Наследники - Федоров Евгений Александрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
— Бросай! — кинулся к ним старик, и глаза его заслезились от обиды.
— Не ведено! Перстень наказал! Да и Демидову чтоб досадить. Хватит, наробились на его чрево! — зло сплюнул кричный с запеченным на вечном жару хмурым лицом.
Голубок с ужасом вглядывался в своих друзей, с которыми бок о бок работал многие годы. Вот они, зеленолицые, беспрерывно кашляющие доменщики, обугленные, с опаленными ресницами, тут и литейщики в кожаных фартуках-защитках. Они хмурились и опускали глаза перед укоряющим взором мастерка. Эти труженики всей душой ненавидели Демидова, и в то же время им было до боли жалко губить домну, с которой сжились и которую считали за близкое, живое существо.
— Не томи ты нашу душу, уйди Христа ради! — с горечью гнали они старика.
Жалкий и растерянный, мастерко отыскал Перстня.
— Сынок, пошто губишь домну? — с душевным волнением спросил он.
Перстень нахмурился и пошел прочь. По его решительному виду Голубок понял: не дошла до сердца просьба. Все еще на что-то надеясь, он нагнал Перстня и бросился ему в ноги:
— Батюшка, родимый, да пощади, побереги домницы! Надобны они нам! Ой, как надобны! Да как же мы, работные, без них жить-то сможем! Батюшка, пощади!..
Митька обошел старика, стиснул зубы и ничего не сказал.
Мастерко поглядел вслед, укоризненно покачал головой:
— Эх ты, яловый!.. Забубенна голова…
Из Кыштыма со скрипом потянулся груженый обоз. Увозили кули с зерном, пушки, ядра. Перед обозом шли и ехали работные. Вел их Перстень на Челябу.
Ушли за обозом все сильные и молодые. Опустел завод. Мастерко Голубок долго уныло бродил у остывших домен. Тяжело было видеть разор и запустение. Погорели лари, вешняки и запоры у плотины, полноводный заводской пруд с шумом ушел в Кыштымку. Все еще дымились подожженные угольные клади.
В мартовский голубой денек мастерко обладил посошок, подговорил шестнадцатилетнюю внучку, бойкую Дуняшку, и вдвоем с ней пустился в горы.
Ярко светило солнце, темнели ельники в горах. Дедка оглянулся на заводы и пригрозил кому-то невидимому:
— Погоди, обо всем поведаю царю Петру Федоровичу…
Пахло мокрой талой хвоей. Вешний ветер упруго обдувал круглое румяное лицо Дуняши, покрывая его здоровым, крепким загаром. Шумели и трещали в кедровниках клесты. И все манило и привлекало к себе Дуняшку. Она потянулась и сказала мастерку жарко:
— Жить-то как хочется, дедко!
Верные люди донесли Селезню, что Кыштымский завод оставлен повстанцами. Он немедленно собрал для охраны двадцать конников и устремился в Кыштым. Всю дорогу он пребывал в большой тревоге, так как хотя Белобородов и ушел к югу, но весь Урал по-прежнему бурлил. По селениям и поселкам непрерывно проходили и проезжали толпы приписных крестьян и работных, которые тянулись в пугачевский стан, под Берду. Опасно было нарваться на озлобленную пугачевскую дружину — без крови тогда не уйти! В душе управителя таилось еще беспокойство за свои сбережения, упрятанные на заводе.
В полдень Иван Селезень с конниками прибыл в Кыштым. В глубокое безмолвие был погружен завод. Улицы и площадь пустынны. Не вились дымки над домом и трубами, не слышалось привычных ритмичных звуков и шума падающей воды у плотины. Словно покойник, завод был холоден, молчалив. Везде виднелись следы пожарища. Горяча коня, управитель минул плотину и помчал к своему домику. Жилье уцелело, дверь была заколочена досками. Из-под крыльца выползла собака и с визгом бросилась к хозяину. Но Селезню было не до пса, он прошел в хлевок, где среди железного хлама быстро отыскал лом, и поторопился к дому. Ловко оторвал доски, распахнул дверь и остановился, пораженный, на пороге. Он просто не верил своим глазам: в его холостой квартире все сохранилось в том виде, в каком покинул ее хозяин.
Управитель закрылся на крючок и, все еще не веря себе, бросился к окованному сундуку, отодвинул его в сторону и поднял половицу. В тайнике он нашел тугой кожаный мешочек. Горячая радость прилила к сердцу Селезня.
«Батюшки, уцелели! Все уцелело!» — ликовал он от радости, разглядывая свой клад.
Он развязал мешочек, положил его на колени и долго любовался блеском золота. Руки его дрожали — всего захватила жадность.
Заслышав на улице голоса, Селезень проворно вскочил, упрятал клад в тайник и снова задвинул сундук на старое место. Отбросив дверной крюк, он стал разглядывать шкаф и сундуки. Все лежало нетронутым.
«Вот диво, ничего не утащили!» — изумился он.
Под шагами заскрипел мерзлый снег, и с веселым шумом в избу вошли заводские стражники. Управитель обрадованно закрестился:
— Свят, свят, откуда набрели? Где укрывались от напасти?
— А мы по лесам да заимкам прятались! — признался щербатый стражник. — Только убегли возмутители, и мы тут как тут нагрянули! Похватали кое-кого!
— Добро! — похвалил управитель. — Ну, как с народом ноне? Беснуется?
— Опасно, батюшка! Волками все смотрят, того и гляди, готовы растерзать! Поостерегаться надо, особливо от кнутобойства воздержись!
Селезень в сопровождении прибывшей охраны отправился осматривать завод. В мрачных пустынных цехах гулко отдавались шаги. Все покрылось изморозью, пробирал холод; на всем лежала печать заброшенности и забвения. В остывших домнах серели ноздреватые глыбы холодной лавы.
— «Козла» посадили! Ах, разбойники! Ах, аспиды! Погоди, я их заставлю зубами выгрызть! — со злостью выкрикнул Селезень. — Где люди? Собрать всех к конторе, говорить буду!
Щербатый стражник поклонился управителю:
— Уже посланы гонцы сзывать народ!
Раздосадованный Селезень прошел к барским хоромам. Глубокий пушистый снег укрыл пепелище. На высокой трубе, торчавшей среди задымленных стен, сидела одинокая ворона и зловеще каркала.
«Давно ли здесь были уют и радости! И вот все сметено!» — с грустью подумал управитель.
На пути он зашел в контору. На приступочках крыльца его встретил ветхий сторож дедка Векшин. При виде управителя он засуетился, низко поклонился ему и распахнул дверь. Селезень вошел в контору. Шкафы открыты, в комнате пустынно.
— Где люди? Куда подевались бумаги?
— Эх, батюшка, кое-кто убег, страшась людского гнева, кое-кого порешили за прошлые пакости, а книги все предали пламени! — глуховато заговорил старик.
— Как! — вспыхнул Селезень. — Выходит, долги пожгли!
— Угу, все кабальные в пепел обратили! — с плохо скрытой радостью вымолвил сторож.
— Ты что ж, сатана, радуешься хозяйской беде? — вдруг вспылил управитель и схватил деда за сивую бороду.
Сильным движением старик вырвался от него и замахнулся посохом.
— Не трожь! Ныне не то времечко! — пригрозил он.
Вид у деда был грозен, решителен. Селезня так и подмывало изо всей силы дать старику затрещину, но щербатый стражник ухватил его за рукав.
— Будет, будет свару разводить! — сердито сказал он. — Дед ведь не жег книг, и что он мог сробить с бунташными людьми?
Стражник выразительно посмотрел на управителя, тот понял намек и притих.
У конторы собрался народ. Однако не слышалось обычного оживленного гомона, люди стояли тихо, угрюмо опустив головы. Селезень выглянул в окошко. Где же настоящая рабочая косточка, на которой и стояло заводское дело? Под окном конторы толпились только старики, женщины, малолетки да инвалиды.
— Куда подевались работяги наши? — обеспокоенно спросил управитель.
— Известен их путь-дорожка! — сдержанно ответил дед Векшин. — Которые из дальних приписных, те по домам разъехались, а коренная заводчина подалась в другие места! — Он не досказал куда, боясь назвать имя Пугачева, но все хорошо его поняли.
— Есть посаженные в заключение? — спросил Селезень у щербатого стражника.
— Трое. Два углежога да вдова.
— Отпустить и пусть поторопятся сюда! — строго приказал управитель.
Он вышел на крыльцо, скинул с головы лисий треух и весело крикнул толпе:
— Здорово, хлопотуны! Что приуныли? В грехах повинны и притихли. Ну, да бог вам судья, а я именем господина нашего Никиты Акинфиевича Демидова прощаю содеянное, если с добрым умыслом возьметесь за работу. Эвон, гляди, что с заводом нашим сотворили злодеи! — показал он на заснеженные домны.
