Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
— Капитолина Александровна, — не сдержал досады Бутин, — можно подумать, что не Ермолай, а Стрекаловский был героем свадьбы!
Капитолина Александровна в изумлении широко раскрыла глаза:
— Что с вами, Михаил Дмитриевич? Не вы ли сами доверили ему, вместе со мной, это щепетильное дело. Мы выполняли вашу волю, освобождая вас от лишних забот. Ведь вы сейчас послали его с московскими законниками, ему доверили, больше никому! А мы подумали и о том, как вашей молодой, неопытной Зоре помочь, поскольку сестра ей уже не помощница. И тут Стрекаловский нашелся, посоветовал взять почтенную женщину в годах, согласившуюся быть и экономкой, и кухаркой, и нянькой при женщине с двумя детьми. Мне непонятна ваша вспышка. Впрочем, вы так устали, так взбудоражены.
К ее удивлению, гнев Бутина не утих, а возрос.
— А мне кажется, Капитолина Александровна, что Стрекаловский превзошел данные ему полномочия. Я вовсе не поручал ему вторгаться во внутреннюю жизнь своих близких! Одно дело — помочь Серафиме Викуловой со свадьбой, другое дело...
— Успокойтесь, друг мой, еще раз прошу, — сказала, вставая с софы, Капитолина Александровна. — Будьте тем разумным и владеющим собой мужчиной, каким я вас знаю. Вы, повторяю, устали от этих Хаминовых, Базановых, Милиневских, действительно творящих зло, и вам теперь мерещится бог знает что! До свидания, друг. Отдохните от всех дел.
Она поцеловала его в лоб; не сказав больше ни слова и не подняв на нее глаза, он отправился наверх, в свой одинокий мезонин.
38
Он отправился к себе наверх, в свой мезонин, но ему было не до отдыха.
Беспокойство, овладевшее им, сначала имевшее общие, смутные формы, нагнетаясь, стало болезненно подсказывать картинки, очевидность которых подкреплялась воображением.
Капитолина Александровна — женщина чистой и благородной души, посвятившая жизнь его брату. Но что милая и добропорядочная невестка может знать о взглядах и намерениях других! Ее улыбающиеся гимназистки кое в чем разбираются лучше своей попечительницы.
Она позже других разглядела влюбленность прелестной Нютки в нашего хмурого и неразговорчивого Михайлова!
Он мерил шагами кабинет — от Петра Великого до Елисейских полей, и воображение терзало его: вот его Зоря танцует с элегантным Иваном Симоновичем, вот он в знак признательности целует ей ручку, вот он провожает ее до дому, его приглашают зайти, выпить чашку чаю, и вот он...
Что он! И что может позволить себе любящая его, только его, Бутина, Зоря!
И почему он должен столь дурно думать о своем верном помощнике?!
Бутин не был в домике на Хиле больше двух месяцев.
Он уже переодевался. Скинул сюртук, шерстяные брюки, жилет. И вот на нем уже костюм наездника: вязаная куртка, плотно сидящие замшевые рейтузы, черные сапоги с коричневыми отворотами. И шапочка с коротким козырьком.
Он спустился по широким ковровым лестницам притихшего дома, а когда вышел во двор, обратил внимание на три светящихся, как три звезды, окна: Филикитаита обращается к Богу, в ее руках псалтырь или молитвослов, за другим — страдающий бессонницей брат перечитывает своего Честерфильда или любуется коллекциями гравюр, — он редко выходит — только в сад, в оражерею. А за третьим окном не спится Марье Александровне. Вот тень ее мелькнула за кружевной занавеской... А ей — каково? Безмужней жене, занимающей почетной место за столом, получающей приветствия и поздравления как «госпожа Бутина», — и лишенной мужней любви, улыбок детей, теплоты домашнего очага. А что у нее на душе вот сейчас? В эту минуту? И — всегда?
И тут же эгоистически подумал: ей легче, чем ему. У нее нет второй жизни, заставляющей лгать, лицемерить и сходить с ума, как он сходит сейчас, торопливо седлая бело-рыжего Агата, с оглядкой выводя лошадь задами на Большую улицу, чтобы при свете луны погнать на ночь во весь опор вдоль Нерчи в сторону Хилы.
Агат, застоявшийся в конюшне, шел резво и уверенно, дорога была ему знакома и без лунного света, серебрящего Нерчу, тальники слева от дороги, белую изморозь дорожных обочин и запорошенные ветви огромных сосен.
Несмотря на ночной заморозок, уже дышалось весной.
Запах весны шел от земли, сохранявшей дух дневного подтаивания, из тайги, где встрепенулись березы, со склонов сопок с идущим в роспуск багулом. Да и лошадь по-весеннему фыркала от пронизанного свежестью воздуха.
Через два часа то ровной хлынью, то бойкой рысью доскакали до Хилы, еще через полчаса, перейдя забоку, объехав черемушник и пастбище, добрались до подножия сопки, где в западинке стоял хуторок Викуловых.
Было уже далеко за полночь, и дом спал.
Он не стреножил умную лошадь, лишь сказал: «Ну, иди, дружок, попасись ветошью на сопочке», — и неслышно подошел к избе. В свете луны увидел на крыльце что-то темное, громоздкое и неподвижное, похожее на тюк, прислоненный к перильцам.
В десятке шагов от дома, уже в ограде, под сапогом хрустнул тонкий ледок, затянувший лужицу, «тюк» шевельнулся, устрашенно ойкнул и кинулся к дверям.
— Стой, стрелять буду! — пошутил, не возвышая голоса, Бутин.
«Тюк» застыл у двери.
— А ты не пужай! Я не пужливая! Я и кочергой могу, — ответил незнакомый женский голос, в котором была и опаска и угроза. — Кто ты есть?
— Я-то знаю вас, Авдотья Силовна, а кто я, сами догадайтесь!
«Тюк» издал радостное уже ойканье, скатился со ступенек
крыльца и оказался грузной женщиной, закутанной от макушки до пояса в череду платков, отчего массивная фигура приобрела еще большую расплывчатость и неопределенность.
— Кабы знатье, что хозяин! — кланяясь сразу всем телом, заверещала она тонким голосом. — Милости прошу, Михаил Дмитриевич, не обессудьте за таку встречу. Я пока дом со всех краев не обойду, кажный шорох не распознаю, все запоры не подергаю, до тех пор лягчи не могу. Вам чаек сгоношить аль поисть чего? — верещала она уже в прихожей, держа в руках зажженную лампу, до того висевшую на гвоздике в сенях.
Ее мятое годами и жизнью жилистое старушечье лицо изображало готовность выполнить любую хозяйскую волю.
— Вам такой наказ, Авдотья Силовна: ложитесь спать и спите спокойно. Я тут все знаю, где что, жена и дети спят, не будем шуметь!
И старуха неслышно исчезла. Не шорхнув о половики и не скрипнув дверью. Он сообразил, что она занимает Серафимину горенку, и это отозвалось в нем грустью.
Бутин снял сапоги и тихонько прошел в спальню.
Зоря лежала на боку, лицом к двери, подложив под щеку обе ладони и по-детски трогательно поджав ноги.
В такой позе она спала маленькой девчушкой, когда они с Викуловым возвращались с охоты и заставали детей спящими. Впрочем, чуткая Серафима обычно просыпалась, едва они всходили на крыльцо, и они заставали ее хлопочущей у плиты или ставящей самовар. А вот Зоря умела спать глубоко, бестревожно и сладко, как младенец.
Так она спала сейчас. Маленькие ладошки, тонкое детское лицо, хрупкое тело полу ребенка — такое одинокое и сиротливое с огромным пуховым одеялом широкой кровати, оживлявшейся лишь утром, когда малыши бежали к мамочке погреться и погреть ее.
Как часто он оставляет ее одну. Вернее, как редко он бывает с нею.
Чем порадовал свою не венчанную жену коммерции советник Михаил Дмитриевич Бутин за шесть лет ее любви, самоотверженности и затворничества! Нарядами, мехами, драгоценностями? А перед кем блистать этой роскошью? Разве лишь перед зеркалом! Тридцатью тысячами, положенными на рост? Так они понадобятся ей в старости! Своими энергичными и картинными рассказами о Лондоне, Париже, Петербурге, о выставках, театральных зрелищах, гуляющих толпах, парках и магазинах? Ей же надо самой все это видеть, самой общаться с людьми, самой ходить, ездить, изумляться и восхищаться! Ездить — сейчас, жить — сейчас! Пока она молода, красива, пока душа восприимчива к краскам мира! Нежданная свадьба сестры и застолье в доме нежданного зятя — не единственный ли праздник у нее за прошедшие годы! Она была среди людей, и люди увидели ее — цветущую, веселую, общительную, поющую, танцующую!
