Под властью фаворита - Жданов Лев Григорьевич (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
И только один голос нарушил, разбил общее настроение.
Парень-запевала, худой, напряженный, напоминающий борзую, поджарую и злобную, бегущую за зверем и вдруг потерявшую след, он один нашелся что ответить сказочнику-юроду.
– Ду-у-урак!.. Ен в те поры, при опросе, чево ни обещает… Язык без костей… Кисельны берега, молошны реки… Слыхал, и нонешня государыня, как на царство ее звали, подписала бумагу: никого не казнить, заодно с лучшими людьми думу думать государеву… А што вышло… Дышло!.. Бироновцы нас замаяли… Кровь пьют людскую, словно воду льют ее… Фалалей!.. Юрод, одно слово… Наобещает спервоначалу много, после даст немца с плетью алибо курлянца с палками да с дыбой!.. Видали мы…
– Прочь поди, мездра! – снова уловчился один из солдат и откинул в гущу толпы, почти к самой стене, мужичка-примирителя.
– О-о-ох, за што же, братцы! – падая на стол грудью и оттуда скатясь на скамью, жалобно застонал тот. – Нешто я… Ой, ушиб-то как… О-ох…
И со стоном струйка крови хлынула изо рта на обнаженную, худую грудь блаженного.
– За што ж так людей калечить! – сразу вскинулись певуны-парни, уже и без того взвинченные предыдущими перекорами с солдатами и матросами. – Живодеры!.. Робя, бей их, окаянных!..
Тяжелый штоф, брошенный чьей-то рукой, мелькнул над головами и врезался, словно метательный снаряд, в гущу матросов и гвардейцев, раскровенив двум-трем из них головы и лица своими острыми углами.
– Наших бить!.. Зубы береги! – кидаясь вперед, обрушил Толстов ответный удар своего жилистого кулака на скулы первого попавшегося парня.
Свалка сразу приняла дикий характер. Бутылки и штофы полетели со всех сторон, со звоном разбиваясь о стены, о головы людей, раня многих кругом осколками. Столы, табуреты, скамьи – были опрокинуты и разбиты, куски от них пошли в дело, как оружие нападения или защиты. Фонари и плошки почти все были сброшены на пол, растоптаны ногами… Два-три фонаря, висящих повыше, уцелели, но их свет почти не озарял обширной горницы, и побоище кипело во тьме, отчего казалось еще страшнее и грознее… Бабы, дети, забившись по углам, неистово кричали от страха, молили о пощаде, призывали Бога или извергали самые гнусные ругательства.
Пьяные, озверелые потаскушки сами кидались в драку, визжа, царапая, кусая, не чувствуя ударов, порою очень тяжких, почти смертельных, как будто ими овладели все бесы преисподней.
Видя, что через толпу не пробраться к дверям, многие кинулись к окнам, разбили их и старались уйти из опасной толчеи боя. Но небольшие, высоко от пола расположенные оконца с трудом пропускали фигуры, укутанные в кожухи и свитки…
– Убива-а-ают!.. На помочь!.. Караул, на помочь! – дико выкрикивал между тем Арсентьич, успевший при самом начале побоища выскочить из дверей, распахнутых им настежь.
Яковлев, давно предвидевший свалку, тоже успел заранее подобраться к дверям и теперь стоял на пороге, в просвете дверей, ожидая, что будет дальше.
Крики Арсентьича были не напрасны. Дозор как раз в это время показался из-за угла, и патрульные бегом кинулись к харчевне, миновали раскрытую дверь, остановились у порога, стараясь вглядеться и разобрать, что творится в этой тьме, полной каких-то теней, проклятий, стонов и отчаянной ругани…
– Стой смирно!.. Што за бунт! – что было силы окрикнул дерущихся старший дозорный. – Смирно, говорю!.. Колоть велю штыками… Стрелять будем!.. Да тьма тута кромешная… Гей, хозяин… Черт бородатый!.. Давай огню!..
– Несу… Даю!..
Арсентьич нырнул за стойку, нашарил там пару фонарей, зажег в них сальные огарки и поставил на стойку. Стало гораздо светлее.
Свалка при первых окриках старшего невольно приостановилась. Противники так и остались, смешавшись между собою. Но солдаты первые отхлынули от мужиков, двинулись вперед и стояли теперь почти лицом к лицу с патрулем. Дозорных было всего человек десять, а гвардейцев и матросов – втрое больше, и последние особенно возмутились вмешательством дозора.
– Энто што еще за начальство! – первый окрысился Толстов. – Али своих не признал!.. Видать, недавно и приняли вас в Питер-городок, дрыгун кривоногих. А мы, тутошние, не больно пужливы… Спросил бы: «В чем причина?» А он: «Стрелять буду!»
– Ишь какой грозный! – заговорили солдаты-гвардейцы. – В своих-то да стрелять… Попробуй…
– Нету нам «свояков» тута… Где бунтуют, тамо и смирять приказано… Штобы тихо!.. – угрюмо, хотя и не так решительно отозвался старший дозорный. – Начальство и над нами, и над вами поставлено. Шебаршить не полагается… Расходись тишком… Не то погоним прикладами… Вот!..
– Што… и на вас кнутик пришел… Осели… Воины… Али кишка тонка, не глотнет куска! – с целью подзадорить матросов и солдат-гвардейцев стали посмеиваться парни, сознавая, что с кулаками и обломками мебели на дозор не пойдешь, без помощи тесаков и матросских кортиков.
– Мы осели! – вскипел Толстов и за ним другие, самые бесшабашные или опьянелые более других. – Ни в жисть не уступим… Гей, вы, убирай ноги, пока целы… Проваливай, ты, дрыгун кургузый, и со всею калечью своей, с инвалидной командой… Не стрелишь небось. Гей, наши! Беги хто ни есть за подмогой… Казармы-то недалече!.. Мол, немцы на нас дрыгунов наслали… – отдал приказ семеновец, постарше годами, с нашивками, одному из своих. – Скажи: стрелять хотят нас, как собак, ни за што ни про што… На помогу зови!..
– Я мигом! – проскользнув за дверь, откликнулся посланный и исчез во тьме, где, казалось, назревало что-то тяжелое, зловещее…
– Не смей уходить! – попытался было старшой дозорный остановить убегающего, но тот с крупной бранью оттолкнул помеху, и только топот его быстрого бега несколько мгновений звучал среди внезапно наступившей тишины…
Так затихает порою и природа перед сильным взрывом.
Взрыв не замедлил наступить.
– Беги, слышь, Пахом… – тревожно обратился старшой к одному из дозорных. – Бунт, мол… Не одолеть нам, мол… Как быть, мол… Сдоложи старшему начальнику… Знаешь, тут за площадью стоянка.
– Бегу! – отозвался Пахом и, грузно перевалив за порог, звякнув ружьем на ходу, тоже скрылся в ночной непроглядной тьме…
– Слышь… братцы… Лучше уж добром! – попытался обратиться к толпе старшой. – Уходи по домам али как там кому надоть… Мы заберем тех лишь, хто самый заводчик оказался… Ево вот… ево!.. – указывая на Толстова, на двух парней и на пожилого семеновца, пояснил патрульный. – А вы – разойдися… Не то хуже буде!..
– Кому будет худо, да не нам!.. Не грози, козу сам повози! – послышались глумливые голоса.
– Гей, робя! – видя, что солдаты и матросы решили держаться стойко, сразу осмелели и парни. – Гей, наши!.. Беги, хто-нихто, зови ошшо робят сюды… С баграми, с ломами… Барки-те недалече!.. Пусть сзаду понапрут, коли што… Кличь всю артель… Своих бы выручали… Всех не переколют голоштанники…
Два парня, как и первый солдат, – шмыгнули за дверь мимо дозорных, которые теперь стояли в нерешимости, не зная, как им быть.
– А наша матросня без зову привалит! – лихо присвистнув, заявил Толстов. – Близехонько-то казармы… Услышат мордобой – заявятся, не утерпят… Так лучше вы теперь убирайтесь подобру-поздорову, круподеры… туляки сверленые… вши драгунские!..
– Лайся… лайся… Я тебя уж заприметил… Доберусь, погоди, водохлеб окаянный!..
Он не договорил.
Парни и солдаты, о чем-то шушукавшие между собою, вдруг разом двинулись на дозор, прикрываясь обломками столов и табуретов как щитами и действуя из-под прикрытия тесаками и всем, что у каждого нашлось в руках.
– Бей их! – прозвучал общий крик. – Вон гони из норы. На волю пойдем, крысы дозорные… Тамо мы с вами…
– Коли их, робя… Не пущай! – невольно отступая со своими почти за порог, приказывал старшой патрулю. – Стреляй, коли што… Штыки наперевес…
– Я те стрельну… Бей собаку! – швыряя тяжелым обломком табурета в дозор, злобно выкрикнул Толстов.
Толпа напирала, тыча наугад кулаками и самодельным оружием… Кучка дозорных была бы смята и опрокинута моментально. Но теснота помещения мешала нападающим развернуть свои превосходящие силы. А патруль, сгрудясь за порогом, не давал выходу, остриями штыков угрожая нападающим в тесном пролете дверей. Порою, если кто-нибудь из толпы ухитрялся ползком подкатиться почти к порогу и собирался сбить натиском одного-двух дозорных, те опускали книзу приклад и глухо звучал удар деревом по спине, по плечам или по голове, куда попало…
