Державы Российской посол - Дружинин Владимир Николаевич (читать книги полностью TXT) 📗
– Русских у меня не было, врать не хочу, – говорил хозяин, принимая одежду. – Жил шведский дипломат, жил английский, жил саксонский.
После обеда Куракин отправил маркиза в замок – известить курфюрста. Сен-Поль хотел взять одну из лошадей, но посол не позволил, велел подать своему секретарю портшез.
– Меня понесут?! – воскликнул маркиз. – Я становлюсь важным вельможей.
Курфюрст назначил аудиенцию тотчас же. «Прислал карету с двумя лакеями, как всех примают», – записал Борис в дневнике удовлетворенно.
Замок надвинулся серой глыбой. Посла повели через сумрачные покои, обитые темным, скудные мебелью и словно покинутые. Георг-Людвиг встретил в дверях тронного зала, чем проявил внимание особое. Высокий, длинноногий, с лицом жестким, он усадил посла учтиво, без улыбки, изъявил радость по поводу прибытия высокого гостя, – голосом глухим, слабым, будто боялся нарушить тишину чертога.
«Дом без хозяйки», – подумал посол.
Он не мог поймать взгляд курфюрста, глядевшего в себя, и от этого испытывал нечто близкое к обиде.
Приступать сразу к делу вряд ли политично, – сперва надо расшевелить ганноверца.
– О стране вашей, о мудром управлении вашего высочества я много наслышан. Убедился, пересекши границу, сколь преуспели здесь в ремеслах, в земледелии. Скажу откровенно, пример для иноземца воодушевляющий.
Посол видел, проезжая, обозы с солью, – из копей, что в люнебургской вересковой степи, видел работных людей, ломающих руду, дымы над заводами, делающими железо. Природой Ганновер богаче Пруссии, и народ тут зажиточней. Верно, курфюрст не тщился перещеголять Версаль.
– Чувство изволите питать благородное, – произнес курфюрст. – Чаще всего богатство возбуждает зависть окружающих и увеличивает число врагов.
– Сие прискорбно, – вздохнул посол. – Пользуюсь случаем заверить ваше высочество – зависть моему государю несвойственна.
– Да, в Московии земли предовольно. Кстати, правда ли, что у вас произрастает злак, имеющий голову наподобие овечьей и такую же шкуру?
– Сказки, ваше высочество!
– Рот, глаза, как у животного, – настаивал курфюрст упрямо. – Именуется бор… боранец. Мясо, годное в пищу, отличного вкуса, излюбленное волками. Убежать от них жалкое создание не может, так как коренится в почве.
Подай да подай ему боранца! Нет, истиной поступаться негоже. И посол сказал, что даже Адам Олеарий, ученый автор «Описания путешествия в Московию…», поверил легенде, неправильно истолковав русское слово.
– Европейцам надо бывать у нас почаще, – прибавил посол. – Мы не Китай. Стеной не отгорожены.
– Ганновер тоже не лишен курьезов, – отозвался Георг-Людвиг, словно не расслышав. – Мы покажем вам… Великан, рост четыре элла и шесть цоллей. Жаль, вы не застали его в живых. На могильной плите о нем написано достоверно.
Ого, верзила саженный! Прикинув в уме, посол признал – рост и впрямь необыкновенный. Впрочем, соответствует ли ганноверский элл прусскому?
– Наш короче, но незначительно. А прусский вы успели изучить, я вижу.
– Вполне. Пребывание в Мариенвердере было столь же полезным, сколь и приятным.
– У нас свои меры, сиятельный принц.
Бросил как бы невзначай. С Пруссией, мол, нас не равняй, Фридрих нам не указ. Мы – особ статья… Куракин почел повод удобным, дабы перейти к делу.
– Вы меряете эллом, мы – аршином. Ар-шин, – повторил он внятно. – Однако, когда интерес встает для разных держав общий, следует и меру применить общую.
Курфюрст сию тезу одобрил.
– Его царское величество, – начал посол по писаному, – имеет особливое склонение и почитание к вашей светлости и желает учинить добрую коришпонденцию.
Отвечал курфюрст вяло и будто через силу. Сказал все же, что царское величество оказал честь, послав столь высокую персону, а добрым отношениям с Московией он, курфюрст, всегда рад.
Куракин продолжал:
– Хотя ваша светлость имел с королем шведским дружбу, благодарности от него получил немного, а паче противность. Близость шведских войск в Бремене и Вердене вам не без опасности. Отсюда и проистекает общий интерес с царским величеством, который намерен обуздать силу шведа, чтобы не мог чинить разоренье как империи Римской, так и России.
Сознавая, что перед ним наследник английского трона, посол прибавил:
– Привести Швецию к конечной гибели мы не хотим, – только помышляем удержать ее в исконных границах.
– За предложение дружбы, – ответил курфюрст, – я царскому величеству признателен. Но вопрос подлежит зрелому обсуждению. Для этого вам надо говорить с графом Бернсторфом, первым министром двора.
На том аудиенция закончилась.
Семидесятилетний Андреас Готлиб Бернсторф носит шведскую пулю, застрявшую в ноге, и опирается на палку. Волочит ее по наборному полу замка, а как речь заходит о Карле, стучит ею гневно.
Душой он датчанин полный и Сконии, отнятой шведами, не простил.
– В Дании есть песня, экселенц. Швед набил карманы талерами, но кичился недолго – остался без денег и без штанов. Это матрос, загулявший в порту. Датские моряки непременно разденут спесивца.
Минул месяц, а переговоры – многословные, утомительные – тянулись. Не окончились они и к новому, 1710 году.
Маркиз Сен-Поль изнывал, переписывая прожект договора, и проклинал медлительных, церемонных министров, – спорят о каждой букве. Об острове Тобаго, о вожделенном сокровище полуденном, нечего пока и заикаться.
6
Царь нагрянул в Измайлово внезапно, – в кумпании, с песнями, с криками «ура». У дворца остановился невиданный поезд – десятка три санок, связанных цепочкой. Дыхание дюжины лошадей, уставших от лихой скачки, затуманило окна. Подбегали, отряхиваясь, выпавшие на повороте, хохотали, бранились шутя, пьяными, осипшими голосами.
И Парасковья повеселилась бы, да в жар бросило от слов Петра.
– Где Анна? Поздравить пора.
Расцеловал невестку взасос. Анна сосватана, выйдет за Фридриха-Вильгельма, герцога Курляндского.
– Не в черед, батюшка, – вымолвила царица жалобно. – Старшая не нашалила бы… Боязно за нее, кровь играет…
Анну кличут, а Катюшка – старшая – тут как тут. Пострел везде поспел. Смешинка на щечках, дядина любимица.
– Подрумянился пирожок… Потерпи, тебе жениха получше найдем! Зови Анку!
– Счас…
Вихрем умчалась.
– Ты гляди за Катькой! – сказал Петр. – В оба гляди!
– Глаз есть за ней. Не сомневайся. Да мало ли… Герцог, значит? Да ведь Анка по-немецки двух слов не склеит. Господи!.. Иван Федорыч бьется с ней…
Так царица окрестила Иоганна Остермана, учителя.
– Ты сажай! Приколоти задницу жирную к стулу!.. А, пропащая! Гряди, гряди, невеста!
Анна вошла, лениво передвигая короткие ноги. Ткнула губами руку царя. Новость выслушала без волненья, – будто не ее касается.
Парасковья не запомнила, как принимала ораву гостей, чем кормила-поила.
– Закисли тут, – бросил царь на прощанье. – Ну, зимуйте, медведи, так и быть! До весны вам срок – и марш! Свадьбу в Питербурхе сыграем.
Невесте погрозил кулаком:
– У, тетеря!..
Царице век бы его не знать, Питербурха. Нагляделась в позапрошлом году… Край света, топь, комары. Подвоз плохой, цены – волосья дыбом. Дворяне сухари грызут, работный люд с голоду мрет. И хоронить-то по-христиански не в чем, гробов не напасти.
Разлетятся дочери, – тогда, может, царь помилует, позволит скоротать век в Измайлове.
Да что за крайность отдавать Анну немцу? Ошарашенная вестью, Парасковья выспросила мало. Где оная Кур… куриная держава? Дочери объяснить не сумели. Француз Рамбур, нанятый для обучения танцам, искал ее на глобусе и запутался. Остерман, тот указал. Небогат жених землицей. Герцог с насеста, – так стала звать его про себя царица. Что за угодья у него? Чего ради венчать царевну с чужестранцем?
– Матушка! Да он веры не нашей!
– Грех, грех за басурмана идти…
– Табачищем задушит голубку бедную.
Пока застолье шумело, любимцы Парасковьи попрятались, замерли, – ни одна немытая, заросшая морда не высунулась, не попалась на глаза государю. «Дом моей невестки, – говаривал Петр, – лазарет для уродов и юродов».
