Петр Великий (Том 2) - Сахаров Андрей Николаевич (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗

– Суврен! – догадался швейцарец. – К меня! – И неожиданно вскочил с дивана, позабыв о недомогании. – Кнабе [129] сейшас ми будет для суврен потех доставляй.

Он обнял паренька и с увлечением о чём-то заговорил. Окружённый хмельной толпой иноземцев, государь подошёл к усадьбе Лефорта.

Щвейцарец вышел за ворота встретить царя.

– Мой суврен, – собрал он накрашенные губы, – как тяжель для меня, что суврен в слёбоде, а я здоровье плёхой.

Из-за спины Франца Яковлевича высунулось густо набелённое лицо.

Пётр вгляделся.

– А девка ничего, – облизнулся он – Откель добыл?

– Из Франс, – тоненько пропищала незнакомка, надвигая на подведённые брови шёлковый платочек, и, сделав реверанс, стала перед царём.

Государю понравилась стройная и гибкая иноземка. Он взял её одной рукой за подбородок, другой нежно провёл по голове.

– А, ей-Богу, ничего. Жалко только, что по – нашенски не разумеет. Верно, что ли? Аль болтаешь по – нашенски?

Девушка что-то промычала и заигрывающе улыбнулась, обнажив два ряда ровных, часто посаженных хищных зубов.

– А звать тебя как, иноземочка?

– А звать Лексашкою Меншиковым, – вдруг густо бухнула «францужанка» на отменнейшем русском языке.

Лефорт расхохотался.

– Хотя болит я, а суврену даль весели шютка! Пиес! – И порывистым движеньем сорвал платье с ряженого.

Парень под общий хохот упал в ноги царю.

– Помилуй, не взыщи!

– Ишь, вьётся. Угорь угрём! – бросил царь. – И впрямь не отличить от девки.

Он поднял парня.

– Ладно уж. За умельство комедь играть милую тебя на сей раз. Только, чур, чару тройного боярского враз осуши.

– А мы и две одюжим, – хвастнул Алексашка и одним духом осушил поднесённый ему Лефортом кубок.

Царь был окончательно покорён.

– Ты где обрёл чудо сие? – чуть повернул он голову в сторону Лефорта.

– Челядь его нашель, мой суврен. Ночь залез моя дфор, хотель воровайт Я его биль, а он такой смешной делаль лисо, я хохоталь… И оставляй его для тебья, суврен, штобы и ты хохотай.

– Жалую тебя денщиком своим, – неожиданно шлёпнул Пётр Меншикова по животу. – Только, чур, чтоб потешал меня без передыху!

В доме у Лефорта Меншиков ни на шаг не отходил от государя, прислуживал ему, льстиво заглядывал в глаза и под конец, снова обрядившись в женское платье, так сплясал французский танец, что Пётр трижды расцеловал его.

Утро застало перепившихся людей спящими на столах, на лавках, где и как попало.

В хозяйской опочивальне, рядом с Алексашкой, храпел на всю усадьбу царь.

Петру надоели военные потехи. Он жаждал настоящих боёв, с кровопролитием, ранеными и убитыми, как на доподлинной брани.

«Будет кровь, упокойники будут, в те поры только впрямь увижу, сильны ли по-настоящему полки мои».

И «прешбурхская» потеха обратилась в кровавую бойню.

Назойливо и безумолчно трещали барабаны. Стройными рядами проходили перед государем солдаты Фридриха. Сам король прешбурхский стоял на высоком помосте, окружённый свитой, и величественно глядел в небо, не отвечая на приветствия потешных.

В Прешбурхе, построенном на Яузском островке, было тихо, как в подземельях острога. «Генералиссимус» Бутурлин, отдав последние распоряжения, отправился на одну из башен перекусить и выпить перед боем.

Едва окончился смотр, Пётр вскочил на коня и помчался к Яузе. Заревели трубы, и воздух взбаламутился многократным «ура».

Чёткий и уверенный шаг потешных заставил прешбурхцев насторожиться.

– Идут! – вскочил Бутурлин и изо всех сил ударил о пол недопитым кубком.

Враги дрались смертным боем. С каждым мгновеньем потеха переходила в доподлинную битву.

Князь Иван Дмитриевич Долгорукий [130] с небольшим отрядом, обогнав главные силы, бросился в Яузу и пустился вплавь к подъёмному мосту. Из-за вала на смельчаков посыпался град ядер. Жестоко раненный в руку князь камнем пошёл ко дну.

– Спасти! – крикнул Ромодановский, разражаясь площадной бранью.

Потешные нырнули и тотчас же вытащили на берег князя.

Москва и Преображенское опустели. На улицах не видно было ни души. Столицу охватил такой страх, как будто её окружил неприятель.

– Царь потешается, – злобно шептались по уголкам. – А для кого готовит расправу, ратному делу навычаясь?!

В полдень, когда накопилось много раненых, Пётр вспомнил о людишках и приказал согнать холопов и крепостных к месту сражения.

Под свист пуль «санитары» уносили окровавленных воинов в бараки.

К вечеру немного стихло. Но вскоре ухнул новый залп, ринулся в атаку Патрик Гордон. За ним, воинственно размахивая шпагой, мчался на белом коне Франц Лефорт.

Поздней ночью потешная крепость Прешбурх пала (она должна была пасть, потому что этого хотел сам государь).

На коленях, с крепостными ключами, возложенными на голову, Бутурлин встретил Петра у подъёмного моста:

– Как сию твердыню взял, ваше царское величество, так да пошлёт тебе Господь покорить под нози все земли мира!

Обученные иноземцами-офицерами, солдаты с честью выдержали испытание.

Пётр не упускал ни одного случая, чтобы не покичиться чтим перед поборниками старины.

– Пущай сунется патриарх ещё хоть единожды осрамить в хоромах моих иноземцев-умельцев, – не я буду – заставлю его самого военным артеям солдат обучать. Поглядим, каково он тогда закичится.

И назло боярам пригласил к себе на пир Гордона и патриарха.

Наталья Кирилловна, узнав о затее сына, возмутилась. Она ничего не сказала Петру, но, собрав узлы, приготовилась потихоньку уехать из Преображенского.

Верного сообщника в этом деле царица неожиданно нашла в лице Евдокии Фёдоровны.

– Так-то давно бы, матушка. Попугай его хорошенько. Вовек сорому не оберётся, родимую матушку-царицу из дому выгнав житием своим богохульным.

Она тряхнула узелком, с которым пришла к свекрови, и решительно объявила:

– Ухожу, матушка, и я с тобою. Авось не променяет он обеих-двух нас на поганых немчин. Живо опамятуется.

Искоса поглядывая на невестку, Наталья Кирилловна презрительно морщила стареющее, но сохранившее ещё следы былой пригожести лицо.

– А в том тебе, молодушка, корысть невеликая, что ради для матери якшаться с басурманками государь перестанет.

Эти горькие слова сразу обескуражили молодую царицу. Из ослабевших рук вывалился узелок, старчески согнулась спина, и ещё больше потускнели глаза, подёрнутые мутной плёнкой слёз. Поникнув головой, Евдокия Фёдоровна бочком, точно стыдясь за себя, вышла из терема.

…Усадьба понемногу заполнялась гостями. Одетый в мундир преображенца, Меншиков встречал на крыльце прибывающих. За короткое время службы у Петра он раздобрел, ещё больше стал следить за собой и, к крайнему гневу не только ревнителей старины, но и поборников новшеств, все чаще появлялся на людях в европейской одежде.

И чем озлобленней роптали бояре на зазорное поведение Алексаши, тем милостивее был к нему царь.

– Ты их не слушай, – одобряюще похлопывал он денщика по плечу, – мало ли что болтают бездельники. А наплевать тебе! Лишь бы я на тебя не прогневался, мой лопушок.

И Меншиков действовал по-своему, хотя в то же время изо всех сил старался ни с кем не затевать свары и каждому угождать.

Завидя Лефорта, Алексашка с таинственным видом пошёл к нему навстречу.

– Царица вдовствующая втихомолку отъезжает… Люди сказывают, в Кремле жительствовать будет, от духу басурманского укрываючись.

Лефорт озадаченно приостановился. На его беспечное лицо набежала тень беспокойства.

– Да, да… Тут такой дел.. Как бы тут для Немецки слёбод плёх не быль.

На двор вышел царь.

– Аль дорогу в хоромы позабыл, что тут прохлаждаешься? – И подозрительно оглядел швейцарца. – О чём шушукался?

Меншиков, шаркнув ногой, торопливо отодвинулся от Франца. Лефорт приложил палец к губам и многозначительно показал глазами на половину цариц.