Сага о Гудрид - Сивер Кирстен А. (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
На тинг впервые поехал Снорри. Гудрид собрала своих мужчин в дорогу и, провожая их, долго махала рукой, как обычно. Она так часто делала это, что уже не задумывалась над смыслом происходящего. Жила по привычке, как и бродяги, которые вновь появились в округе.
Карлсефни с сыном вернулся с тинга и поведал новые истории о Греттире. А ночью, когда все улеглись спать, Гудрид вдруг услышала какое-то таинственное предупреждение, которое будто прозвучало в ее душе. Словно бы что-то должно было произойти. Она попыталаеь снова уснуть, не желая ничего знать о будущем. А на утро ей сообщили, что ночью пропало много еды – из кладовых и Глаумбера, и Рябинового Хутора. Карлсефни отправился прямиком в свою кузницу. Больше откладывать работу с замками было нельзя.
А Гудрид по-прежнему не оставляло чувство, что случится беда.
Она уже убирала со стола, как вдруг вспомнила, что Карлсефни ничего не ел с самого утра. Она быстро выложила на блюдо большие куски вареного лосося, посыпала сверху рубленым щавелем, а сбоку нарезала ломтики лучшего своего сыра. Завязав чистой тряпочкой кринку молока, она понесла обед в кузницу, откуда раздавались ритмичные удары.
Она вошла в жарко натопленное помещение и сразу же отступила от распахнутой двери в сторону, чтобы не заслонять собой свет.
– Это Гудрид! – сказал раб, помогающий Карлсефни. Карлсефни поднял усталые, слезящиеся от дыма глаза, просияв от радости и удивления.
– Ты не против, если я сперва вымою руки в ручье и вытру их этой тряпочкой? – И он бросил через плечо рабу: – Ульф, следи за огнем, а потом я сменю тебя, и ты успеешь поесть.
Гудрид села рядом с Карлсефни прямо на траву, у ручья. Она уже и забыла, как красиво он ест: никогда не набивает себе рот, как некоторые, тараща глаза и перемалывая челюстями большие куски. Она внезапно улыбнулась своим мыслям, и Карлсефни взглянул на нее:
– Чему ты улыбаешься, Гудрид?
– Я просто подумала, что мне гораздо приятнее смотреть на тебя, когда ты ешь, чем на других мужчин, – искренне вырвалось у Гудрид.
– Рад это слышать. И мне тоже приятнее смотреть на тебя, чем на других женщин.
Карлсефни отставил от себя блюдо и взял кринку с молоком, а Гудрид вдруг почувствовала, что у нее потемнело, замелькало в глазах, словно от той игры, в которую Карлсефни часто играл со своими сыновьями. Она закрыла лицо руками, не найдя, что ответить мужу, и рыдания подкатили к ее горлу. Слезы брызнули из глаз, заструились по пальцам, застлали все вокруг.
Карлсефни обнял ее, и она уткнулась ему в грудь, пока рыдания не стихли. Она жадно втягивала в себя знакомый запах мужа и внезапно почувствовала, до чего же он исхудал. Она отклонилась немного в сторону и заглянула в его осунувшееся лицо, на котором резко выделялся нос. Волосы и борода его сильно поседели, а на шее выступили тугие жилы.
– Торфинн, мне надо кормить тебя почаще. Ты очень похудел.
Он пожал плечами, глядя на поблескивание реки в зеленеющей долине. Снова повернувшись к ней, он взял ее руку в свою и принялся по очереди гладить ее тонкие, загорелые пальцы, словно они бьши ценной деревянной резьбой.
– Много же тебе пришлось поработать ради меня, Гудрид. Благодарю тебя, что пришла ко мне в кузницу и принесла поесть. А теперь мне надо закончить работу: скоро будет готов новый замок и ключи для Рябинового Хутора. Хотел бы я только знать, каким образом Греттир попадает с Перешеечного Острова на материк!
– На крыльях орла, не иначе! – попыталась пошутить Гудрид.
Карлсефни быстро взглянул на жену, словно его ударили, но потом спокойно улыбнулся.
– Я не знаю, как много тебе известно, Гудрид, и умеешь ли ты заглядывать в будущее. Ты упомянула сейчас орла, и в последнее время я каждую ночь вижу его во сне. Он сидит возле меня… Мне не следует больше ничего утаивать от тебя.
– Утаивать… что именно?
– Я думаю, что жить мне остаюсь недолго, Гудрид. И орел этот – мой дух-двойник. Мне сейчас на три зимы больше, чем было моему отцу, и умер он от удушья. У меня иногда бывало удушье, а теперь оно возникает все чаще и чаще. И я не слышал, чтобы от этой болезни было лекарство.
Гудрид не отрываясь смотрела на мужа, а он продолжал:
– Я давно уже собирался сказать тебе об этом, Гудрид, но ты и так несешь свое бремя…
– Бремя! – хрипло повторила Гудрид, отводя в сторону взгляд. – Да, я несу свое бремя, и мне казалось, что ты разделишь его со мной.
Он взял ее за руку, заставив посмотреть на себя.
– Скажи мне, что тяготит тебя, и тогда я увижу, смогу ли я взять на себя твое бремя.
Гудрид перевела дыхание, не зная, с чего начать, а Карлсефни почти сердито бросил ей:
– Мы делили вдвоем стол и постель, мечты и заботы так много времени. И у меня никогда не было от тебя тайн.
– Никогда? – Гудрид так волновалась, что с трудом находила слова. – И в один прекрасный день не появится человек, который назовется твоим сыном и потребует раздела наследства с моими детьми?
– Если такой человек и появится, то он солжет тебе, разве нет? – спокойно ответил Карлсефни, словно он обсуждал цену на сукно. – И тебе хорошо известно, сколько у меня детей. Столько же, сколько и у тебя.
Гудрид больше не могла удержать себя. Она вскочила, схватив посуду, и собиралась уже уйти. Но Карлсефни взял ее за руку и сухо сказал:
– Ульфу не понравится, что ты унесла его долю обеда. Да и я полагаю, что нам надо перепахать это поле, раз уж мы начали разговор. Сядь, Гудрид, сядь поближе, а впрочем, держись от меня на том расстоянии, которое тебе самой по вкусу… Нет, сядь лучше так, чтобы я мог видеть твои глаза…
Его голые ноги почти касались ее ног, и он продолжал:
– Ты помнишь Виноградную Страну, Гудрид?
– Как же я могу ее забыть!
– Ты считаешь, что нам надо было бы остаться там?
– Нет, Торфинн, я всегда знала, что мы поступили правильно, уехав оттуда, и все равно я никогда не жалела о том, что мы жили там. Нам нельзя было оставаться в Винланде после всего, что случилось со скрелингами и с их колдовством…
– Тогда я надеюсь, что ты понимаешь, почему нам нельзя больше иметь детей, если они уносят твою жизнь.
– Ты… ты боялся, что я умру? – удивленно спросила Гудрид. – А а думала, что наскучила тебе, что ты сердишься на меня за те сплетни, которые ты услышал обо мне на тинге.
– Разумеется, я рассердился, когда люди говорили про тебя дурное… Ведь ты главное сокровище в моей жизни! Но как ты могла подумать, что я зол на тебя или что ты мне наскучила? Я-то думал, что ты поняла, в чем дело… Ведь мы жили с тобой всегда так хорошо!
Гудрид тяжело сглотнула.
– Нам нужно больше времени бывать вместе.
– Да, но если мы сейчас не сделаем замок, то завтра потеряем еще одну бочку с лососем, – сказал Карлсефни, поднимаясь. Он поцеловал ее в щеку, взял из рук блюдо и кринку и вернулся в кузницу.
По пути к дому Гудрид на мгновение замедлила шаг, чтобы послушать крики потревоженных ею кроншнепов. К ней словно бы вновь вернулся слух. Годами жила она будто глухая, ничего не слыша вокруг. Над полем летали ржанки, а сердце Гудрид пело от радости: Карлсефни не изменил ей. Теперь нужно только отыскать лекарство от его болезни, и они снова будут свободны и счастливы вместе!
После ужина Карлсефни сидел с Гудрид на дворе, вытачивая ключи к новому замку. Они тихо переговаривались, находя любой предлог, чтобы коснуться друг друга. Карлсефни пощелкал готовыми ключами в замке и поднялся:
– Пожалуй, придется съездить на Рябиновый Хутор и поменять на ночь замок. Я буду крепче спать, если довершу это дело. Возьму с собой Эйндриди.
Гудрид нежно поцеловала мужа на прощание и долго смотрела, как он вместе с Эйндриди Лебединой шеей скачет на север, а потом вернулась в дом. Торбьёрн и Снорри играли в тавлеи, а на длинных лавках вдоль стен спали слуги, но большинство все же оставалось на дворе, наслаждаясь дивным вечером. Гудрид взялась за пряжу, изредка переговариваясь с сыновьями, а потом снова вышла из дома, как раз в тот миг, когда солнце завершало свое путешествие по небу, и закат уже окрашивал воды фьорда. В розоватом прохладном воздухе замерли все звуки, и стихло даже птичье щебетание. Гудрид охотно осталась бы на дворе всю эту короткую летнюю ночь, наблюдая за восходом солнца. Но она слишком устала от пережитого за день.
