Любовь и Ненависть - Эндор Гай (читать книги регистрация .TXT) 📗
«Разве преступление в глазах Христа, — спрашивал Руссо, — если человек, живущий на противоположном полушарии, не ведает, что произошло в какой-то сумеречный период на Священной земле?»
Ах, как Вольтеру самому хотелось бы это сказать! А не уличать Руссо за то, что он сказал это. За исключением, конечно, желания Руссо сохранить Христа. Здесь Вольтер никак не мог с ним согласиться. Между Вольтером и Христом лежала целая пропасть, те столетия религиозных войн, когда христиане уничтожали христиан. Не говоря уже о кровавых расправах над евреями, язычниками, ма-гометанцами и т. д. Реки крови, горы черепов — вот что разъединяло Вольтера с Христом.
Вольтер принялся за очередной памфлет. В нем было куда больше серьезности, свойственной Руссо. Куда более уважения к инстинктивному благочестию. Среди таких его памфлетов наиболее знаменитый — «Проповедь пятидесяти». Или, скорее, наиболее постыдный. Во всяком случае, в глазах властей, которые осудили брошюру, велели разорвать ее и публично сжечь. Они назвали памфлет самой подлой, самой гнусной инсинуацией, исходящей от Дьявола и направленной против священного института религии. В ней автор выступил от группы верующих, состоявшей из пятидесяти господ, не удовлетворенных религиозной практикой, распространенной в Европе. Они собирались каждую неделю, чтобы поклоняться Богу, а не Христу, но поклоняться по-своему. Без участия священника, получившего богословское образование. Безо всяких маловразумительных обрядов или церковного облачения. Каждое воскресенье один из членов этой группы вставал перед другими и начинал свою проповедь. В памфлете говорилось, что такой председательствующий, обозревая Библию и те различные веры, которые вышли из нее, заканчивал собрание своей молитвой, обращенной ко Всемогущему:
«Да услышит нас великий Бог, великий Бог, который, несомненно, никогда не рождался от иудейской девы, который не принимал смерть на кресте, которого нельзя съесть в просвире, который, несомненно, не был вдохновителем всех этих библейских книг, где полно противоречий, явной лжи и жутких картин кровавых расправ. Пусть этот великий Бог, Создатель всех вселенных, пожалеет нас, христиан, которые умоляют Его, — пусть Он приведет нас к истинной вере в Него. И пусть Он благословит наши усилия, чтобы обожать Его. Аминь».
Можно представить себе, какой шум поднялся после выхода в свет этого памфлета. Как возмущались все священники, все проповедники. В нем таилась угроза их безбедному существованию. Все строители церквей, иконописцы и мастера резных скульптур, портные, шившие церковные облачения, — одним словом, все, кто существовал за счет благочестия человека, очень беспокоились. И все же в нем чувствовалось искреннее религиозное уважение. Можно сказать, свойственное Руссо. И не просто один мазок, как во всех предыдущих памфлетах Вольтера. Целая картина. Вольтер наконец немного унял свою обычную привычку высмеивать, издеваясь.
Вольтер не подписал памфлет своим именем. Нет, на такое он не мог пойти. Для чего быть слишком похожим на Руссо? Это признание лишь подчеркнуло бы смелость Руссо, проложившего себе такую дорогу. А если Вольтер принимал вызов, значит, он смиренно тащился по следам этого отважного пионера.
Нет, так не пойдет. Вместо этого Вольтер посвятил свой памфлет «великому ученому принцу». Кого же он имел в виду, если не Фридриха Великого? И почему его? Не потому ли, что совсем недавно Руссо написал монарху послание в небрежной манере. А Вольтер хотел заявить во всеуслышание, что когда дело доходит до сочинительства, король ничуть не хуже Руссо, а возможно, и лучше. Но такой хитроумный выпад не мог никого одурачить. Он, скорее, еще раз продемонстрировал привычку низкопоклонничать и лебезить перед королями. Это дало дополнительную возможность всем вновь сравнивать его с Руссо. Не в пользу Вольтера.
Разве когда-нибудь Руссо посвящал великому ученому принцу свою книгу с нападками на современную религиозную практику? Он с презрением относился к такому покровительству. Руссо приписал свои нападки савойскому викарию — бедному, живущему в горах священнику, который к тому же впал в немилость своих старших чинов за то, что от него забеременела одна бедная девушка. Короче говоря, одному из самых низменных людей, преступнику и грешнику. А Вольтер выбрал для себя самого высокого аристократа — короля Пруссии. Можно ли привести более убедительную иллюстрацию различия между аристократом Вольтером и демократом Руссо?
Фривольный Вольтер. Серьезный Руссо. Ярость Вольтера била через край. Как и энтузиазм сторонников Руссо.
Тогда он почувствовал необходимость быстро сотворить новую книгу — «Выдержки из сантиментов Жана Меслие». Вольтер выдал ее за сочинение французского сельского священника, такого скромного и смиренного, как савойский викарий Руссо. Однако такой священник на самом деле существовал, и его рукопись каким-то образом попала в руки Вольтера много лет назад. Это было завещание малоизвестного кюре, который не желал умирать, не оставив после себя свидетельств той ненависти, которую он питал к тирании, Церкви и монархии, заставлявшим его всю жизнь учить людей всяким глупостям и свято в них верить.
«Выдержки из сантиментов Жана Меслие» стали настоящей сенсацией. Но опять этот памфлет не оказал Вольтеру большой помощи в его битве с Руссо. Люди считали, что Руссо настолько ушел вперед, что Вольтеру, этому старому учителю, приходится бежать за ним изо всех сил, насколько позволяли его хрустящие старые кости.
Ну, так кто из них двоих написал с большим благоговением о религии? И о Христе? Кто из них защищал Женеву? Возвышал ее в книге за книгой? Где же справедливость? Где же справедливость? Где же справедливость, я вас спрашиваю?!
Глава 30
МЕСЬЕ РАЗВРАТНИК!
Руссо так злобно завидовал Вольтеру! А тот исходил завистью к Руссо. Вот и получилось, что в один прекрасный день, несмотря на постановления церковного суда, Руссо написал письмо пастору из Мотье. Он просил разрешения посещать службы и причащаться. Священнослужитель, бывший в душе большим поклонником и даже другом Руссо, не мог ему отказать. Тут же стали высказываться предположения, что он предпринял такой смелый шаг, чтобы отказаться от своих теорий и пойти на поклон женевским властям. Да, да, наверняка Руссо решил отречься от своих иг и молить Бога о прощении! А когда он все это опроверг, в городе разразился скандал.
Образовались два враждебных лагеря: одни утверждали, что Руссо имеет право на получение причастия. Другие кричали в ответ: «Это святотатство!» Как осмелится этот хулитель посетить одну из кальвинистских церквей и получить там таинство плоти и крови Иисуса?
— Что такое? — возмущался Руссо. — Выходит, свободой в нашем городе пользуются только такие люди, которые смеются над религией, такие, как месье де Вольтер?
Государственный советник Трончен, который в это время писал свои «Письма из долины» (против которых позже Руссо напишет «Письма с горы»), заметил: «Как смеете Вы сравнивать себя с Вольтером? Как Вы смеете сравнивать свои сочинения с его работами? У Вольтера Вы не найдете ничего написанного против религии, за исключением, может, случайных нескромных высказываний. Но он всегда это делает в шутку. А в том, что касается Вас, то и гадать нечего, — Вы ведете лобовую атаку, и не только против религиозных обрядов, но и против церковных догматов, против нравственности, против всего нашего общества, основанного на этой религии!»
От таких обвинений у Руссо глаза полезли на лоб. Он был вне себя от гнева.
— Ах так! — взвился он. — Открытая насмешка дозволена. Это все в шутку! А рассуждения, аргументация, доказательства — все это под запретом!
Коли серьезно — этого никак нельзя!
И он стал писать и рассылать письма своим друзьям в городе, требуя судебного разбирательства. «Может ли наш город позволить, чтобы одного из его жителей обвиняли, даже не выслушав? Что же подумает весь мир о наших так называемых свободах?»
