Разрыв-трава - Калашников Исай Калистратович (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Ничего не надо!
Он вышел во двор. Под сараем белела круглым боком новая, еще без дна и крышки бочка. Корнюха взял рубанок, принялся зачищать нутро бочки, но вдруг остановился, сообразив, что не успеет ее доделать, и сел на землю, рассматривая плотно подогнанные друг к другу клепки из прямослойной, с четкими прожилками сосны, пожалел, что работа остается неоконченной, бочка рассохнется, рассыплется, и эти клепки, так хорошо пристроганные, Устинья пустит на растопку. А может быть, не возьмут? Вдруг да комиссия найдет изъян в его здоровье… Завтра вечером он уже возвратится домой и будет в свободное от работы время делать бочки, загонять их по хорошей цене в сельпо. Но он знал, что никакого изъяна в его здоровье нет, и не дал ходу этим мыслям. Зачем морочить себе голову бесполезными думами? Надо принимать все таким, каким оно есть.
Повестку он ждал давно, твердо знал, что служить придется, но все-таки чувствовал себя не в своей тарелке. Все привычное: думы, заботы, все, чем он жил отошло сейчас от него, а замены им не было, и в душе была пустота, как в высохшем колодце.
С улицы прибежали Назарка и Петька. Он обрадовался, поманил пальцем сына, усадил рядом.
— Уезжаю, сынок. Забрали в армию.
— Когда поедешь? — деловито осведомился сын.
Корнюха не ответил. Его взгляд задержался на Петьке. Парнишка стоял в отдалении и смотрел заискивающе-настороженно; был он похож на голодную приблудную собаку, которая не знает, кинут ей кость или прогонят палкой. Корнюха усмехнулся, позвал его:
— Садись, что стоишь.
Он обнял обоих ребят и с удивлением почувствовал: Петька припал к нему всем телом, затих, ну чисто намерзшийся щенок у теплого бока матери. Чудно! Корнюха посмотрел на его круглое, словно булка с маком, обсыпанное веснушками лицо с неприметными белыми бровями, перевел взгляд на сына, чернявого, прямоносого, с большими, как у матери, глазами — красивый будет парнишка! сказал:
— Без меня тут, ребятки, тихо живите. Струментом моим не балуйте.
— Не будем, — пообещал Назарка.
— Ну, идите.
Отпустив ребят, он бесцельно походил по чисто подметенному двору, вернулся в дом. Устинья заводила тесто, теща стояла возле нее и то ли всхлипывала, то ли хлюпала носом.
— Как же мы будем жить-то без кормильца нашего? — Она потянула подол передника к глазам.
А он смотрел на Устинью, ему хотелось, чтобы эти слова сказала жена, а не теща, но она ничего такого не скажет, бабью слезу, не уронит, разве уж после, когда поймет, какая легкая жизнь ей была при нем.
— Устюха, ладно уж, собери вечер-то… — сказал он.
Она кивнула головой, вытерла оголенные по локоть, испачканные в муке руки.
— Кого еще позвать, кроме своих? Рымарева надо?
Ему показалось, что Устинья усмехнулась. Не поняла его душевной настроенности, нашла время Рымаревым корить. И за что корить?
— Неразумный ты человек, — сдержанно сказал он. — Но обожди, клюнет тебя жареный петух. Поймешь, что совсем не дурак у тебя Корнюха.
— Я спроста ведь…
Может быть, и спроста. Бабий ум крученый, как волос у барана, трудно разобраться во всех его завитках. Ну да что тут… Не маленькая обида на нее осталась и целый день тонким комариным звоном тревожила его.
На проводины первыми пришли Игнат и Настя, следом Татьяна, но она тут же ушла: Митька ее где-то забегался, найти надо было. Настя стала помогать Устинье собирать на стол, Игнат сел на лавку, задумчиво посмотрел на Корнюху.
— Едешь, значит…
— Еду.
— Не знаю, братуха, надо ли тебе это говорить… — нерешительно начал Игнат. — Неловко вроде… Ну да уж скажу. Не приискивай ты себе там выгод всяких. На войне, братуха, шибко таких не любят.
— Какие там могут быть выгоды? — удивился Корнюха, — Зачем ты обо мне так погано думаешь?
— Ты не обижайся. Я погано о тебе не думаю. Хочу я, Корнюха, чтобы там у тебя было побольше хороших товарищей. С товарищами не пропадешь.
Разговору помешал Лучка Богомазов. Он пришел уже подвыпившим, веселым, из оттопыренного кармана брюк торчала засургученная головка бутылки. Елена (празднично одетая, вся грудь в монистах) то и дело одергивала его, что-то шептала на ухо, но Лучка не слушал ее, смеялся, лез целоваться со всеми.
Стали садиться за стол, но Лучка, увидев, что нет Татьяны, заупрямился.
— Без сеструхи не сяду, — поднял палец. — Вы ее тут не обижайте.
— Только о том и думаем, как ущемить-обидеть, — засмеялась Настя. — А вот и она.
Лучка посадил сестру рядом с собой.
— Ничего, Танюшка. Будет и на нашей улице праздник. Игнат поднял стакан с водкой, посмотрел сквозь него на лампу, вздохнул.
— Две войны на жизнь, очень это много. Хотел бы я, мужики, чтобы эта война была последней и для нас и для наших детей, чтобы ею на веки веков кончилось всякое смертоубийство. Дай вам бог, мужики, вернуться к родным пашням.
— Возвернемся, Игнатий — крикнул Лучка. — Чего я боялся, так это тюрьмы. А война мне со всех сторон знакомая.
— Сиди ты, Аника-воин! — дернула его за рукав Елена. — Плакать надо, а он привскакивает от радости!
— Во, опять… Да не войне я радуюсь, распрекрасная ты моя Елена. Участь Максима меня миновала одно дело. Другое дело, после войны заживу наконец по своей воле-охоте, буду тебя, ягодку ненаглядную, из своего сада яблоками потчевать. А не вернусь… На миг Лучкины глаза протрезвели, он выпил водку, мотнул головой. Нет, надо мне вернуться во что бы то ни стало!
Корнюха тискал в ладонях граненый стакан, хмурил брови. С войны не все возвращаются. А ему тоже, как и Лучке, надо непременно вернуться. Столько трудов положено, чтобы жить справно, безбедно, и вдруг… Сына надо на ноги поставить, на широкую дорогу вывести.
— Устюха, — он повернулся к жене. — Ты мне, главное, сына в порядке содержи.
— Об этом не печалься. Все будет хорошо.
Устинья была совсем трезвая, твердо сжав губы, обводила гостей задумчивым взглядом. И он подумал, что, может быть, зря не давал ей раньше веселиться, петь-плясать на гулянках. Теперь не до веселья будет.
— Ты не тоскуй, выпей, — ласково сказал он.
И она глянула на него так, будто ослышалась, подняла стакан.
— Давай вместе с тобой…
— Такая просьба. — Лучка, сложив локти на стол, смотрел на Игната. Пчел к себе перевези, приглядывай за ними. Елена ни черта в этом деле не смыслит, позаморила их без меня.
— А Игнат много смыслит? — спросила Настя.
— Он поймет быстро. Большая польза от пчелы, Игнат, когда ее по-умственному содержать. Мед, какой соберешь, по справедливости всей нашей родне дели.
— Что он будет возиться с твоими пчелами. Продать их, и вся недолга! — сказала Елена.
— Я те вот продам! Они мне нужны будут. Сад без пчелы никакой не сад. Так меня умные люди учили… А может, тебя, Игнат, тоже возьмут?
— Навряд ли. Куда я годен… заезженный мерин.
— Ну-ну, не прибедняйся. Лучка на минуту умолк, потом резко повернулся к Корнюхе, — Разреши мне Стиху Белозерова пригласить. Очень мне охота с ним выпить.
— Приглашай, но…
— Никаких приглашений! — резко сказала Елена. — Пора уж и по домам. Завтра рано вставать.
— Не зуди! А что ты, Корнюха, нокнул?
— Да так…
— Если так, ладно. Пойду за ним.
— Лучше уж я схожу, — вызвалась Татьяна.
— Сбегай, сестрица! Я ему всем сейчас обязанный. И крови он мне попортил немало, задурей лупоглазый, но и доброе дело сделал напоследок. Человек он, Стиха, как я считаю. И ты, Корнюха, не нокай зря.
Татьяна вернулась одна. Сказала, что Белозерова дома нет, уехал в район.
— Раз такое дело, по домам, — решил Лучка.
Корнюха был рад, что гости уходят. Ему вдруг захотелось наедине посидеть с Устиньей, поговорить по-доброму, по-хорошему, как в давние времена. Но когда все ушли и они стали разговаривать, то разговор как-то по-обидному скатывался к домашним мелочам, к каждодневным хозяйственным делам. Корнюха с досады хватил стакан водки, угрюмо сказал:
— Надо спать.
