Шелихов. Русская Америка - Федоров Юрий Иванович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Галиота «Три Святителя» на Кадьяке, как ни высматривали в морской дали, не дождались. Не объявился и пират Кокс на четырнадцатипушечном «Меркурии». А вот однажды к Деларову неожиданно пришёл на байдаре старший из хасхаков коняжского стойбища, расположенного неподалёку от Трёхсвятительской бухты.
Штормило сильно. Волна взбрасывалась пенной стеной, расшвыривала смерзавшуюся гальку, но байдара вошла в бухту и на гребне вала выскочила на берег.
Хасхака провели к управителю. Он сел у пылающей печи, протянул руки к огню. Ему уважительно подали воду в рогатой раковине. Гость воду выпил и принял из рук Деларова раковину с толкушей из тюленьего жира. Ел неторопливо, как всегда ели коняги, ценящие каждую каплю жира и кусок рыбы. И зверь, и рыба давались им трудно, и оттого и малый коняжский ребёнок из чашки с пищей и крохи не ронял. Принимал с поклоном и держал в руках бережно, как дорогой дар.
Запив угощение водой, хасхак помолчал должное время и рассказал, что индейцы с матёрой земли сообщили: капитан Кокс умер, а «Меркурий» ушёл к дальним островам в Великое море. Хасхак наклонился, сказал:
— Слова то верные. Проверены трижды. — Прикрыл глаза, как человек, принёсший важную весть.
Деларов знал: коняг говорит, что проверено трижды — обмана не будет. И испытал облегчение. Пальцы сами потянулись ко лбу: «Бог оборонил».
Хасхак видя, что обрадовал хозяина, и сам радостно заулыбался.
— Так, так, — подтвердил. — Весть верна.
Евстрат Иванович засуетился, как бы получше обиходить гостя. Но тот ни пить, ни есть больше не стал. Погрел у огня морщинистые, в давних шрамах руки бывалого охотника и поднялся со словами благодарности. В тот же час хасхак ушёл, хотя его и просили остаться.
— Видишь? — уже стоя на берегу, показал он Евстрату Ивановичу на прилёгшие под ветром гибкие ветки талины, — два солнца не минет, с моря придут чёрные столбы. Приготовься: столбы поднимут большую воду и будут ломать деревья и крушить берега.
Бронзовое лицо гостя оставалось неподвижно, но глаза выдавали тревогу. Однако он тут же гортанно крикнул своим людям и заспешил к байдаре.
Коняги поставили байдару вразрез волне и, выждав мгновение, когда вал упал на берег, разом оттолкнули её: пенная, кипящая волна подхватила байдару и вынесла на простор.
Евстрат Иванович постоял, пока не скрылся парус, повернулся и, выставив бороду, внимательно вгляделся в широко открытую с берега крепостцу.
Обледенелые стены крепостцы — дождь нахлестал, а тут морозец прихватил — тускло поблескивали выпиравшими боковинами могучих сосновых стволов. Тяжко нависала над воротами вновь поднятая сторожевая башня. Из откинутого боевого люка, как предостерегающий палец, выглядывал ствол пушки.
«Кокс помер, и можно теперь мужиков поберечь, — подумал Евстрат Иванович, — поменьше гонять по сторожевому делу. К зиме будем готовиться. Перво-наперво избы подновить след, крыши перекрыть, лабазы осмотреть». Вздохнул, кашлянул с досадой, как вспомнил о съестном припасе. «Всё огляжу, — решил, — и рассчитаю, чтобы как ни худо, но до весны дотянуть». А прикинув так, более не медля, пошагал к крепостце по осыпающейся щебёнистой тропе. Ноги скользили. Однако шёл он легко. Большой груз снял с него нежданный гость.
Перейдя через мосток, брошенный поперёк рва, Деларов крикнул воротному:
— Поднимай!
Мужик, от нечего делать глазевший на море, вскочил, навалился тощим животом на колесо. Надавил с натугой. Скрипя, колесо трудно повернулось, и мосток медленно пошёл вверх.
Ещё издали, около дома управителя, увидел Евстрат Иванович ожидавших его Кондратия, Кильсея и кривого вологодского мужика Феодосия — всё это были старые ватажники, первыми пришедшие на Кадьяк.
— Проводил, дружка-то? — спросил, поднимаясь с крыльца, длинный, сутулый Кондратий, катнув по вылезшей из широкого ворота армяка шее здоровенный, с кулак, кадык. — Вишь, в какую погоду, а на малой байдаре пришёл. Отчаянный.
Деларов, ничего на то не ответив, сказал:
— Заходите.
Замотался. Не хотел говорить и слова лишнего. Рванул дверь. Она подалась с трудом. Деларов глянул: поверху двери шла щель — хотя бы и кулак суй. «Вот так, — подумал, — села. А я о чём? В других избах небось не лучше».
Гремя каблуками, ватажники вошли в избу. Смирный Феодосий, глянув на икону, перекрестился:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа...
— Аминь, — остановил Деларов и показал на стол.
Кондратий придвинул лавку.
— Вот что, браты, — начал Деларов. — «Меркурий» ушёл, и нам след для бережения по караульному оставить на башнях, а других в работу запрячь. О сторожевых, — Деларов кивнул Кондратию, — твоя забота.
Кондратий, по своему обыкновению, промолчал, только головой кивнул согласно.
— А вам, — Евстрат Иванович обратился к Кильсею с Феодосием, — собрать остатних и избы, лабазы осмотреть. Вон, — ткнул с недовольным лицом пальцем в дверь, — вовсе села. Особо печи в избах проверьте. А я провиантом займусь. — Шлёпнул ладонью по столу: — Время не теряйте. Хасхак обещал бурю на завтра.
Мужики поднялись. Говорить далее было не о чем.
— Да, — остановил Деларов Кондратия, — тех, кто на подмене в карауле будут, сей же миг на берег. Пусть байдары вытянут из воды и принайтовят крепко-накрепко. Сам огляди.
Ватажники, поспешая, вышли. Евстрат Иванович промедления не терпел. Сказал — значит, делай.
Деларов, стоя у стола, подумал: «Ну, вроде всё оговорили. И то, и это... Вот ещё бы...» И забыл, о чём подумал. Опустился на лавку. Вот ведь как бывает: ждал пирата Кокса и в кулаке себя держал. То, что и не мог, а делал. Сейчас же, узнав, что опасность миновала, разом весь груз, что нёс так долго, плечами ощутил и понял: надсадился. Почувствовал такую усталость, что показалось ему — век сиди и не отдохнёшь. В голове неожиданно родилось:
«Синицу бы услышать, а? Как она тренькает. Маленькая, хлопочет на ветке и как гвоздиком по стеклу: скрип, скрип».
Евстрат Иванович был московским купцом. Имел дом собственный в Замоскворечье. Во дворе — рябины, берёзы, два клёна. По осени неслышно летела золотая паутина и синицы — пропасть была синиц на Москве по осени — звенели в опадавшей листве. Деларов будто услышал это: скрип, скрип, скрип.
Много человеку нужно, ох много! Вон куда пришёл он, за океан, — купец московский Деларов Евстрат Иванович, — но вот наступил и для него час, когда всё готов был отдать за синицу, что жаловалась, молила, радовалась над головой у родного дома. Синицу!
Евстрат Иванович с шумом, как уставшая лошадь, вздохнул и поднялся.
В провиантском амбаре хозяйничал Тимофей Портянка. Тот самый, что в Кенайской крепостце сидел, когда немирные индейцы убили Устина и с ним ещё восемь ватажников. Выказал он себя в Кенаях расторопным, рачительным мужиком. Покойный Устин говорил о нём: «Тимофей — смел, боец, но глаз за ним нужен». Ныне Деларов к складу его приставил. Решил: приглядывать сам буду. Но за делом редко в склад наведывался. Сейчас, подходя к складу, подумал: «Всё просмотрю, чтобы душа не тревожилась».
В складе стояла полутьма, пахло рыбой, солониной, лежалой мукой. Евстрат Иванович сильно потянул носом, и ему помнилось, что уловил он в спёртом складском воздухе какую-то едучую струю. «Хмельное вроде? — подумал, принюхиваясь. — Да откуда? Два анкерка-то и было. Сам запечатал». И в другой раз потянул носом. Острый запах дал знать себя явственней.
— Тимофей! — позвал Деларов. — Тимофей!
Никто не откликнулся. Евстрат Иванович в полутьме, щурясь со света, увидел лежащего поперёк прохода человека. Окликнул:
— Эй, кто тут?
Лежащий замычал неразборчиво. Евстрат Иванович наклонился, и в лицо ударил запах сивушного перегара. Деларов ухватил лежащего за армяк, тряхнул, вытащил из-за бочек и кулей. На него глянули невидящие глаза пьяного Тимофея. От ярости у Евстрата Ивановича дыхание перехватило.
— Ах ты вор, вор! — воскликнул и с силой махнул Тимофея спиной о бочку. И в другой, и в третий раз ударил.
