Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Спартак решил опередить Вариния. Он оставил Крикса с двумя легионами в Ноле, взял с собой первый легион, которым командовал Эномай, перешел Апеннины и, вступив в Самний, появился под Бовианом.
Вариний сообщил римскому сенату о злоключениях и неудачах, постигших его на этой войне, внушавшей отныне серьезные опасения. Чтобы положить ей конец, требовалось подкрепление численностью не менее двух легионов. Напоминая о своих прежних заслугах перед отечеством, честный солдат просил сенат оказать ему, ветерану многих сражений, милость — дать возможность смыть со своей совести позор понесенного поражения и довести войну до конца, чтобы одолеть превратности судьбы.
Сенат внял справедливым просьбам храброго Вариния и послал ему восемь когорт, в составе которых было свыше четырех тысяч ветеранов, а также разрешил ему набрать среди марсов, самнитов и пицентов еще шестнадцать когорт, с тем чтобы он имел возможность сформировать два легиона, необходимых ему для подавления мятежа гладиаторов.
Претор, который считал, что старшинство чина и продолжительность службы в армии давали неоспоримые преимущества, назначил на место, оставшееся свободным после смерти Фурия, Лелия Коссиния, хотя среди бывших у него в подчинении трибунов многие были и умнее и дальновиднее этого человека. Вариний доверил ему командование над восемью когортами, только что присланными из Рима, приказав ему остаться в Бовиане, чтобы помешать Спартаку продвинуться вглубь Самния, сам же с двумя тысячами легионеров, уцелевших после поражения у Кавдинского ущелья, отправился в страну марсов и пицентов набирать там солдат.
Когда Спартак подошел к Бовиану, намереваясь навязать Коссинию бой, тот, действуя согласно полученным им распоряжениям, заперся в городе; негодуя на то, что ему запрещено выступить, он, однако, решил терпеливо переносить все оскорбления и вызовы гладиаторов.
Но Спартак разгадал план Вариния и решил не дать ему времени набрать солдат в Самнии и Пицене. Оставив под Бовианом Эномая с одним легионом, который расположился лагерем близ города, сам он с отрядом конников возвратился в Нолу.
Здесь его ожидали хорошие вести. Первой и самой приятной был приход гладиатора Граника, который привел с собою свыше пяти тысяч человек: галлов, германцев и фракийцев из нескольких школ Равенны. С таким подкреплением войско гладиаторов, разделенное на четыре легиона, доходило до двадцати тысяч человек, и Спартак почувствовал себя непобедимым. Второй неожиданной и не менее приятной новостью был приезд Мирцы. Спартак обнял сестру, покрывая лицо ее горячими поцелуями. А девушка целовала то лицо, то руки брата, то его одежду и прерывающимся от рыданий голосом говорила:
— Спартак!.. Ах, Спартак!.. Любимый брат мой! Как я боялась, как трепетала за тебя… Я думала о всех опасностях, которым ты подвергаешься в этой кровопролитной войне!.. Я не знала ни минуты покоя… просто жить не могла… все думала: «Может быть, он ранен и ему нужна моя помощь!» Ведь никто, дорогой Спартак, никто не мог бы так ухаживать за тобой, как я… если бы… когда… да спасут тебя великие боги! И я плакала по целым дням и все просила Валерию, милую мою госпожу… чтобы она разрешила мне поехать к тебе… и она, бедняжка, исполнила мою просьбу. Да окажет ей покровительство Юнона за ее доброту… Она отпустила меня к тебе… И, знаешь, она даровала мне свободу!.. Я теперь свободная… я тоже свободная… И я теперь навсегда останусь с тобой.
Она щебетала и ласкалась к брату, как ребенок, а из глаз ее лились слезы, но бедная девушка улыбалась брату, и во всех ее движениях сквозила радость, переполнявшая ее сердце.
Недалеко от них молча стоял, наблюдая эту сцену, белокурый красавец Арторикс. Лицо его то озарялось радостью, то затуманивалось печалью. Он тоже всего несколько дней назад прибыл с Граником из Равенны. Приблизившись к Спартаку, он застенчиво сказал:
— А меня, дорогой Спартак, непобедимый наш вождь, меня ты разве не обнимешь и не поцелуешь?..
Говоря это, Арторикс окинул беглым взглядом девушку, как бы прося у нее прощения за то, что похищает у нее поцелуй брата.
— Арторикс! — воскликнул Спартак и, крепко обняв его, прижал к своей груди. — Любимый мой друг!.. Дай я тебя поцелую, благородный юноша!
Так, в дополнение ко всем радостям, которые изведал Спартак за последние месяцы, к счастью блестящих побед и замечательных успехов, которых он добился с первых дней ужасной войны, судьбе угодно было послать ему еще одну радость: он мог обнять свою сестру и Арторикса, самых дорогих его сердцу людей.
Но вскоре лицо Спартака, сиявшее счастьем, затуманилось. Склонив голову на грудь, он глубоко вздохнул и погрузился в скорбные мысли. Простившись с друзьями, он вместе с сестрой ушел в свою палатку: ему так хотелось расспросить Мирцу о Валерии, но какое-то чувство стыдливости мешало ему заговорить об этом с сестрой.
К счастью для Спартака, девушка щебетала о том о сем, и фракийцу не пришлось расспрашивать ее, так как Мирца сама завела разговор о Валерии: ей никогда и в голову не приходило, что между матроной и рудиарием существовали иные отношения, кроме дружеских.
— О, поверь, поверь мне, Спартак, — повторяла девушка, приготовляя для брата скромный ужин на пне, который в палатке фракийца служил столом, — если бы все римские матроны были похожи на Валерию… Верь мне, я на себе испытала всю ее доброту, благородство ее чувств… рабство давно было бы отменено законом… потому что дети, родившиеся от подобных женщин, не могли бы, не пожелали бы терпеть существования тюрем, наказаний розгами, распятий на крестах, не допустили бы, чтобы с гладиаторами обращались, как с убойной скотиной…
— О, я это знаю! — взволнованно воскликнул Спартак. И тут же, спохватившись, добавил: — Да, да, я верю тебе.
— И ты должен этому верить… потому что, видишь ли, она уважает тебя… гораздо больше, чем любая другая матрона на ее месте уважала бы ланисту своих гладиаторов. Она часто разговаривала со мной о тебе… восхищалась тобой, в особенности с тех пор, как ты расположился лагерем на Везувии, при каждом известии о тебе… Когда мы услыхали, что ты победил и разбил трибуна Сервилиана… когда узнали о твоей победе над Клодием Глабром, она часто говорила: «Да, природа щедро наградила его всеми достоинствами великого полководца!»
— Она так говорила? — нетерпеливо переспросил Спартак, на лице которого отражались воскресшие в душе чувства и воспоминания.
— Да, да, она так говорила!.. — ответила Мирца, продолжая готовить ужин. — Мы долго здесь останемся? Я хочу позаботиться о твоей палатке… Эта совсем не подходит для доблестного вождя гладиаторов… В ней такой беспорядок… и нет самого необходимого… У любого солдата жилье лучше… Ну да, она так говорила… И как-то раз она спорила со своим братом оратором Гортензием, ты ведь знаешь его? Так вот она защищала тебя от его нападок, говорила, что война, которую ты начал, — справедливая война, и если боги пекутся о делах людских, то ты победишь.
— О, божественная Валерия! — чуть слышно произнес Спартак, бледнея и дрожа от волнения.
— И она, бедняжка, так несчастлива, — продолжала девушка, — так, знаешь ли, несчастлива!
— Несчастлива?.. Несчастлива?.. Почему?.. — живо спросил фракиец.
— Она несчастлива, я это знаю… Я не раз заставала ее в слезах… часто глаза ее бывали опухшими от слез… часто я слышала, как она глубоко вздыхала, очень часто. Но почему она плачет и вздыхает, я не знаю, не могу догадаться. Может быть, из-за неприятностей с ее родственниками из рода Мессалы… А может быть, горюет о муже… Хотя едва ли… нет, не знаю… Единственное ее утешение — ее дочка, Постумия. Такая милочка, такая прелестная крошка!..
Спартак глубоко вздохнул, смахнул рукой несколько слезинок, скатившихся из глаз, резко повернулся и, обойдя кругом палатку, спросил у Мирцы, чтобы переменить тему разговора:
— Скажи, сестра… ты ничего не слышала о Марке Валерии Мессале Нигере… двоюродном брате Валерии?.. Я с ним встретился… мы с ним бились… я его ранил… и пощадил его… Не знаешь ли ты случайно… выздоровел ли он?
