Воскресшие боги, или Леонардо да Винчи - Мережковский Дмитрий Сергеевич (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Он знал все и все любил, потому что великая любовь есть дочь великого познания.
Алхимик Галеотто Сакробоско задумал сделать опыт с «тростью Меркурия». Так назывались палки из миртового, миндального, тамаринового или какого-либо иного «астрологического» дерева, имеющего будто бы сродство с металлами. Палки эти служили для указания в горах медных, золотых и серебряных жил.
С этой целью отправился он с мессером Джироламо на восточный берег озера Лекко, где было много приисков. Леонардо сопровождал их, хотя не верил в трость Меркурия и смеялся над нею так же, как над прочими бреднями алхимиков.
Недалеко от селения Манделло, у подножия горы Кампионе, был железный рудник. Окрестные жители рассказывали, что несколько лет назад обвал похоронил в нем множество рабочих, что в самой глубине его серные пары вырываются из щели, и камень, брошенный в нее, летит с бесконечным, постепенно замирающим гулом, не достигая дна, ибо у пропасти нет дна.
Эти рассказы возбудили любопытство художника. Он решил, пока товарищи будут заняты опытами с тростью Меркурия, исследовать покинутый рудник. Но поселяне, полагая, что в нем обитает нечистая сила, отказывались проводить его. Наконец один старый рудокоп согласился.
Крутой, темный, наподобие колодца, подземный ход, с полуразвалившимися степенями, спускаясь по направлению к озеру, вел в шахты. Проводник с фонарем шел впереди; за ним – Леонардо, неся на руках Франческо. Мальчик, несмотря на просьбы отца и отговорки учителя, умолил взять его с собой.
Подземный ход становился все у?же и круче. Насчитали более двухсот ступеней, а спуск продолжался, и казалось, конца ему не будет. Снизу веяло душною сыростью. Леонардо ударял заступом в стены, прислушиваясь к звуку, рассматривая камни, слои почвы, яркие слюдяные блестки в жилах гранита.
– Страшно? – спросил он с ласковой улыбкой, чувствуя, как Франческо прижимается к нему.
– Нет, ничего, – с вами я не боюсь.
И, помолчав, прибавил тихо:
– Правда ли, мессер Леонардо, – отец говорит, будто бы вы скоро уедете?
– Да, Франческо.
– Куда?
– В Романью, на службу к Чезаре, герцогу Валентино.
– В Романью? Это далеко?
– В нескольких днях пути отсюда.
– В нескольких днях! – повторил Франческо. – Значит, мы больше не увидимся?
– Нет, отчего же? Я приеду к вам, как только можно будет.
Мальчик задумался; потом вдруг обеими руками с порывистою нежностью обнял шею Леонардо, прижался к нему еще крепче и прошептал:
– О, мессер Леонардо, возьмите, возьмите меня с собой.
– Что ты, мальчик? Разве тебе можно? Там война...
– Пусть война! Я же говорю, что с вами ничего не боюсь!.. Вот ведь, как страшно здесь, а если и еще страшнее, я не боюсь!.. Я буду вашим слугою, платье буду чистить, комнаты мести, лошадям корм задавать, еще, вы знаете, я раковины умею находить и растения углем печатать на бумаге. Ведь вы же сами намедни говорили, что я хорошо печатаю. Я все, все, как большой, буду делать, что вы прикажете... О, только возьмите меня, мессер Леонардо, не покидайте!..
– А как же мессер Джироламо? Или, ты думаешь, он тебя отпустит со мной?..
– Отпустит, отпустит! Я упрошу его. Он добрый. Не откажет, если буду плакать... Ну а не отпустит, так я потихоньку уйду... Только скажите, что можно... Да?
– Нет, Франческо, – я ведь знаю, ты только так говоришь, а сам не уйдешь от отца. Он старый, бедный, и ты его жалеешь...
– Жалею, конечно, я жалею... Но ведь и вас. О, мессер Леонардо, вы не знаете, думаете, я маленький. А я все знаю! Тетка Бона говорит, что вы колдун, и школьный учитель дон Лоренцо тоже говорит, будто вы злой и с вами я душу могу погубить. Раз, когда он нехорошо говорил о вас, я ему такое ответил, что он меня чуть не высек. И все они боятся вас. А я не боюсь, потому что вы лучше всех, и я хочу всегда быть с вами!..
Леонардо молча гладил его по голове, и почему-то вспоминалось ему, как несколько лет назад так же нес он в объятиях своих того маленького мальчика, который изображал Золотой Век на празднике Моро.
Вдруг ясные глаза Франческо померкли, углы губ опустились, и он прошептал:
– Ну что же? И пусть, пусть! Я ведь знаю, почему вы не хотите взять меня с собой. Вы не любите... А я...
Он зарыдал неудержимо.
– Перестань, мальчик. Как тебе не стыдно? Лучше послушай, что я тебе скажу. Когда ты вырастешь, я возьму тебя в ученики, и славно заживем мы вместе и уже никогда не расстанемся.
Франческо поднял на него глаза, с еще блестевшими на длинных ресницах слезами, и посмотрел пытливым, долгим взором.
– Правда возьмете? Может быть, вы только так говорите, чтобы утешить меня, а потом забудете?..
– Нет, обещаю тебе, Франческо.
– Обещаете? А через сколько лет?
– Ну, через восемь-девять, когда тебе будет пятнадцать...
– Девять, – пересчитал он по пальцам. – И мы уж больше никогда не расстанемся?
– Никогда, до самой смерти.
– Ну хорошо, – если наверное, только уж наверное – через восемь лет?
– Да, будь спокоен.
Франческо улыбнулся ему счастливой улыбкой, ласкаясь особенной, им изобретенной лаской, которая состояла в том, чтобы тереться, как это делают кошки, о лицо его щекою.
– А знаете, мессер Леонардо, как это удивительно! Мне снилось раз, будто я спускаюсь в темноте по длинным-длинным лестницам, вот так же точно, как теперь, и будто это всегда было и будет, и нет им конца. И кто-то несет меня на руках. Лица я не вижу. Но знаю, что это матушка. Ведь я ее не помню: она умерла, когда я был очень маленький. И вот теперь – этот сон наяву. Только – вы, а не матушка. Но с вами мне так же хорошо, как с нею. И не страшно...
Леонардо взглянул на него с бесконечною нежностью.
В темноте глаза ребенка сияли таинственным светом. Он протянул к нему свои губы доверчиво, точно в самом деле к матери. Учитель поцеловал их – и ему казалось, что в этом поцелуе Франческо отдает ему душу свою.
Чувствуя, как у сердца его бьется сердце ребенка, твердым шагом, с неутолимою пытливостью, за тусклым фонарем, по страшной лестнице железного рудника, Леонардо спускался все ниже и ниже в подземный мрак.
Возвратившись домой, обитатели Ваприо были встревожены вестью, что французские войска приближаются.
Разгневанный король в отмщение за измену и бунт отдавал Милан на разграбление наемникам. Кто мог, спасался в горы. По дорогам тянулись возы, нагруженные скарбом, с плачущими детьми и женщинами. Ночью из окон виллы виднелись на равнине «красные петухи» – зарево пожаров. Со дня на день ожидали сражения под стенами Новары, которое должно было решить участь Ломбардии.
Однажды фра Лука Пачоли, вернувшись на виллу из города, сообщил о последних страшных событиях.
10 апреля назначена была битва. Утром, когда герцог, выйдя из Новары, уже в виду неприятеля строил войска, главная сила его, швейцарские наемники, подкупленные маршалом Тривульцио, отказались идти в сражение. Герцог со слезами умолял их не губить его и клялся отдать им, в случае победы, часть своих владений. Они остались непреклонны. Моро переоделся монахом и хотел бежать. Но один швейцарец из Люцерна, по имени Шаттенхальб, указал на него французам. Герцога схватили и отвели к маршалу, который заплатил швейцарцам тридцать тысяч дукатов – «тридцать сребреников Иуды-предателя».
Людовик XII поручил сиру де ла Тремуйлю доставить пленника во Францию. Того, кто, по выражению придворных поэтов, «первый после Бога правил колесом Фортуны, кормилом вселенной», повезли на телеге, в решетчатой клетке, как пойманного зверя. Рассказывали, будто бы герцог просил у тюремщиков, как особой милости, позволения взять с собой во Францию «Божественную Комедию» Данте.
Пребывание на вилле с каждым днем становилось опаснее. Французы опустошали Ломеллину, ландскнехты – Сеприо, венецианцы – область Мартезаны. Разбойничьи шайки бродили по окрестностям Ваприо. Мессер Джироламо с Франческо и теткою Боною собирался в Киавенну.
