Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Позволив Сармиенто продолжать образование Сенвилля, Сад постоянно возвращается к теме женщины как субъекта рода и абсурдности проявлять восхищение или мягкость к беременным. Это состояние, на его взгляд, всего лишь простая телесная функция и достойна не больше похвалы или порицания, нежели пищеварение или испражнение. Так же логично насмехаться над беременностью или наказывать ее, как и поощрять или защищать ее. В перенаселенной стране она может восприниматься как преступление против общества. Бутуа исповедует именно эту точку зрения. Беременная женщина рассматривается здесь в качестве объекта для насмешек и оскорблений. Беременность мешает женщине выполнять ее другие обязанности, среди которых, по свидетельству Сенвилля, есть и такая, когда муж впрягает супругу в плуг и погоняет кнутом.
История Леоноры, разлученной с ее возлюбленным, полна всяких событий, но скучна по сравнению с его приключениями в Бутуа. Кульминационным пунктом ее скитаний становится ожидание казни, когда она предстает перед королем Сеннаром в облике африканского юноши. Леонора и ее спутник дон Гаспар, а также группа мужчин и женщин совершили преступление, карающееся смертной казнью. Оно заключалось в том, что все они прошли в опасной близости от храма, где хранится «орган Магомета». Король и его гарем собрались, чтобы поглядеть на казнь, в конце которой жертвы будут посажены на кол. Дон Гаспар пытается спасти Леонору, выдав ее за мальчика из дружественного африканского племени. С этой целью ее лицо и шею он выкрасил в черный цвет. Король, однако, настаивает, чтобы девушку казнили вместе со всеми. Не тронули его и мольбы молодых арабских женщин, бросившихся к его ногам. Король заверяет их, что для него станет «наивысшим блаженством видеть их способность выдержать приготовленную для них пытку так же долго, как и мужчины». Все же Леонора остается в живых и рассказывает о своем спасении, ставшим для нее таким же сюрпризом, как и для читателя.
«Все мои мысли обратились к Сенвиллю. „О, несчастный возлюбленный, — воскликнула я, — больше мне не увидеть тебя! То, что произойдет сейчас, хуже любого ножа в венецианской темнице. Дай мне скорее умереть! Но только не на колу!“ У меня рекой хлынули слезы. Гаспар, забыв о собственной беде, не уставал вытирать их своей рукой. То же отчаяние охватило всю нашу маленькую группу. Мужчины ругались и негодовали. Женщины, которые всегда оказывались слабее, даже страдая, просто плакали или голосили. В печальной комнате ничего, кроме проклятий и воплей, слышно не было. В ушах палача, который собирался принести нас в жертву, они, несомненно, отзывались сладкой музыкой. Действительно, он вместе со своими женщинами пришел обедать в соседнюю комнату, так что на досуге мог сполна насладиться нашими страданиями.
Наконец настал роковой час, когда нас доставили к месту казни. Я не могла без содрогания слушать удары хлыста и теснее прижалась к Гаспару. Похоже, несмотря на то, что и он должен был умереть, мой спутник старался поддержать меня. Король занял свое место и обвел арену смерти взглядом. Чудовище насладилось зрелищем казни двух турок, четырех европейцев и нескольких арабских девушек. Остались только Гаспар и я. Палач и его помощники сначала подошли ко мне…
Ритуал в какой-то момент напоминал способ наказания детей, хотя во всем остальном не имел с ним ничего общего. Но для этого полагалось лечь и обнажить место, начинающееся пониже спины. Это делалось для того, чтобы кол мог свободно войти в место, выбранное для истязания. На глазах монарха все, что мешало осуществлению этого действия, убиралось. Но представьте мои ощущения, когда они увидели меня раздетой, а я услышала, как в толпе один за другим раздаются крики замешательства. Даже палач в ужасе отшатнулся от меня. Одолеваемая собственным страхом, я совсем не подумала о том смятении, которое может вызвать совершенно белый зад при моем черном как смоль лице.
Их всех обуял ужас. Некоторые приняли меня за божество, другие — за чародея. Но все, испугавшись, разбежались. Лишь король, менее легковерный, чем все остальные, приказал доставить меня к нему для осмотра. Гаспара тоже схватили. Вперед вышли переводчики и спросили, что означает такая моя пегость, которой в природе они раньше не встречали. Способа обмануть их не было. Пришлось рассказать правду. Король велел мне умыться у него на виду и надеть женское платье. К несчастью, в этом новом облачении он нашел меня весьма привлекательной, в связи чем объявил, чтобы я сегодня же ночью готовилась к чести доставить ему удовольствие».
Не стоит говорить, что и Сенвилль, и Леонора выжили, и вернулись в Европу, принеся удивленному Веку Просвещения известия о мрачных обычаях, которых с позволения природы и логики придерживаются в отдаленных уголках света.
Все работы Сада — автора коротких рассказов и новелл, «французского Боккаччо», удобнее рассмотреть вместе. «Преступления из-за любви» в четырех томах с очерком о романе увидели свет при жизни автора в 1800 году. Собрание «Коротких историй, новел и фаблио» до 1927 года не публиковалось. Эти два названия составляют общий источник коротких рассказов Сада, откуда в 1800 году он отобрал для публикации наиболее трагические или мелодраматические истории.
Уже цитировались некоторые из высказываний маркиза относительно романа восемнадцатого века. Он превозносит английскую литературу, особенно работы Ричардсона и Филдинга, «которые научили нас, что ничто не способно так вдохновить романиста, как глубокое изучение человеческого сердца, этого истинного лабиринта природы». Ричардсон, с этой точки зрения, демонстрирует в «Клариссе» одну особенность: литературе нет нужды прибегать к легкому триумфу добра над злом, дабы донести до людей красоту добродетели и мерзость греха. «Если бы бессмертный Ричардсон в конце двенадцати или пятнадцати томов добрался до добропорядочного финала, обратив Ловеласа и спокойно женив его на Клариссе, стал бы читатель проливать слезы умиления, сейчас исторгаемые из каждого чувствительного существа, если бы повествование приняло такой оборот?»
Безусловно, готический роман с его экстравагантными ужасами Сад воспринимает как «неизбежное следствие революционных потрясений, которые ощутила вся Европа». Но особая сексуальность и ужас «Монаха» М.Г. Льюиса представляются маркизу более убедительными, чем более мягкий, домашний, роман миссис Радклиф. В другом пласте революционной литературы Сад замечает своего соперника Рестифа де ла Бретонна, находя у него «посредственный, простецкий стиль, приключения самого отвратительного пошиба, всегда заимствованные из худших слоев общества: короче говоря, талант ни в чем, кроме многоречивости, за которую поблагодарить его могут разве что дельцы „перченой порнографии“. Подразумевая таких надоед, как Рестиф, маркиз возмущается: „Пусть больше никто не посмеет приписывать мне авторство „Жюстины“. Я не писал книг такого рода и клянусь — никогда не напишу“.
Мрачные драмы «Преступлений из-за любви» отличаются по качеству и достоинствам. Все же в них красной нитью проходит тема инцеста. В новелле «Флорвилль и Курваль» героиня нечаянно становится второй женой собственного отца. Далее ее совращает собственный брат. В «Доргевилле» интимные отношения складываются между братом и сестрой. В «Лауренсии и Антонио», повести времен Ренессанса о семействе Строцци, отец стремится обольстить жену сына, пока Антонио воюет вдали от дома. В наиболее сильной из новелл «Эжени де Франваль» описывается, как героиню с детских лет развращает отец, заставляя ее служить его усладе, чем она занимается с четырнадцати лет. Напрасны увещевания преданной матери, старающейся призвать их к достойному поведению. Эжени научена презирать принципы добродетели. Она ненавидит мать, свою соперницу в привязанности отца. Подобно ряду других новелл, эта «трагическая повесть» опирается на готические сцены и мелодраму. Тематика рассказов может показаться шокирующей, но в их описании практически нет ничего такого, что могло бы вызвать нарекания. Их мораль беспримерна, добродетель торжествует, зло наказано, виновные и даже невинно обманутые погибают в процессе возмездия. В опубликованной версии 1800 года Сад исключил некоторые сомнительные куски, но даже описание первой ночи Франваля с его четырнадцатилетней дочерью является довольно невинным в сравнении со сценами из других опубликованных произведений маркиза.
