Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
Таким способом Хаминов дал знать о себе. Ветошников, должно быть, был в курсе намерений своего родича. У Хаминова несомненно разработан план действий. Возглавить купеческий поход против бедствующей фирмы может только Хаминов. А у него авторитет среди иркутян, и половина дисконта бутинского в Иркутске в его руках!
Так размышлял Михаил Дмитриевич на другой день, выслушав доклад Фалилеева о визите Ветошникова. Он поблагодарил преданного конторщика за выдержку и за ценные сведения из стана кредиторов. И тут же подписал чек на имя Кузьмы Меркурьевича Ветошникова на выплату ему двадцати пяти тысяч рублей через ссудный банк.
Какими благодарными глазами посмотрел на него Фалилеев! Он дорожил не только своей внушительной внешностью, но и своей репутацией.
Двадцать пять тысяч, если взвесить, не тяжела потеря. Для миллионных дел фирмы сущие пустяки. Но в той нужде, в которой пребывала касса, и эта сумма имела иное предназначение, чем угодить на свадьбу Ветошникова. С этой мелочью он вывернется. Но сам по себе приход Ветошникова — грозовое облачко на горизонте. А за ним шла большая туча с громом и молнией, и туча эта явственно имела форму круглого простоватого лица Хаминова.
Хаминов явно уклонялся от встреч. То пребывал вне дома, разъезжая по делам или кого-то навещая. То сказывался больным. А время шло. Вот и Ветошников навел на след: что-то замышлялось, какие-то козни строились против Бутина.
Бутин решил пойти к Марьину. Они давние друзья — Марьин и Хаминов — бывшие компаньоны, близки домами. Если в последние годы ростом своего капитала Иван Степанович во многом обязан Бутину, то первые сотни тысяч ему помог сколотить мудрый, независтливый и некорыстолюбивый Марьин. Седобородый и благостный — словно апостольской красоты старость его, — Марьин никогда не кривит душой.
Он и принял его с неизменной приязнью в длинном ветхозаветном доме своем близ Старого рынка, в чистой, с богатой божницей горнице, одетый в белую полотняную рубаху под скромным черным жилетом. Старик вошел во вторую администрацию вместе с Хаминовым против своего, правда, желания.
— Давайте, Михаил Дмитриевич, разберемся наперед в том, что нам ведомо. И я и вы знакомы с Иваном Степановичем не с нынешнего дня. В ту пору, что мы вместе чаи цибиками возили, да кожи и красный товар с ярманки, не было у меня случая серчать или обижаться на Ивана Степановича. Он сговорчив, я уступчив, он поболе скребанет, я помене. Меня в торговле нашей обозной, окромя заработков, дорога приманивала, поля да лесочки, ночевки у ручейка аль на полянке, люди встречные с их речью, песнями, свычаями. И старуха моя така: ворочусь, поведаю ей, где побывал, кого видел, хоть про карусель на ярманке. Расскажи ей, что Змея Горыныча повстречал и чаевал с ним, перекрестится и поверит. Деньги шли потихоньку, не густо, а шли, ну и слава Богу, к старости беззубой на ячневую кашу будет. А Иван прикапливал, жадничал. Знаю, что на меня зла у него не было, и доверие полное. Он не скрывал: обзаведется должным капиталом, тут же торговлю сократит, а капитал в оборот, в кредиты, в дисконт. Мои деньги он не считал, я для него понятный и свой, а вот вашим, Михаил Дмитриевич, счет вел, вы как бы в чем-то опережали его — и в смелости, и в богачестве, и в известности. Завидовал тому, что он в ростовщичестве потише богатеет, чем вы торговлей, на золоте и заводами. Не выдержал, меня кинул и к вам пристал: нате мои деньги, вот вам кредит, под учет восемнадцать процентов, а я от ваших прибылей урву, а там обойду в могуществе и в славе! — Он засмеялся кротким, добродушно-укоризненным смехом, белая густая борода слегка заволновалась. — Вы не обратили внимания, Михаил Дмитриевич, у вас, в Нерчинске, вами устроилась Софийская гимназия, через короткое время у нас, в Иркутске, открылось средствами Ивана Степановича учебное заведение для девиц и наименовали его Хаминовским! У вас попечительницей стала супруга Николая Дмитриевича, просвещенная Капитолина Александровна Бутина, а тут Агриппина Григорьевна Хаминова, женщина добродушная и хлопотливая, в слезах на коленях молила мужа не срамить ее перед людьми, поскольку она Александра Невского от Александра Македонского не отличала. А какой праздник он учинил в Иркутске купечеству, получив долгожданного тайного советника! Бутин-то всего лишь коммерции советник. Перещеголял, а? Для меня все это суета сует, и я знаю, что, при всем вашем честолюбии и при всех медалях и званиях, в вашей деятельности не сие главное было!
— Спасибо, Кирилл Григорьевич, в чем-то грешен, но не в этом. Награды — не цель, лишь способство для деятельности.
— Не сказать, что вовсе тем не тешились, — улыбнулся Марьин. — Но вы-то диплом за машину получили, за новшество, на Парижской-то выставке, вы из Америки механизмы навезли, и больницы, и школы, и клубы на приисках своих понастроили. И ссыльным, дело известное, хлебца и работенки подкидывали, музыкантам субсидии выделяли. Это не токмо из гордыни, это из понимания существенности жизни, своей и общей.
— Еще раз спасибо вам от души. Как-то удивительно и лестно от вас такую похвалу слышать!
— Погодите благодарить, Михаил Дмитриевич, — я ведь не одни приятности люблю говорить. Я все это к Хаминову моему клоню. Придет по другому делу, а не утерпит, чтобы на пальцах не пересчитать: опять Бутину медаль, четвертая уже — на Лондонской выставке получил! И там грамота, и тут диплом, и еще один адрес за пожертвования! Я его умиротворяю, а его колотит. Но более всех медалей и дипломов его разбирало нечто другое.
— Какое ж я такое зло причинил Ивану Степановичу? — с горечью спросил Бутин. — Когда и где вред нанес?
— Смотрел я когда-то, Михаил Дмитриевич, одну вещицу в театре на Макарьевской ярманке, кто писал, какое название той комедии — не упомню, а вот что врезалось в память. Добрый человек вопрошает злодея: чем я тебе не люб, за что противу меня зло творишь? А тот так отвечает: а ни за что, за то, что ты не такой, как я, как все! Все вороны черные, а ты белая, и за это тебя надо сничтожить!
— Ну уж вы-то так не думаете! — вырвалось у Бутина.
— Я б так думал, — сурово отвечал Марьин, — вы бы тогда ко мне не пришли. Марьин и Хаминов по-разному на вас смотрят. Он дурел, глядя как вы возноситесь. Раз — и Николаевский завод ваш, раз — и у вас пароходство на Амуре, раз — зейские прииски дают Бутину золото. А он хочет хватануть, да боится, он все в кубышку, деньгу, он дисконтом гребет, а в жизнь, в действие не вводит! Его богатство бездеятельное, мертвое, а ваше в ходу, в работе, от него польза обществу. Для Хаминова вы белая ворона. И для тех, кто повыше Хаминова. Кто считает, что вы влево заходите при своих капиталах.
— А для вас? Кто я? Уж доскажите, сделайте милость.
— Эх, Бутин, Бутин, — повел волнистой седой бородой Марьин. — Я вижу, что вам угодно узнать от меня то, чего я сам не ведаю. Я прям с вами. У вас есть крупность, есть цель, есть забота об улучшении общей жизни. Все это мне по душе, старику, это всех нас, погрязших в земном, подымает сверх обычного, сверх низменных торгашеских интересов. А слабости ваши вполне человеческие: переоценили свои возможности, не закрепившись, спешите дальше, с кредитами переборщили, надеясь на марку фирмы и свою репутацию, да и не всегда окружаете себя людьми, истинно верными и надежными...
— Троянский конь! — вдруг вспомнилось сказанное вполголоса жесткое предупреждение Осипова.
— Какой конь? — недоуменно спросил Марьин. — Орловский рысак, бельгийский битюг, немецкий тяжеловоз, — это знаю, слыхал. Троянский конь? Да при чем он к нашему разговору.
— Очень при чем, дорогой Кирилл Григорьевич. Для меня несомненно, что Хаминов замышляет дурное против меня. Он хочет возбудить против фирмы всех господ кредиторов.
— Чего не знаю, того не знаю. Може и так. Он, отошедши от меня, в свои планы не посвящает. Тут я ему не союзник. А осмотрительность вам не повредит, господин Бутин.
