Искушение богини - Гейдж Паулина (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
– Потом, мгновение спустя, Амон наклонил свою золотую голову.
Голос Дуваенене был ровен и невыразителен. Таким же тоном он мог бы рассказывать, что ел утром. Они с Хапусе-небом переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Амон наклонил свою золотую голову, – повторила она, складывая ладони домиком и прикасаясь пальцами к губам, словно в задумчивости. – Дуваенене, найди царевича и его мать и приведи их сюда немедленно. Менена, выйди. Подожди в коридоре. Ипуиемре, ты можешь остаться.
Когда глашатай и верховный жрец ушли, Хатшепсут стремительно повернулась к остальным.
– Ну? – спросила она, подняв брови. Инени заговорил.
– Все это, разумеется, чистая правда, – сказал он. – Знак был, иначе Менена и жрецы не стали бы так распространяться об этом. Но…
– Это подделка! – Нехези яростно выругался. – Бог не кивает никому, кроме вас, могущественная!
– Знаю, – сказала она, – ибо многие склоняют перед богом лишь голову, не преклоняются в сердце своем.
– Я тоже думаю, что это хитрая уловка, – сказал Хапу-сенеб. – Кто был с мальчиком, когда это произошло?
– Менена, разумеется, – тут же ответил Сенмут.
– И другие мальчики, – напомнил Ипуиемре.
– Это значит, – тихо сказала Хатшепсут, – что в храме больше недовольных жрецов, чем мы полагали, ведь если Менена был рядом с мальчиком, то кто же находился тогда в святилище позади Амона?
Все посмотрели на Ипуиемре, но тот покачал головой.
– Не знаю, – ответил он беспомощно. – Я был снаружи, во внутреннем дворе, вместе со священными танцовщицами, и видел мальчика и бога только издалека.
Вернулся Дуваенене, с ним Асет и Тутмос. Асет была заметно взволнована; на ее щеках под краской горели два ярких красных пятна, движения стали еще более упругими, чем обычно, так что теперь она была еще больше похожа на кошку. Тутмос был серьезен. Он подошел и поклонился своей тетке-мачехе, обдав ее ароматом ладана, который еще так недавно держал в руках.
– Приветствую тебя, Тутмос, – сказала она. – Я услышала о милости, которой одарил тебя бог, и хочу знать подробности. Расскажи мне, как это произошло.
Ясные глаза ребенка заглянули в ее собственные глаза. Мать не раз говорила ему, что царица его не любит, что она хочет убрать его подальше из дворца, чтобы самой править на свободе. Но он не испытывал ненависти к этой высокой очаровательной женщине с лицом таким прекрасным, что на него хотелось смотреть не отрываясь.
– Я молился. Я часто молюсь, – добавил он с вызовом. Она кивнула:
– Разумеется. Молиться хорошо и полезно. И она наградила его нежной улыбкой.
Он расхрабрился.
– Я решил спросить у Амона совета, – прочирикал он, и слушателям вдруг показалось, что мальчик повторяет хорошо заученный урок. – Я поднял кадильницу повыше и задал вопрос, суждено ли мне стать фараоном.
– Правда? И что же он сказал?
– Он улыбнулся мне и склонил свою благословенную голову. Он склонил ее очень низко, так что подбородок уперся в его бессмертную грудь. Все, кто был рядом, видели это.
– Хм. Скажи мне, Тутмос, кто я?
Он озадаченно посмотрел на нее, и уголки его губ поползли вверх.
– Вы царица Египта.
– А кто еще?
– Я… я не знаю.
– Тогда я скажу тебе сама, поскольку твоя мать, видимо, не сочла нужным это сделать. Я – дочь Амона, его истинное воплощение здесь, на земле, плод его священных чресл, его возлюбленная, которую он любил еще до того, как послал на землю. Его мысли – это мои мысли, его воля – моя воля. Неужели ты думаешь, что он пообещал бы сделать тебя фараоном, а я ничего бы об этом не знала?
Асет издала полузадушенный вскрик и шагнула вперед. Тутмос озадаченно покачал головой:
– Н-нет, наверное. Но почему же он тогда кивнул?
– Потому что хотел показать, как он доволен тобой. Он хочет, чтобы ты усердно трудился ради него и Египта, и тогда, быть может, ты и станешь фараоном. Но не сейчас.
– Не сейчас? – Его губы предательски задрожали, но он сердито сжал их. – Ведь я же царевич короны. А это значит, что я должен стать фараоном!
– Когда Амон сообщит мне, что он желает, чтобы ты был фараоном, я скажу тебе, но этого еще долго не случится. Сейчас ты всего лишь маленький царевич, и тебе еще многому предстоит научиться, прежде чем трон Гора станет твоим. Ты меня понял?
– Да! – отрезал он. – Но, ваше величество, я быстро учусь! Она взглянула в его возмущенное лицо.
– И неудивительно, ведь ты так похож на своего могучего деда, моего отца, Тутмоса I. А теперь иди к себе. Я хочу поговорить с твоей матерью.
Он вышел, расправив плечи и высоко держа бритую голову.
Хатшепсут приказала снова впустить Менену в зал. Она с трудом сдерживала гнев, стремясь не утратить чувства справедливости перед лицом этой бездарной попытки вырвать у нее власть. Когда Менена занял свое место подле Асет, она уже совсем успокоилась.
– Бог кивает головой только мне и никому больше, – сказала она. – Весь Египет знает это с того самого дня, когда я родилась. Вы сыграли низкую, презренную шутку с маленьким мальчиком, который искренне верит в бога. Вы опозорили Амона, но на тех, кому нечего делать, кроме как собирать сплетни, большого впечатления не произвели. Если вы надеялись таким образом ускорить мое решение, то вы глупы и наивны. Неужели вы и впрямь воображали, что я побегу возлагать корону на голову Тутмоса и оставлю свою страну в руках таких, как вы? – Она пренебрежительно улыбнулась. – Вы недостойны даже моего презрения.
Асет слушала, беспокойно теребя платье. Вдруг она выпалила:
– Мой сын – царевич короны и настоящий наследник престола! Его отец пожелал, чтобы это было так!
– Но он мертв! – отрезала Хатшепсут. – Даже при его жизни я была Египтом, Египет я и сейчас! Маленький Тутмос будет в ваших руках точно мягкий воск, а вы двое выдоите мою возлюбленную страну досуха. Неужели вы думали, что вас поддержат жрецы и солдаты? Вы что, совсем ничего не видели в последние семь лет? – Она вскинула руки. – Это был ваш последний шанс. Мое терпение подходит к концу. Я не хочу больше слышать ни о каких заговорах. А если что-нибудь подобное еще раз дойдет до моих ушей, я объявлю вас государственными преступниками и казню обоих. Вы – угроза стране, которую, по вашим словам, любите. А теперь убирайтесь.
Асет была готова возражать. Ее губы дергались, устремленные на Хатшепсут глаза горели злобой. Но тут вперед вышел Нехези, и оба, поспешно поклонившись, вышли.
– Вы слишком милосердны, ваше величество, – сказал Сенмут. – Змей надо топтать без всякой пощады.
– Может, и так, – ответила она устало. – Но я не хочу лишать моего племянника-пасынка матери, когда он только что потерял отца. Я не верю, что Менена способен на что-то без поддержки Тутмоса. Нехези, позаботься, чтобы телохранители его величества не спускали с них глаз' ни днем ни ночью. Сенмут, я хочу знать имена и убеждения всех жрецов храма, от последнего служки до самого Менены. Я еще не решила, что мне делать дальше, но отдавать корону Тутмосу я пока не намерена.
ЧАСТЬ IV
Глава 20
Два года понадобилось Хатшепсут, чтобы решиться. Все это время она неустанно испытывала свою власть над Египтом, потихоньку натягивая вожжи там, перерезая постромки здесь, завязывая подпругу в другом месте. Потом настал месяц Мехир, когда вся земля между пальмами и акациями покрылась роскошным колышущимся ковром зеленых всходов, а молодые птенцы начали пытаться слетать с гнезд вдоль берега реки. Каналы, старые и новые, исчертили волнующиеся поля, в их спокойных водах отражалось нежно-голубое небо поздней весны. По всему Нилу лежали в грязи довольные гиппопотамы и их потомство, то и дело зевая от чистого восхитительного безделья.
Храм в долине был окончен. Последние набранные для его строительства крестьяне разошлись по фермам и деревням. Мусор вокруг убрали, глиняные лачуги рабочих снесли. Прекрасное, плавных пропорций здание засияло, искрясь в горячей каменной чаше и ожидая, когда же ступни Священного отметят своим прикосновением его золотые и серебряные полы. Хатшепсут велела задумчивому Тахути соорудить еще одно святилище в его стенах – нубийское святилище из таинственного черного дерева, названное так в честь ее победы. Внутренние двери из кедра и бронзы тоже были сделаны им, но лучше всего Тахути показал, на что способен, создав могучие входные врата. Они были из черной меди, торжественные и немного страшноватые, предназначенные для того, чтобы вселять трепет в сердца тех, кто в будущем придет в этот храм с чем-нибудь, кроме любви в сердце. Створки были искусно выложены электрумом, сплавом золота и серебра, столь любимым Хатшепсут. Сейчас они стояли распахнутыми, впитывая свет солнца и превращая его в длинные тускло-золотые стрелы, которые пронзали деревья, и Хатшепсут думала о них, стоя на балконе утром в день посвящения.
