Бунташный век. Век XVII (Век XVII) - Шукшин Василий Макарович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Не хитрит. Знает теперь: одному ему нас не одолеть. А других нам в открытом поле ждать негоже: пропадем с мужиками твоими, Матвей. Горе луковое, а не вояки. Отходите потихоньку к острожку. Был там кто-нибудь? Узнали?
— Были! — откликнулись из группы есаулов. — Сдадут острожок. А рубленый город надо приступом доставать. Тот не сдадут.
— Будем доставать. Готовьте приметы. Сено, солому, дранку — подожгем. Лестницы вяжите… Не давайте людям охлаждаться. Там отдышимся. Взять надо городок! Возьмем — сядем там. Мишка Осипов придет, пошлем в Астрахань — Федька Шелудяк приведет своих, на Дону ишо разок кликнем… Тада и вылезть можно. Но городок надо взять!
Наступила ночь.
В темноте Степан подвел войско к посадской стене, где был острог, и повел на приступ. Со стены и с вала по ним выстрелили холостыми зарядами; разинцы одолели первую оборонительную черту. Это было заранее известно: посад сдадут без боя. Дело в основном городке, где решительно заперлись.
Части войска Степан велел укрепить посадскую стену и расставить на ней пушки (на случай, если Борятинский вздумает вернуться и помешать штурму), остальных бросил на стены городка, которые хоть тоже деревянные, по и прочней, и выше посадских.
Начался штурм.
Стены и сам городок пытались зажечь. По ним стреляли горящими поленьями, калеными ядрами… Несколько раз в городке вспыхивали пожары. Симбирцы тушили их. То и дело в разных местах занималась огнем и стена. Осажденные свешивали с нее мокрые паруса и гасили пламя. А в это время казаки подставляли лестницы, и бой закипал на стенах. Упорство тех и других было свирепое, страшное. Новые и новые сотни казаков упорно лезли по шатким лестницам… В них стреляли, лили смолу, кипяток. Зловещие зарева огней то здесь, то там выхватывали копошащиеся толпы штурмующих.
Разин сам дважды лазил на стену. Оба раза его сбивали оттуда. Он полез в третий раз… Ступил уже на стену, схватился с двумя стрельцами на саблях. Один изловчился и хватил его саблей по голове. Шапка заслонила удар, но удар все-таки достался сильный, атаман как будто обо что запнулся, поослабла на миг его неукротимая воля, ослаб порыв… Тоскливо стало, тошно, ничего не надо.
Ларька и на этот раз выхватил его из беды.
Рану наскоро перевязали. Степан очухался. Скоро он снова был на ногах и опять остервенело бросал на стены новых и новых бойцов.
Урон разинцы несли огромный.
— Городок надо взять! — твердил исступленно Степан.
Беспрерывно гремели пушки; светящиеся ядра, описывая кривые дуги, падали в городке. Точно так же летели туда горящие поленья и туры (пучки соломы с сухой драниной внутри). Со стены тоже, не смолкая, гремели пушки, ружья… Гул не обрывался и не слабел.
Под стены городка подвозили возы сена, зажигали. Со стен лили воду, огонь чах, горький смрад окутывал людей.
— Ларька, береги казаков! — кричал Разин. — Посылай вперед мужиков на стену.
— Всех сшибают! — отозвался Ларька. — Очертенели, гады. Не взять нам его…
— Надо взять!
К Степану привели переметчика из города.
— Ну? — спросил Степан. — Чего?
— Хочут струги ваши отбить… Чтоб вы без стругов остались… — Переметчик показал на городок: — Там уговариваются…
— А?! — переспросил Степан: не то не расслышал, не то не поверил.
— Хочут струги отбить!! — повторил перебежчик. — Вылазкой!.. С той стороны, с реки!
Степан оскалил стиснутые зубы, огляделся…
— Ларька! Мишка! Кто есть?!..
— Мишку убили! — откликнулся подбежавший сотник, — Чего, батька?
— К стружкам! — велел ему Степан. — Бери сотню, и к стружкам! Бегом! Отплывите на середку… Не отдавай стружки! Не отдавай!.. Ради бога, стружки!..
В это время со спины разинцев, от Свияги-реки, послышался громкий шум и стрельба. И сразу со всех сторон закричали казаки, которые больше знали про военные подвохи и больше стереглись; мужики, те всецело были озабочены стеной.
— Обошли, батька! Долгорукий с Урусовым идут!.. А эти из городка счас выйдут! Окружут!.. Беда, батька!..
— Ларька! — закричал Степан.
— Здесь, батька! — Ларька вмиг очутился рядом.
— Собери казаков… Не ори только. К Волге — в стружки. Без гама! Останови сотню — я послал отогнать стружки: не отгоняйте, садитесь в их. Выходите не все сразу… И тихо. Тихо!
— Чую, батька, — сказал смекалистый Ларька.
— Найдите Матвея, — велел Степан.
Матвея скоро нашли. Тот как прибежал с пожара: в саже, местами опален…
— Стойте здесь, Матвей, — сказал Степан. — Я пойду с казаками стретить пришлых… Слышишь, Урусов с Долгоруким подошли. Ждали-то когда их, а они — вот они, собаки.
— Как же, Степан?!. Ты что?! — оторопел Матвей. — Какой там тебе Урусов — они ночью не сунутся… Это Мишка Осипов пришел.
— Стой здесь! — Степан был бледен и слабо держался на ногах. Но говорил твердо. И неотступно смотрел на Матвея.
Матвей понял, что их оставляют одних.
— Степан… Батька!.. Это Мишка Осипов!..
— Молчи! — Степан толкнул Матвея. — Откуда у Мишки пушки да ружья?.. Ты слышишь?!.
— Мужики!!! — заполонит заорал Матвей и бросился было к стене, к мужикам, но Ларька догнал его, сшиб с ног, хотел зарубить. Степан остановил. Матвею сунули кляп в рот и понесли к берегу.
На стену всё лезли и лезли… Но оттуда упорно били и били. Под стеной кишмя кишело народу, рев и грохот не слабели.
Скоро казаков никого почти у стены не было.
Штурм продолжался. Он длился всю ночь. Город устоял. Шум с тыла штурмующих был ложный. Борятинский, не рискуя пойти на разинцев в лоб, но чтобы хоть как-то помешать им и сбить с толку, завел от Свияги один полк и велел открыть стрельбу. Он достиг цели. Когда рассвело, осажденные и стрельцы увидели, что перед ними — только мужики с оглоблями да с теплыми пушками, из которых нечем было стрелять.
Матвей очнулся в струге.
Светало.
Сотни четыре казаков молча, изо всех сил гребли вниз по Волге. Разин был с ними. Он сидел в том же стружке, что и Матвей, сидел, склонив голову и прикрыв глаза; голова его чуть качалась взад-вперед от гребков.
Матвей огляделся… И все вспомнил. И все понял. И заплакал. Тихо, всхлипами…
— Не скули, — сказал Степан негромко, не открывая глаз и не поднимая головы.
— Ссади меня, — попросил Матвей.
— Я ссажу тебя!.. На дно вон. — Степан посмотрел мутным взглядом на Матвея.
— Ссади, Степан, — плакал тот и просил.
— Молчи, — устало сказал Степан.
Матвей умолк.
И все тоже молчали.
— Придем в Самару — станем на ноги, — сказал Степан, подняв голову, но ни к кому не обращаясь. — Через две недели нас опять много тыщ станет… Не травите себя. — Степану было тяжко и совестно говорить, он говорил через великую муку и боль.
— Сколько их там легло-то! — как-то с подвывом протянул Матвей. — Сколько их полегло, сердешных!.. Господи, господи-и… Как жить-то теперь?.. Ка-ак?
— Ихняя кровь отольется, — сказал Степан.
— Кому?! — закричал ему в лицо Матвей.
— Скоро отольется… Не казнись — так вышло.
— Да кому?! Кому она отольется?! Пролилась она, а не отольется! Рекой пролилась… в Волгу! — Матвей плакал. — Понадеялись на молодцов-атаманов… Поверили! Эх!.. Заступники…
— Молчи!
— Не буду я молчать! Не буду!.. Будьте вы прокляты!
Ларька выхватил саблю и замахнулся на Матвея:
— Молчи, собака!
Степан оглянулся на всех, пристально посмотрел на Матвея… Сглотнул слюну.
— Кто виноватый, Матвей? — спросил тихо.
— Ты, Степан. Ты виноватый, ты.
Степан побледнел еще больше, с трудом поднялся, пошел к Матвею.
— Кто виноватый?
— Ты!
Степан подошел вплотную к истерзанному горем Матвею.
— Ты говорил: я не буду виноватый…
— Зачем мы бежим?! Их там режут, колют счас, как баранов!.. Зачем бросил их! Ваське пенял, что он мужиков бросил… Сам бросил! Бросил!.. Воины, мать вашу!..
Степан ударил его. Матвей упал на дно стружка, поднялся, вытер кровь с лица. Сел на лавку. Степан сел рядом с ним.
