Загадка Прометея - Мештерхази Лайош (лучшие книги читать онлайн txt) 📗

В память об этой легенде я и даю название «операция „Золотое яблоко"“ тому плану, который родился — очевидно, по подсказке Нестора — во дворце. Делать же выводы относительно существа этого плана буду, основываясь лишь на строго исторических фактах. Итак, приступим!

Троя должна была напасть. Она должна была жестоко оскорбить Элладу.

Тиндарей — «по состоянию здоровья» — отрекся от царского трона, передал бразды правления Менелаю. Это понятно: Троя должна была нанести оскорбление не кому-нибудь, а истинно эллинскому царю! (Тут нам следует принять во внимание вот что: Тиндарей, который всю жизнь только и делал, что крепил свое могущество, не мог отказаться от трона без определенной причины и цели; Менелай же никогда ни в чем не проявил особых, истинно царских способностей, которые объяснили бы столь спешную передачу трона. Следовательно, эта смена власти была частью какого-то плана — того самого плана.)

Менелай совершил паломничество в Трою к некой священной могиле. В Спарте, мол, началась холера, и ему предсказано, что кончится она лишь в том случае, если он совершит это паломничество. Посещение священных мест друг у друга расценивалось в те времена как своего рода дипломатический жест вежливости. (Смотри: возложение венков на могилы героев.) И все-таки странно, что Менелай отправляется именно в Трою, отношения с которой — все та же Гесиона, а теперь еще и пиратство — весьма напряженные. Это тем более странно, что Эллада и сама полным-полна священными могилами и прочими чрезвычайно действенными объектами паломничества. В Трою же люди не паломничать едут, а покупать-продавать. Затея настолько странная, что пришлось в объяснение придумать холеру и предсказание! Да, именно придумать. Ведь Менелай тотчас по приезде пригласил в Спарту Париса. Где ж это видано — в пораженный холерой город приглашать гостей, да еще царской крови!

Менелай искал в Трое дружбы с Парисом. Буквально не покидал его дома. И когда Парис поделился с ним своей заботой — на игрищах он случайно насмерть ранил одного из соперников, — Менелай с жаром стал расписывать, какие знаменитые и чудодейственные святыни имеются в Спарте для отпущения грехов, даже проведение всей церемонии тотчас взял на себя. Почему выбор пал на Париса? И это непонятно, если не предположить наличие определенного плана. У Приама сыновей-дочерей несметное множество, город буквально кишит царевичами. И все — умнее, воспитаннее, образованнее Париса, Парис в подметки им не годится. Ахейцев Парис ненавидит, он уже и войной собирался идти на них! Детство и отрочество Парис провел изгоем, вырос среди пастухов и сам был пастухом. Во дворец попал ненароком, по случаю какого-то народного празднества, и тут — чудесное узнавание, все рыдают и прочее и прочее. Парис и теперь не умеет вести себя, как подобает царскому отпрыску, кстати и некстати кичится своим «народным» происхождением, этакий бурш-забияка. Еще и «подыгрывает» под народ. Все это так. Но ведь известно: именно такому неуемному вояке, ежесекундно готовому выхватить меч, призывать к войне, достаточно несколько добрых слов и стакана вина, чтобы он так и растаял в умилении: «Друг ты мой закадычный, вижу — ты молоток… Не-ет, ты не из тех ахейцев! Да здравствует ахейско-троянское панэллинское братство!» А еще такие нехитрые простаки легче всего попадают в сети какой-нибудь тонкой «городской штучки». Про это писали многие. Елена же была рафинированная «городская штучка», как говорится, до мозга костей. И Парис в довершение всего, несмотря на свои тридцать лет, был еще не женат; правда, есть у него какая-то деревенская нимфочка со времен его пастушества, да ведь ее-то он не может представить ко двору…

Итак, Менелай весьма продуманно выбрал себе новоявленного друга. Самая идея родилась, уж конечно, не в его голове, но ему хорошо растолковали и вдолбили урок.

Когда Парис прибыл в Спарту, Менелай быстренько устроил ему ритуальное очищение от скверны и на девять дней закатил пир горой. Елена проявила себя во всем блеске. Отправились на охоту, и Елена оказалась самой смелой из всех, однажды Парису пришлось даже спасать ее. Фигурировала в программе также женская борьба, и тут уж Елена в самом деле была неповинна, что этот спорт требует весьма легкого облачения и хорошо умащенного тела. (Овидий утверждает, будто боролись в чем мать родила. Навряд ли. Какой-то минимум одежды на участницах состязания все-таки оставался. Овидия ввели в заблуждение более поздние обычаи — обычаи дорийской Спарты.) Между делом выяснилось, что молодые люди равно обожают музыку. А также животных. И простые народные блюда. И зимой обыкновенно мерзнут, летом же всей душой ненавидят комаров. Потому что каждый комар норовит сесть только на них и след потом остается на долгие дни — вот здесь, и здесь, и еще вот здесь. Короче говоря, стоило им остаться наедине, как начиналась нескончаемая, чрезвычайной важности беседа. Ведь темы, слова в таких случаях — все равно что текст шлягера. Важны мелодия, ритм. Впрочем, и они весьма шаблонны.

На девятый день Парис уже поворачивал протянутый Еленой кубок так, чтобы пить с той его стороны, какой касались губы Елены. Более того, как следует выпив — о случае сем сообщает Овидий, — он стал писать пролитым на стол вином откровенно любовное признание, причем крупными, сплошь прописными буквами.

Увидев это, Менелай сказал: «Да простит меня дорогой мой гость, но рано утром мне придется ехать на Крит, важные государственные похороны, отказаться, увы, неудобно, такая уж наша царская судьба… Поручаю супруге моей и городи развлечение любезного гостя, надеюсь, Парис, ты и впредь будешь чувствовать себя хорошо».

Елена же из-за мужней спины бросила такой чарующий взгляд, что Парис всю эту ночь провертелся на ложе без сна.

И верно: на другой же день они сбежали.

Все, о чем я сейчас рассказывал, — факты, подтверждаемые текстами. Фактом является также то, что Менелай — гений не гений, но и записным дураком его не назовешь! Да и Елена давно уже была не девочкой. Это ее-то «соблазнил» Парис?! Благодаря «чудесному вмешательству Афродиты»? «Безумная, пылкая любовь»?.. Едва Парис погиб — не успел остыть труп его, как Елена вновь выскочила замуж. Когда после падения Трои она вернулась к «отправному пункту», Менелай оказался уже четвертым ее мужем, если не шестым, как утверждают многие.

Не правильнее ли нам эту «Афродиту» — устроительницу всемирно известной «любви» Елены и Париса — именовать, основываясь на фактах, Нестором-Тиндареем-Агамемноном?

В Трое Елена заявила, что сбежала от мужа по своей воле, никем не принуждаемая. После чего вполне законно вышла за Париса замуж. Итак, троянцы, как заранее рассчитали Нестор и компания, не возвратили Елену Менелаю. У многих троянцев мелькнула даже такая мысль: хоть теперь отплатим за Гесиону!

Итак, casus belli [62] был налицо — налицо оскорбление, смыть которое можно только войной; оно нанесено одному из участников клятвенно утвержденного договора о взаимопомощи, царю эллинов, иначе говоря, всем эллинам. Остается только созвать предводителей союза и объявить всеобщую мобилизацию.

Да только правильно говорит пословица: нет веселья без похмелья.

Странная получилась история: многие из главарей военной партии в последнюю минуту шарахнулись прочь от войны. Неужто действительно полагали, что можно лихорадочно вооружаться, строить внешнюю политику с «позиции силы» и все это не приведет в конце концов к войне?!

Нет ни малейших сомнений в том, что экономически Эллада уже много лет была готова к крупной военной экспедиции. Раскопки, относящиеся к десятилетиям кануна Троянской войны, открывают нам по сравнению с более ранней эпохой такие вещи, что все это поразительно напоминает соотношение материальной культуры гитлеровской Германии и материальной культуры предшествовавших эпох: то же обеднение, серость, сведение к самому необходимому всех статей потребления. Общественную энергию целиком поглощает производство оружия. Ко времени операции «Золотое яблоко» тысяча сто восемьдесят шесть кораблей уже стояли готовые к отплытию. Иначе ни к чему было Менелаю приглашать, а Елене — соблазнять Париса. Гомер говорит о судах, вмещавших по сто двадцать человек. Но будем ориентироваться на «типический корабль» того времени, рассчитанный на пятьдесят воинов. Даже так получается круглым счетом шестьдесят тысяч человек. И эти шестьдесят тысяч тоже пребывали в полной боевой готовности. Стоило очередному кораблю сойти со стапелей, как тут же вербовались наемники, начиналось обучение; в конце концов, не раскачивались же готовенькие боевые суда пустыми в заливах, удерживаемые «кошками» (которые, разумеется, были тогда еще не железными, а каменными)! Очевидно, и тайная микенская дипломатия уже сделала свое дело. Фригийцы, фракийцы ожидали лишь знака, чтобы переправиться через Босфор; сарды, этруски, филистимляне и другие племена, которым приелось господство хеттов, точили зубы на сокровища богатых городов Азии и Ливана. Учитывая все, я, думается, еще весьма занижу общее число, если скажу, что тысяч сто вооруженных воинов ожидали только приказа Агамемнона. В эпоху, когда все человечество исчислялось двадцатью миллионами, это солидно превышает даже гитлеровские военные силы. А ведь было еще по крайней мере сто тысяч человек на вспомогательных службах; они поддерживали порядок в тылу, главным образом на островах: выколачивали налоги, заботились о провианте для армии, ремонтировали корабли, заменяли снаряжение, ведали службами связи и здравоохранения. Все, все они должны были находиться в состоянии полной готовности, каждый знал свое дело.