Варяжские гнезда - Левицкий Михаил (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

Здесь происходило нечто невообразимое. Все двери в домах были выбиты. На крышах были толпы сорванцов, преимущественно молодежи. Сверху вниз бросались драгоценные сосуды, домашняя утварь, лоскутья драгоценных одежд, что еще более увеличивало давку. По воздуху, как зимний снег, летел гусиный пух и облеплял одежды собравшихся на улице. Мягкие перины и одеяла выносились на крыши, распарывались и содержимое их пускалось по ветру. Несколько убитых валялось на улице. Раненые оглашали воздух стонами. В дверях многих домов происходили свалки. Евреи не пускали нападающих, которые рвались все с большим ожесточением. В погроме участвовали греки, сарматы, персы, даже немногие находящиеся в городе готы и степные скифы.

Вадим пустил коня во всю прыть.

– Эй, эй! Народ подавишь! – крикнул ему кто-то из толпы.

– Народ! – гаркнул он. – Да разве вы народ? Вы звери! Днем дома разрушать! Что сегодня? Ради какого праздника весь город пьян?

Громкий хохот раздался в толпе.

– По роже будто не жид, а как за этих подлецов заступается! – крикнуло несколько голосов.

– Я только что приехал, – громким голосом провозгласил витязь. – Дел ваших не знаю. Вижу только, что вооруженные воины громят жилища жителей своего же города, грабят и разоряют их имущество.

– Убирайтесь, пока целы! – послышались возгласы. – Вот защитник нашелся. Вздернуть его под первую крышу.

– Вздернуть меня успеете, – загремел голос Вадима. – Слушайте, люди танайские! Кто бы какому богу ни веровал: Белобогу, Тору, Зевсу или Ахура-Мазде! Слушайте! Кто из вас мстит за свою обиду?

На такой вопрос мало кто нашелся ответить. Но решительное положение, принятое удалым витязем, на многих произвело впечатление. Вокруг него столпились, оставив на время еврейские жилища в покое.

– Воин благородный! – заговорили некоторые. – Они кровопийцы, они мытари, они ростовщики, они наши разорители.

– А на разорителей разве суда нет? Градоправитель? Фесмофеты [9]? Да и в Пантикапеи мудрый царь, которому жаловаться можно!

Один старик выступил вперед.

– Судились мы много раз. Присуждали их к пеням. Мы же эти пени сами и платили.

– Неправдоподобны слова твои, старик, – удивился витязь.

– Правда! Заплатят пеню. На другой день во всех еврейских лавках весь товар вздорожает. Все опять в их руки вернется, и пострадавший от суда окажется вознагражденным с избытком.

– Да разве в городе нет лавок, кроме еврейских?

– Есть-то есть, да они как-то нашим женам, дочерям и евнухам угодить умеют.

– Заколдовали их! – насмешливо сказал воин. – Отчего же на их хитрость хитростью не отвечаете, а мешки с их золотом опоражниваете и перины на ветер распарываете?

– Они очень дружно друг за друга стоят, и старейшины их в повиновении держат.

– Кто же вам мешает так же дружно один за другого держаться и повиноваться вашим старшинам... Слушайте, люди разумные, не опьяненные ни вином, ни неблагородной страстью. Погром, недостойный мужей, граждан, воинов, помогите прекратить. Срамников, позорящих свои народы, разгоните по домам. Кто же обижен – те за мной. Идем жаловаться старшинам еврейским. Они рассудят. Елиуду бень-Иеремию, Елеазара бень-Охозию и Иоада бень-реубена я знаю за мужей праведных. Не они станут прикрывать своей властью ростовщиков и грабителей. Кто не потерял разум, все за мной!

Слова и все поведение Вадима на многих повлияли. Стали перешептываться между собой и скоро вокруг молодого воина собралась достаточно большая кучка людей разных племен, которые двинулись вперед по улице, унимая не в меру расходившихся буянов. Скоро им встретился отряд воинов под предводительством двух сотников. Народ продолжал выкрикивать громкую брань, но от домов евреев начал отступать, избегая копий и мечей ратников.

Теснимый ратниками и кучкой образумившихся граждан, собравшихся вокруг Вадима, народ стал стекаться на рыночной площади, прилегавшей к северному рукаву Дона. Скоро прибыл туда Агафодор и старейшины еврейские. Городская площадь, Агора, отдаленная от еврейских улиц, была отрезана выстроившимися по разным улицам воинами и доступ к ней был прекращен и для участников, и для жертв погрома. По еврейским же улицам продолжали ходить вооруженные дозоры. Евреи стали понемногу выходить из домов своих и так же собираться на площади, где находились городские власти. На площади они теснились друг к другу и старались не смешиваться с язычниками, продолжавшими их осыпать бранью. Можно было ждать каждое мгновение, что, несмотря на присутствие войска и начальствующих лиц, безобразная свалка возобновится.

Вадим остановил коня среди сопровождавших его мирно настроенных граждан. К нему подъехал, так же на коне, начальник небольшого сарматского отряда Величар.

– Бывал я в боях, – сказал Вадим. – Кровь меня не страшит, но зверя в человеке видеть не могу.

– Евреи сами во многом виноваты, – сказал Величар. – Еврей от всех сторонится. Честно торгует еврей только с евреем, иноверца он считает добрым делом обмануть где только можно. И много лет это так у них ведется.

– Много лет, говоришь, Величар? – остановил его Вадим. – Отчего же сегодня такой взрыв негодования и в таком озверелом проявлении?

– Тут случай особый был, – объяснил Величар. – Перс, Хозрой-Аршак, полюбил Гофолию, дочь Иорама, богатого купца. Иорам хотел выдать ее за своего, еврея Авессалома. Но Гофолия любила перса и бежала в его дом. Иорам со всю семьей ворвался в жилище дочери и торжественно, при муже, проклял ее. Хозрой велел своим слугам прогнать дерзких со своего двора.

– Но ведь она изменила вере своих отцов, – заметил Вадим. – Евреи очень стоят за веру свою.

– В том-то и дело, – возразил Величар, – что ничему она еще не изменяла. Хозрой сказал ей: «Думается мне, что твой Адонай и мой Ахура-Мазда один и тот же бог, под разными двумя названиями. У тебя пророк Моисей, у меня Заратустра. Ты читай свои книги, я свои. А наши дети пусть читают и те, и другие. Подрастут, сами выберут то, во что сердцем уверуют. Да и ваша Эсфирь не была ли подругой и одной из жен царя Агасфера».

– Хороший человек Хозрой-Аршак! – сказал Вадим.

– А теперь слушай, что они с хорошим человеком сделали. Все евреи перестали вести с ним какие-либо торговые дела, с другой стороны скупили все его долговые обязательства. Но Хозрой богат. Все долги уплатил сразу, а для торговли он в евреях не нуждается. Он скифские меха скупает и отправляет их прямо в Грецию и Рим. Против него бессильна была их злоба. Тогда веришь ли? Они стали подкупать его корабельщиков, чтобы его корабли на мель сажали и груз топили.

– Неужели такие мерзости творятся с ведома таких людей, как Елиуд, Елеазар и Иоад? – недоумевал Вадим.

– Их никто не винит! – ответил Величар. – Но в их руках власть показная. Когда надо ограбить язычника, они соединяются в такой союз, который и буйным насилием, вроде сегодняшнего, не всегда разрушишь. Но продолжаю тебе печальную повесть о Хозрое-Аршаке. Не на радость упоминал он жене своей о царе Агасфере и Эсфири. Сказание о них мне говорил сам Хозрой. При царе Агасфере, или Артаксерксе, оспаривали власть у престола персы, главой которых был вельможа Гаман, и евреи, руководимые родным дядей Эсфири, Мордохом. Евреи при помощи красавицы, царской возлюбленной, одержали верх, и Гаман был повешен за свою любовь к царю и народу. Евреи же овладели управлением всех дел в государстве. В день поминания перса они пекут особое печение, называемое Гамановым ухом, и едят его, запивая вином и проклиная всех, кого прозывают неверными и язычниками. Так было и в этом году, в доме Иорама. Сыновья его и друг их, отвергнутый красавицей Гофолией, жених Авессалом, перепились и вспоминая о Гамане, издумали устроить неприятность одноплеменнику его, Хозрою-Аршаку. Принесли виселицу, изготовленную домашним столяром Иорама. Ее, пользуясь мраком ночи, установили и повесили на ней соломенного человека, облеченного в персидские одежды. По сторонам виселицы расположили два костра и окружили их самыми позорными нечистотами. Потом зажгли и все бежали тем же путем, которым пришли. С Матридатовской улицы прохожие, видя огонь и опасаясь пожара, стали сбегаться в переулок. Шум разбудил и Хозроя, и домашних его. Они выскочили из дома, увидели повешенное чучело и костры, обложенные нечистотами. У персов огонь есть образ Ахура-Мазды на земле и ничто нечистое не должно его касаться. Поэтому они и не сжигают своих мертвецов. Хозрой приказал не медля убрать все устроенное безобразие, а с рассвета произвел поиски на месте события. В траве он нашел голубую шерстяную кисть, доказавшую, что это дело рук еврейских, в чем и так не сомневался. Скоро он сделал и еще более ценную находку. На дорожке близь забора лежала пряжка с именем Ахаза бень-Иорама, одного из сыновей своего врача. Через несколько дней он поймал и Ахаза, и Авессалома, в участии которого в учиненной мерзости был уверен. Он привел их в дом свой и приказал рабам дать каждому по сто ударов палок по пяткам. Обиженные жаловались фесмофетам. Судьи решили; что за взаимным обменом оскорблений, взыскивать ни та, ни иная сторона ничего не могут, но за нарушение порядка и тишины обе стороны повинны уплатить пеню по десяти минь каждая. Евреи, по обыкновению, эти 10 минь разложили по оболам на своих покупателей, но в тоже время всех персидских купцов пригласили к немедленной уплате всех лежавших на них долговых обязательств, а персов, живших в еврейских домах, выбросили на улицу со всеми пожитками и с семьями. Мало того, заставили опорожнить все товарные склады, принадлежавшие иудеям, с Фарнаковой пристани согнали прочь все корабли, на которых был персидский груз. Добро еще, что в городе у нас только одна Фарнакова пристань в руках евреев.