Пять столетий тайной войны - Черняк Ефим Борисович (мир бесплатных книг txt) 📗
Когда министр писал свое письмо, Доже, по всей вероятности, находился на свободе. «Слуга» был осужден на бессрочное одиночное заключение еще до своего ареста. Об этом говорит сопоставление следующих фактов. Королевское lettre de cachet об аресте Доже было подписано 26 июля, через неделю после письма Лувуа к Сен-Мару. А Доже был схвачен еще позднее, в начале августа. «Слугу» доставили в Пинероль 24 августа, дорога должна была занять примерно 10 дней. Из всех предписаний Лувуа вытекает, что вряд ли Доже подвергали длительному допросу. Это приводит к выводу, что «слуга» должен был быть арестован в начале августа.
Такой вывод влечет за собой и другой: подготовка к аресту началась заблаговременно, и Лувуа было заранее известно, когда и в каком месте появится Доже, где будет можно заключить его под стражу. Очевидно, этим местом были город Дюнкерк или его окрестности. Иначе трудно объяснить, почему именно губернатору этого города капитану де Воруа было поручено руководить перевозкой в Пинероль. Вместе с тем местоположение Дюнкерка наводит на мысль, что «слуга» прибыл из-за границы, скорее всего, из Англии.
Еще до того как «слуга» был доставлен в Пинероль, туда прибыли два королевских приказа, посланных вслед за письмом Лувуа от 19 июля. Оба приказа датированы 26 июля. В одном из них, адресованном маркизу де Пьенну, начальнику гарнизона Пинероля, предписывалось оказывать Сен-Мару всяческую помощь. Приказ на имя Сен-Мара уведомлял его о предписании, которое было направлено де Пьенну. Вместе с тем Сен-Мару указывалось, чтобы он обратился за помощью к начальнику гарнизона, если при осуществлении мер в отношении Доже тюремщик встретится с «какими-либо трудностями». Возникает вопрос: что это за «трудности»? Ведь Сен-Мар имел в подчинении не менее 70 солдат и офицеров и помимо Доже всего одного заключенного (Фуке). Зачем ему могла потребоваться помощь шести рот, иначе говоря — 700 солдат де Пьенна? Ответ может быть только один: король и Лувуа явно опасались возможности нападения на Пинероль с целью освобождения Доже и для отражения такой атаки считали нужным предоставить в распоряжение Сен-Мара внушительную военную силу.
Можно считать, что «слуга» был вовлечен в какой-то важный заговор, участники которого стремились освободить арестованного (или, наоборот, убить, чтобы избавиться от опасного свидетеля). Однако это предположение слабо согласуется с тем, что крайние меры предосторожности, предписанные Парижем, в результате постоянных напоминаний правительства соблюдались в течение 35 лет, вплоть до смерти «маски». Исследователи до сих пор проходили мимо имеющихся сведений о расходах на содержание этого заключенного. Оказывается, на это отпускались очень большие суммы. Лувуа не раз указывал, что Сен-Мар может кормить «слугу» всем, что захочет заключенный. Странное разрешение, если учесть, что существовали строгие нормы выдачи пищи арестантам. Как явствует из переписки Лувуа с Сен-Маром, уже прибытие Доже породило слухи, что это маршал Франции. По подсчетам Паньоля, содержание «маски» обошлось казне в несколько раз больше, чем Фуке и герцога Лозена. Узнику было разрешено иметь книги, ему покупали дорогие канделябры. Заключенному при болезни должно было быть обеспечено нужное лечение. Сен-Мар регулярно доносил о здоровье «маски». Каждый раз при переезде из одной тюрьмы в другую Сен-Мар подыскивал лучшего лекаря в окрестных местах, даже лично лечил своего арестанта. Это контрастирует с куда более жесткими предписаниями Лувуа в отношении других арестантов. Так, он писал Сен-Мару, что, если Маттиоли начнет «дурить», его следует образумить палочными ударами. Чем же объяснялась такая забота о «маске»? По мнению Паньоля, она была вызвана и поныне существующим во Франции поверьем, что после кончины одного близнеца другой начинает болеть и вскоре также умирает. Сохранилось письмо короля, в котором он выражал беспокойство по поводу возможности бегства «слуги». Письмо Лувуа от 26 марта 1670 г. показывает, что у министра был тайный шпион в тюрьме, доносивший, с кем и о чем говорит Доже. Заключенный в маске, по свидетельству Пальто, сына племянника Сен-Мара, говорил по-французски без акцента, не отличался крепким здоровьем, судя по депешам Сен-Мара, нередко болел, но прожил долгую жизнь Главный тюремщик был часто озабочен поисками врачей для «маски» Таким же незавидным здоровьем отличался и Людовик XIV, однако это не помешало ему дожить до 77 лет. Заметно, что, когда в донесениях Сен-Мара речь прямо идет о «маске», начальник тюрьмы не позволяет себе ни непочтительных выражений, ни жалоб на поведение арестанта. «Маска» был очень начитан, беседовавший с ним в Бастилии аббат Ленгле говорил, что заключенный много путешествовал. Заключенный был очень благочестив, что послужило основой для слуха, что арестант в маске — духовное лицо. Врачу, осматривавшему его в Бастилии в сентябре 1698 г. (заключенный при этом не снимал маску), он сообщил, что ему 60 лет. Это относит дату рождения «маски» к 1638 г. Как мы помним, в регистре, где отмечена его смерть, было указано, что покойному было 45 лет, тогда как, если верить показанию врача, в действительности он был на 15 лет старше.
Обращает на себя внимание, насколько строго соблюдалось правило, по которому Сен-Мару полагалось не отлучаться от вверенных его попечению заключенных Чтобы получить отпуск на три дня, он должен был испрашивать согласие короля Правда, за десятилетия службы, в течение которых он вел жизнь немногим лучшую, чем его узники, Сен-Мар получал очень большое жалованье и стал богатым человеком. Помощниками Сен-Мара были его племянник Гийом де Формануар и его двоюродный брат Бленвильер, а второй племянник Луи де Формануар служил одним из офицеров охранной роты. Заместителем Сен-Мара являлся Росарж, а тюремным надзирателем, хранившим ключи от камер, — Антуан Рю. Позднее к ним был добавлен аббат Жиро. При переездах Сен-Мара неизменно сопровождали эти люди, причем происходило это не по их желанию, а по приказу короля. Не выглядит ли это как стремление окружить загадочного узника раз и навсегда отобранной охраной и не посвящать в секрет новых людей?
Не следует некритически подходить к переписке между Лувуа и Сен-Маром, чем ранее грешили исследователи. Так, мы ничего не знаем о жизни узника в течение более чем двух первых лет заключения в Пинероле, а ведь Лувуа неизменно требовал присылки подробных отчетов о нем каждые два-три месяца. Как исследователь может заключить из письма Лувуа, относящегося к 1673 г., Сен-Мар тогда писал ему еженедельно. Девять десятых их переписки исчезло. Письма явно были не потеряны, а систематически уничтожались. Оставлены были лишь письма, которые могли сбить со следа тех, кто, получив доступ к этим бумагам, захотел бы доискаться до истины. Сведения в письмах были к тому же зашифрованы таким образом, что их подлинный смысл мог понять только Лувуа. Весьма возможно, что чистке подверглись не только бумаги Лувуа. По мнению Паньоля, большинство сведений о «слуге» Доже — сознательная ложь и мистификация. После ареста Маттиоли решили путем различных намеков убедить того, кто ознакомится с сохранившимися фрагментами переписки, что итальянец и является «маской». Несомненно, Сен-Мар пытался замести следы. В апреле 1670 г. он, например, сообщил Лувуа, что на вопросы, кем является «маска», рассказывал басни, насмехался над собеседниками, заявляя, что арестованный — это турецкий султан или китайский император.
По мере того как выявлялось, что Маттиоли не был заключенным в маске, у исследователей усиливалось подозрение, что все письма, которыми обменивались Лувуа и Сен-Мар (точнее, сохранившаяся их часть), не свободны от сознательной мистификации. Ведь в них содержатся прямые намеки на то, что именно итальянец был таинственным заключенным. Нельзя не учитывать также, что современники были хорошо осведомлены о существовании «черного кабинета» для перлюстрации писем и поэтому из осторожности не касались в корреспонденции вопросов, доставлявших государственную тайну. (Об этом пишет, например, герцог Сен-Симон в своих знаменитых мемуарах, относящихся к концу XVII — началу XVIII в. Нельзя не отметить, между прочим, что бумаги самого Сен-Симона после его смерти также были конфискованы по приказу короля-дело происходило уже в 1760 г., в царствование Людовика XV)
