Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Что, если здесь она встретится с отцом?
Увидав при свете факелов, приглушенных пылью, какую-то высокую фигуру, похожую на фигуру отца, она потащила брата за ларь какого-то торговца, продававшего фруктовую воду и другие прохладительные напитки. Отца следовало поберечь от беспокойства, которое она чувствовала сама относительно его любимого сына, Филиппа. Кроме того, она знала, что если старик найдет ее здесь, то тотчас же уведет домой.
Теперь нужно было подумать о том, где они могут встретить Филиппа.
Как раз возле них стояли лавки торговцев, продававших кушанья и напитки всякого рода, цветы и венки, амулеты и листы папируса с написанными на них странными заклинаниями для здоровья тела и спасения души умерших людей. Один звездочет, предсказывавший по положению планет дальнейшее течение жизни, выставил на возвышенной эстраде большие доски и инструмент, которым он, точно луком, нацеливал в созвездие, и его раб, сириец, под аккомпанемент пестро расписанного барабана, громко выкрикивал, что в состоянии сделать его господин. В закрытых шатрах можно было купить разные волшебные средства, которые, распоряжениями власти, было запрещено выставлять открыто на продажу: начиная от любовного напитка до жидкости, которая при умелом употреблении ее могла превратить свинец, серебро и медь в золото. Здесь старые женщины предлагали испытать фракийские или другие чары, там важно расхаживали взад и вперед разные чудодеи в остроконечных колпаках и длинных пестрых мантиях, выдававшие себя за жрецов какого-нибудь подземного божества.
Люди всяких наречий и племен, населявших побережье Средиземного моря и Северную Африку, шумно сталкивались друг с другом.
Позади домов бальзамировщиков была невообразимая давка. Здесь проходили жертвоприношения на алтарях Сераписа, Изиды и Анубиса, там – нужно было приложиться к священному систруму Изиды, далее – сотни жрецов совершали торжественные обряды, и вокруг них собралась половина тех, которых празднество в честь мертвых привлекло в некрополь. Около полуночи здесь начались также и мистерии, и посетители могли видеть драматическое представление жалоб Изиды и воскресение ее умерщвленного супруга Озириса. Но ни здесь, ни у лавок, ни на самом кладбище, где многие семейства пировали при свете факелов и проливали на землю возлияния для душ усопших, Александр не надеялся найти брата. Мистерии различных товариществ тоже не могли привлечь Филиппа. Александр довольно часто присутствовал на них со своим другом Диодором, который никогда не пропускал шествия в Элевзис, говоря, что уверенность в бессмертие души приобретается единственно посредством мистерий Деметры.
Дикое беснование сирийцев, которые в религиозном экстазе изувечивали самих себя, и тому подобное внушало отвращение Филиппу как нечто грубое и варварское. В этом смешанном столкновении культов, в этом праздновании в честь столь разнообразных богов, из которых один был враждебен другому, или, еще чаще, сливаясь с ним в одно, Мелисса задавала себе вопрос, к кому обратиться ей в своем горе.
Ее мать охотнее всего приносила жертвы Серапису и Изиде. Но с тех пор, как Мелисса, во время ее болезни, напрасно приносила жертвы этим божествам исцеления, и с тех пор, как в самом Серапеуме с нею случились вещи, еще и теперь вызывавшие краску стыда на ее щеки, она отвратилась от великого бога александрийцев. Хотя тот, кто оскорбил ее возмутительным предложением, был не более как жрец низшего разряда и уже умер, но она все-таки боялась, как бы не встретить его, и избегала храма, в котором он служил.
Мелисса была истинно александрийская девушка и с юных лет привыкла следить за философскими спорами мужчин. Поэтому она понимала очень хорошо уверение своего брата Филиппа, что он никоим образом не отвергает существования богов, но не имеет также основания и верить в них, так как размышление убеждает его, что человек не может знать наверное ни о чем вообще, а следовательно, и о божестве.
Поразительными доводами он опровергал также благость и всемогущество богов, разумность и целесообразность всего мироздания; и хотя Мелисса и восхищалась остроумием брата, но то, что пленяет только ум, не захватывая сердца, не побуждает женщину ни к чему великому, а менее всего – к решительному перевороту в жизни духа.
Таким образом, девушка осталась при веровании матери, что вне ее существуют могущественные силы, управляющие жизнью природы и людей. Только она не считала истинными богами ни Сераписа, ни Изиду и искала других. При этом она дошла до культа предков, который, как она слышала от рабыни ее подруги Ино, не был чужд и египтянам.
В Александрии были алтари для каждого бога и существовали обряды богопочитания во всевозможных видах. Ее культ не находился в их числе, так как предметом его был гений – душа умершей матери, освободившаяся от бремени преходящей жизни.
От матери она не получала ничего, кроме добра и любви, и знала, что мать, если бы только ей было дозволено это, не перестанет и в другом – не человеческом – образе дружески и заботливо руководить ею.
Диодор говорил ей, что посвященные в элевзинские мистерии желают для себя бессмертия души, чтобы и впредь иметь возможность принимать участие в жизни тех, которых они оставили на земле. Да и что приводило во всякое время в некрополь такое множество людей с дарами, если не сознание, что они таким образом имеют общение с умершими и пользуются их участием до тех пор, пока не забудут их сами?
Если просветленному духу матери даже и не дано внимать ее мольбам, то ей, дочери, все-таки не следует перестать по этой причине обращаться к ней, так как самой Мелиссе приносит несказанную отраду мысленно быть вместе с умершею и поверять ей все, что волнует ее душу.
Таким образом могила матери сделалась любимым местом ее посещений. Так и на этот раз она здесь более чем где-нибудь надеялась найти утешение, почувствовать какое-нибудь доброе наитие и, может быть, даже помощь.
Она просила Александра проводить ее туда, и он исполнил ее желание, хотя думал, что Филипп находится уже в домах бальзамирования, у изображения Коринны.
Им было нелегко протискиваться через тысячи людей, стремившихся к великому зрелищу, но зато большинство посетителей кладбища было отвлечено мистериями от могил македонян, и вокруг прекрасного мраморного монумента, который Александр воздвиг на могиле матери, чтобы порадовать отца, спокойствие почти не нарушалось. Памятник был увешан и обложен разными венками, и, прежде чем Мелисса начала молиться и помазывать камень, она осмотрела и ощупала его.
Она узнала тотчас же те венки, которые были принесены ею и отцом. Простой венок из тростника с двумя вплетенными в него цветками лотоса был даром преданной любви ее старого раба Аргутиса и рабыни Дидо. Вон тот хорошенький венок из цветов взят из сада ее соседей, которым ее мать была дорога. Наконец, эту корзину, наполненную великолепными розами, которой она еще не видела утром, поставил здесь и на этот раз Андреас, управитель отца ее друга Диодора, хотя он считал себя христианином. Это было все.
Филлипп еще не мог быть здесь, а между тем уже время приближалось к полуночи. Он – это случилось в первый раз – пропустил этот день и не вспомнил об умершей. Как огорчило это Мелиссу! Вместе с тем и беспокойство ее усилилось.
Озабоченные, с тяжелым сердцем, брат и сестра помазали монумент, и между тем как Мелисса, подняв руки, начала молиться, живописец безмолвно и задумчиво смотрел на землю, но, едва сестра снова опустила руки, он с живостью вскричал:
– А все-таки он здесь, в доме бальзамировщика! Что он заказал два венка – это известно положительно, и если один из них он предназначил для Коринны, то другой – наверняка для матери. Если же, вопреки этому предположению, он оба венка…
– Нет, нет, – прервала его Мелисса. – Он принесет свой дар. Останемся здесь еще несколько времени, и помолись и ты о душе умершей. Сделай это для меня!
Брат с живостью прервал ее:
– Я вспоминаю о матери на всяком месте, потому что кто любит что-нибудь, для того оно остается живым. Не бывает ни одного дня и ни одной ночи, если я возвращаюсь домой трезвым, когда бы я не видел ее лица наяву или во сне. Ее память для меня священнее всего, и если бы ее обожествили, как умерших императоров, из которых, однако же, многие навлекли на себя проклятие мира…
