нее.
– Она же испытывала, нет ли там яда!
Забыв о приличиях, Гисла заговорила во весь голос:
– Дура! О приметах ничего не знаешь?
Теперь светало поздно, и солнце еще не пробивалось сквозь ставни.
– Прости меня, – неожиданно услышала голос мужа.
– За что? – спросила она, и сердце у нее внезапно замерло. Неужели он все узнал и хочет сейчас говорить об отце… об Одвине?
Но ответил он нечто совершенно другое.
– Я думал, что этот младенец… Винифрид… твой ребенок.
Она не сразу поняла, что он имеет в виду. Но он уже не мог остановиться.
– Когда я встретил тебя в лесу и увидел ребенка… я подумал… в тот день, когда ты попала к мятежниками и тебя избили до полусмерти, могло быть не только это… и ты спряталась от людей в лесу, чтобы родить.
Азарика смотрела в потолок, осваиваясь с услышанным. Это было трудно. Хотя – а что другое он мог подумать? Она ведь и сама говорила Ивару, что ребенок – ее. Но Эд ведь ни словом, ни намеком…
– И ты молчал все это время?
– Не хотел говорить. Думал, тебе будет больно. Ведь ты была бы ни в чем не виновата.
«Неужели ты думаешь, что я могла бы солгать тебе?» – собиралась сказать она, но укорила себя за лицемерие. В каком-то смысле она все эти годы лгала ему. Она и сейчас не говорила всей правды.
– А почему ты сейчас решил сказать об этом?
– Потому что понял, что ошибался.
Азарика в задумчивости смотрела перед собой. В комнате было уже почти светло.
– Не так уж ты ошибался. Мать Винифрида на смертном одре взяла с меня обещание не оставить его. Я его выходила, выпестовала и окрестила. Так что ты прав. Ребенок этот – мой.
Она почувствовала, как пальцы Эда до боли стиснули ее ладонь. Азарика повернулась и встретилась с его взглядом.
– Хорошо, пусть это будет твой сын. И я буду во всем ему покровительствовать. Но только ради тебя. Потому что он мне не нужен. Мне нужен другой ребенок. Наш.
Наступавшие морозы неумолимо приближали приутихшие было с осенними дождями военные действия. С внутренней стены укреплений Компендия Азарика смотрела, как строятся войска, уходившие в Лаон к месту общего сбора. Ничего не поделаешь, Эд и без того слишком много времени потерял, обустраивая собственную жизнь. Она заикнулась было, чтобы он взял ее с собой в поход, но он и слышать об этом не хотел: «Ты свое отвоевала». Она возразила, что не привыкла сидеть без дела. «У тебя есть дело, – сказал он, – сидеть дома и ждать меня. Такова судьба всех жен, а ты – не просто жена, а королева. К этому придется привыкнуть. С врагами я управлюсь собственным мечом, – она смутно отметила, что в последнее время он перестал поминать столь любимый им раньше «меч моего отца» или «меч Робертинов», – а ты будь спокойна и думай о нашем будущем ребенке». О ребенке думать было еще рано, в этом она была пока уверена, однако Эд твердил о нем постоянно, как будто ему уже предстояло появиться на свет. Он хотел – едва ли не требовал, чтобы она родила как можно скорее. И тут она понимала – это говорит не столько мужчина, сколько король. Нужен наследник, продолжатель династии…
Азарика вздохнула и двинулась по лестнице вниз. Она направлялась в дворцовую церковь – слушать мессу. Теперь она не пренебрегала и этой обязанностью. Из дам ее сопровождала одна лишь Нантосвельта. Гисла уехала к себе в Веррин, к детям, сделав по дороге крюк до святого Эриберта, чтобы прихватить крестника королевы. Зато позади следовал усиленный вооруженный эскорт. Приказ Эда по-прежнему выполнялся, и Азарику охраняли, как сокровища короны, хот никто, кажется, уже не ожидал покушения. Отношение к ней начало заметно меняться. Говорили, будто молодая королева одна умеет смягчить гнев господина своего и повелителя, что она – истинная заступница сирых и убогих… Азарика не знала, кому она обязана подобной славой – Фортунату или Гисле. О том, что слава эта может быть следствием и собственных поступков, она не думала. Когда она ступила на мощеные камни двора, придерживая рукой длинные складки тяжелого платья и отороченного мехом плаща, раздался истошный вопль:
– Ваше величество! Ваше ве… – надрывался голос. Он вопил, как сатана в аду. Вопил… как сатана в аду… нехорошее воспоминание не успело еще всплыть со дна памяти. Стража вокруг нее ощетинилась мечами и копьями, а к ногам ее толкнули двух человек, и они так и остались лежать – карлик с бочкообразным пузом и крохотной головкой, и длинный, тощий, словно лишенный костей малый.
Этих двоих Азарика предпочла бы сейчас видеть меньше всего в жизни. Крокодавл и Нанус. Бродячие комедианты, уроды, клевреты и шпионы Заячьей Губы, а одно время – ее, Азарики, тюремщики.
– Ваше величество! Эти двое пробрались сюда в обход внешней охраны. («Это они умеют» – подумала Азарика.) Прикажете убить их?
– Светлая королева! Только в ножки пасть… Милости попросить… – басил Крокодавл.
– Отойдите, – сказала Азарика охране. – Я переговорю с этими людьми.
Охранники расступились, шепчась о невероятном милосердии молодой королевы. Крокодавл пополз брюхом по камням, пытаясь поцеловать подол ее платья. Азарика брезгливо отстранилась. Он поднял голову.
– О, королева! Мы верой и правдой служили госпоже нашей Лалиевре, а теперь, когда покровительница наша покинула нас, желали бы столь же преданно служить тебе…
– Покровительства, значит, ищете? – спросила Азарика со в точности скопированной у супруга усмешкой.
– Как бы по наследству… Мы могли бы сослужить хорошую службу…
«Повесить их, что ли?» – меланхолически размышляла Азарика. Правда, подорвется ее свежая репутация доброй и милосердной правительницы, так ведь польза… По шпионской должности своей слишком много знали они, в том числе и про нее, Азарику. Наверняка знали и про клетку, коль скоро в эту подлую историю была замешана Заячья Губа. Или плюнуть, как посоветовала бы Гисла, и просто выгнать в три шеи из Компендия?
– Мы твои, королева! – надрывался Крокодавл.
Нанус тоже поднял голову и, прочитав по лицу Азарики, что милости она, скорее всего, не дождутся, тихо сказал:
– Мы не за себя ведь просим, королева. За одного друга… нашего… и вашего…
– Что-то не припомню у нас общих друзей!
Голос Азарики был холоднее, чем иней на стенах Компендия.
– Есть такой… Авель…
– Авель? Он-то к вам какое имеет отношение? Он же в Париже, в аббатстве святого Германа!
– Он сбежал оттуда… и стал бродить с нами по дорогам…
Азарика искренне рассмеялась.
– И что же случилось с этой грудой жира и глупости? Грабил придорожную харчевню и застрял в дверях кладовки?
– Он в тюрьме, королева. В башне сеньера Бодинского, что под городом Тулем, в лотарингской земле.
Под городом Тулем – это значит, на вражеской территории. Хотя для бродяг не существует границ…
