Кораблекрушение у острова Надежды - Бадигин Константин Сергеевич (книги без регистрации txt) 📗

— Садись, Василий, — сказал Гурьев и показал на лавку возле себя. — С чем пришел?

— Пятерых бревнами завалило, хоронить повезли, — басом сказал Чуга. — Солеварный приказчик виноват. У покойников жены да дети в Устюжье.

— По гривне на сирот выдам, а мертвым — царствие небесное, — отозвался Степан.

— Я не о том, о другом думаю. Почему такой кровосос Макар Шустов в приказчиках? Хищная душа у него, никогда человека не пожалеет. Готов каждого в печь пихнуть, лишь бы соли побольше за варю вышло и для себя лишний грош в карман положить. Такому бы в море давно голову оторвали.

— То в море… Соль варить начали?

— Почитай, во всех варницах варя идет.

— Ну, слава богу. Пусть хозяин порадуется.

— Пусть он подавится своей солью! — с ненавистью сказал Васька Чуга. — На варничном дворе задохнуться можно. А что возле цырена деется: голову от вони кружит, из внутренностей рвет… Мы с тобой во льдах плавали: опасно, спору нет, зато и деньги хорошие в карман клали. А здесь за копейку люди гибнут. Обидно мне за них.

Степан Гурьев сидел молча и смотрел в окно. Он видел много бурь в своей жизни.

— В цырене кипеж рассола происходит, и соль в нем родится, — торопился Василий, — и у народа так: кипит, кипит в нем зло — и лопнет наконец терпение. Народец здесь собирается, сам знаешь, вольный, указа себе не знает.

Степан Гурьев положил руку на Васькино плечо:

— Укороти рога. Будешь такое говорить — до беды недалеко. У Строгановых доносчиков не перечесть.

— Ведь тебе говорю, знаю — ты человек свой, друга не продашь… И сам думаешь, как я.

— Думаю, однако не вижу, как дело поправить. Со Строгановыми спорить не станешь, против них не пойдешь.

— Я бы пошел. Сжег бы это логово проклятое вместе с хозяевами и всех доносчиков и живодеров, каков есть Макар Шустов, в реке утопил. А сам в Сибирские земли на восход солнечный, там жизнь свободная. Умерла моя Любушка, мне теперь все едино.

— Успокойся, Василий, сердцем я понимаю тебя… Но ведь Строгановы не одни в России. Много их, всех не сожгешь, не утопишь. За них воеводы и сам великий государь.

— Степан Елисеевич, поставь меня на лодью либо на коч, — гудел Чуга, — хочу снова в Ледовитое море. Может, и легче на сердце станет.

— Хорошо, — подумав, согласился Гурьев, — обещаю на тот год в море послать. В Холмогорах у нас лодья большая строится. В Колу будешь ходить кормщиком и в Печорское устье.

— Спасибо, Степан, никогда твоего добра не забуду! — У морехода выступили на глазах слезы.

— Здравствуй, Василий Иванович, — послышался певучий голос.

В комнату вошла хозяйка, Анфиса Гурьева. Она немного располнела, но по-прежнему была красива. Ни одной морщины на лице, статная, высокая. За десять лет она подарила Степану троих ребят: двух мальчиков и девочку.

Васька вскочил с лавки и поклонился хозяйке в пояс.

— Надоело Василию в Сольвычегодске, в море просится, — сказал Степан. — Посулил ему на будущее лето лодью.

— Пусть поплавает, — согласилась Анфиса. — Любушка померла, так ему теперь самое время душу молодецким делом повеселить. Пойдемте обедать. Щи наваристые сегодня, духовитые…

Обедали в маленькой горнице. К столу пришли Степановы дети, родная сестра Анфисы Арина. Насыщались молча. Со смаком хлебали щи из кислой капусты, жевали жирную баранину, ели овсяную кашу. Ржаной хлеб лежал посредине стола на деревянном резном блюде. Степан, прижав краюху к груди, всем отрезал по куску: кому побольше, кому поменьше.

Когда все насытились, Анфиса поставила на стол большую миску густого овсяного киселя, подслащенного медом.

Похлебав киселя, дети и Арина ушли из горницы. Анфиса перемывала у печи посуду. Утерев бороду и усы рушником, Васька Чуга сказал:

— Спасибо, Степан, за обед. Всем бы так. Ежели б всем солеварам каждый день так, и разговору бы не было. Пойми, милый человек, ведь Строгановы солеварам в неделю десять копеек с деньгой платят. Соленосам, дрововозам, грузчикам по копейке в день. А ведь у каждого жена и дети, обуть, одеть и прокормить надо.

Степан молчал, отсутствующим взглядом уставившись в слюдяное оконце.

— Однако, слов нет, и на копейку прожить можно, — продолжал кузнец, — кабы приказчики людьми были и с человека семь шкур не драли. Скажи, Степан, ведь хозяева-то наши не в убытке?

— Зачем в убытке! Строгановым пуд соли три деньги [3] стоит, а продают по двенадцати копеек за пуд, а то и дороже. С сольвычегодских промыслов хозяева половину миллиона пудов продают в год, и с каждого пуда десять копеек прибыли. Вот и считай.

Васька Чуга шевелил губами.

— Вот это да! Пятьдесят тысяч рублев! — наконец сказал он и раскрыл рот от удивления. — Пятьдесят тысяч рублев! [4]

— Окромя этих денег, Строгановы и с других промыслов доходы немалые имеют. А главное для них — торговля соболем сибирским… О соболях ты и сам знаешь. С такими деньгами им в Москве никакой вельможа или, сказать, воевода не страшен: либо купят, либо сомнут.

— Сомнут, ты прав, Степан. Однако я бы на ихние деньги не посмотрел. Ежели зло какое от Строгановых людям приключилось — сердце у меня горит. И готов всем горло перегрызть. Таковым я всегда был. Ты прости меня, Степан, за прямое слово.

— Мне прощать тебе нечего. Мои мысли близ твоих ходят. Но ты, Василий, блюди себя, не выказывай. Пальцы меж дверей не суй. Помни, ты не в море на лодье. Макар Шустов, твой приказчик, ничего не забывает. Про тебя он мне в уши не один раз дул, грязнил. Потерпи, пока лодью построят, в море пойдешь — и прями, сколь хочешь. Упрям ты, Василий, однако честен и дело знаешь.

Распрощавшись со Степаном и Анфисой, Васька Чуга пошел снова к солеварам. Теперь дымили все строгановские варницы. Начали варить соль и другие хозяева, и только двор Вологодского монастыря оставался пустым и холодным.

С темнотой варничные люди, те, кто не был занят на выварке соли, разбрелись по своим домам. До утра повар отпустил и Тимоху. Вместе с Васькой-мореходом они залегли на полатях в курной избе, стоявшей возле самой варницы. Полати тянулись по трем стенам избы, четвертую занимала печь. Не чувствуя от усталости ни сырости, ни дыма, ни тяжелого духа от многих человеческих тел, приятели мгновенно заснули.

На варничном дворе стояла еще одна изба и кузница для цыренной поделки, где хозяйничал Васька Чуга. Когда Васькина жонка Любушка была жива, они спали в небольшой каморке при кузнице. Сейчас он избегал одиночества.

Двор ограждался бревенчатым тыном, ворота выходили к рассололивной трубе.

Около полуночи Васька Чуга проснулся.

Возле него стоял высокий человек в послушническом подряснике с монашеским поясом и в черном колпаке и дергал его за ногу.

— Чего тебе, человек? — спросил кузнец, еще не совсем проснувшись.

— Противустаньте диаволу — и побежит от вас.

Слова незнакомца не сразу дошли до сознания. Наконец Васька Чуга совсем проснулся.

— Непонятные слова твои.

— Противустаньте диаволу — и побежит от вас, — еще раз внятно сказал чернец. — Моря исплавал, земли исходил — ума набрался. Подумай — поймешь.

Ваське Чуге показалось, что он слышит голос качальщика при рассололивном насосе Федьки Мошкина. Он старался разглядеть его лицо, но огонек масляной светильни был слишком слаб.

Чернец чуть двинулся вперед, нагнулся и долго всматривался в лица спящих.

«Ищет кого-то», — подумал Васька. Сон снова охватил его. Словно из глубокой пропасти, он слышал слова: «Противустаньте диаволу — и побежит от вас». Больше Васька Чуга ничего не видел и не слышал. Он крепко спал, уткнувшись носом в ворсистый армяк, служивший ему изголовьем.

Глава четвертая

НОВЫЙ ЦАРЬ, НОВЫЕ ПОРЯДКИ

Англичанин Иероним Баус был в страшном гневе. Он только что вернулся из посольского приказа, где добивался свидания с Федором Ивановичем.