Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль (бесплатные версии книг txt) 📗
Полина медленно поднялась и тихо промолвила:
— Это правда, я дала такой совет! Я тогда шутила и не знала, какое благородное и светлое существо узник Меттерниха: теперь мне стыдно за себя, но не время сожалеть о прошедшем, а надо действовать. Подведем итоги. Дело Фабио кончено. Я могу рассчитывать на слово Меттерниха, по крайней мере, в настоящую минуту. Шарлотта и ее тетка завтра отправятся в Милан и будут вместе с Фабио вне австрийских пределов, когда канцлер вздумает снова их преследовать. Отделавшись от них, я буду свободна в своих действиях. Еще сегодня утром я колебалась, но, очутившись в этой лицемерной придворной среде, где самые позорные преступления прикрыты блестящей мишурой, я чувствовала, что сердце мое болезненно сожмется, а теперь я вижу ясно, что нечего питать уважения к тому, что так унижается его вернейшими слугами. До сих пор мне все казалось, что я не имею права изменять судьбы государств, но довольно, колебаниям наступил конец. Я не хочу быть соучастницей низкой подлости. Вы бросили мне перчатку, князь Меттерних, и я ее поднимаю. Борьба — так борьба! Посмотрим, кто победит: моя преданность или ваш гений? Ну, а если я проиграю, то и заплачу ставку.
Пятая часть
Любовь
I
У статуи Дианы
Меттерних сказал правду. Во все время церемонии крещения герцог Рейхштадтский не сводил глаз с княгини Сариа, которая стояла в группе придворных дам эрцгерцогини Софии. Поверхностный наблюдатель, быть может, увидел бы в этом обыкновенную и скоропреходящую вспышку юношеского поклонения женской красоте, но канцлер знал, что герцог отличался рано развившейся впечатлительностью, и потому понял, что в его сердце проснулось серьезное чувство. Не теряя ни минуты и в ответ на выраженную герцогом благодарность за либеральное изменение условий его жизни, он намекнул, что в этом отношении он послушался совета одной личности, «ум и такт которой внушал ему полное доверие». Затем он прибавил еще несколько слов, из которых можно было ясно понять, что он говорил о княгине Сариа, хотя и не назвал ее. Наконец, подготовив почву для сентиментального романа, он перешел от его героя к героине.
Сначала объяснения графа Зедельницкого, а затем откровенности Полины возбудили в Меттернихе опасения, чтоб предназначенная им Далила не обратилась в Эгерию, но, уезжая из Шенбрунна, он утешал себя мыслью, что все устроил по-своему. Сознание в своей безграничной силе успокаивало его насчет повиновения избранной им сообщницы, — и он был уверен, что стремления герцога Рейхштадтского к освобождению из неволи стушуются пущенной им в ход сложной интригой.
Уже вечерело, когда Полина сказала себе, что пора вернуться во дворец, но не успела она сделать несколько шагов, как встретила герцога Рейхштадтского, который шел по аллее с целью взять на скамейке под статуей Дианы оставленную там утром книгу.
Увидав Полину, он остановился; глаза его засверкали радостью, и он быстро подошел к ней.
— Как я рад, что вас вижу, — произнес он, — а я уже не надеялся вас встретить.
— Разве вы желаете сказать мне что-нибудь, ваше высочество?
— Да, я должен вас поблагодарить.
— Меня? За что?
— Я знаю, что вы сделали для меня. В Шенбрунне произошли большие перемены, и я обязан вам за них.
— Мне было бы очень приятно заслужить вашу благодарность, но одно случайное слово с моей стороны не могло так сильно повлиять на министров вашего деда. Я только что вернулась в Вену после долговременного отсутствия, когда увидела вас и мимоходом высказала свой взгляд.
— Я также видел вас лишь на мгновенье, — отвечал дрожащим голосом юноша, — но с тех пор ваш прелестный образ не выходит из моей головы, с тех пор началась для меня новая жизнь.
Еще более, чем эти слова, — тон, которым они были сказаны, обнаруживал пламенное чувство, неожиданно возникшее в сердце юноши. Полина была счастлива и встревожена. Наивная благодарность двадцатилетнего юноши напомнила ей хитрую интригу, придуманную Меттернихом, и она могла только ответить:
— Я слышала, что вы произвели сегодня смотр своему полку и что солдаты сделали вам шумную овацию. Вы, конечно, были очень взволнованы этой сценой.
— Менее, чем теперь, уверяю вас. Если будущность открывается перед мною, то я обязан этим вашей доброте.
— О, ваше высочество!
— Не протестуйте. Никто из моих родственников, которые, однако, могут меня любить, открыто никогда не подумал исполнить мои желания. Простите, я не умею хорошо выразить моих мыслей, но и молчать было бы непростительно. Я не привык к нежному сочувствию и отвечаю на него горячей любовью.
Дрожа всем телом, Полина слушала эти слова, произносимые мелодичным, чарующим голосом. Но она боялась предаться овладевавшему ею чувству и хотела побороть его.
— Не может быть, чтоб вы никогда до сих пор не встречали искренней привязанности.
— Конечно, не встречал. Вот теперь один ваш сочувствующий взгляд покорил мое сердце.
— Ваше высочество!
— И не думайте, чтоб я был только благодарен вам за ту перемену в моем положении, которая возбуждена вашим добрым вмешательством; нет, я более тронут тем, что я не один на свете.
— А вам не кажется странным, что вы встретили меня впервые в кабинете Меттерниха? — произнесла Полина. — Вы не боитесь стать жертвой придворной интриги и недостойной комедии?
Она сама не понимала, как у нее хватило мужества, чтобы произнести эти слова, которые должны были оттолкнуть навсегда сердце юноши и убить в ней самой пробуждавшееся к нему чувство. Но она считала своим долгом не поддаться коварному плану Меттерниха и не разыграть роль сообщницы.
— О какой комедии вы говорите? — произнес наивно герцог. — Разве вы можете разыгрывать комедию? Я вас вижу, и я вам всем обязан. Я это знаю и понимаю, а до остального мне дела нет.
— Ваше высочество!
— Я знаю, что нас окружают недостойные интриги и что вчерашняя жестокость сегодня не вполне обезоружена. Но все это не может иметь никакого отношения к тому, что я теперь чувствую.
— Не говорите о своих чувствах, герцог, вы принадлежите не себе, а своему имени и своей будущности.
Но он схватил ее за обе руки и, смотря ей прямо в глаза, промолвил:
— Я принадлежу вам — только вам!
— Нет, не надо, не надо! — отвечала Полина, отталкивая его от себя. — Я не хочу такой любви, я сама люблю, но другого!
Герцог, бледный, взволнованный, мог произнести только:
— Вы любите другого?
— Да! — воскликнула Полина, не имея более силы сдержать себя. — Я люблю всеми силами своей души человека такого же, как вы, но думающего о восстановлении своих прав, а не о женской красоте.
Герцог весь вспыхнул и бросился на колени.
— Нет, встаньте, тот, кого я люблю, не преклоняет колена, а должен повелевать людьми. Тот, кого я люблю, не может довольствоваться оскорбительным смягчением своих уз и командованием немецкими солдатами на Пратере.
— Нет, нет, я сделаю все, что вы скажете.
— Если вы согласны жить по-прежнему узником Меттерниха, то Полина исчезнет и будет оплакивать где-нибудь далеко свою несбывшуюся мечту. Но если вы хотите вернуться во Францию и сделать счастливым ожидающий вас народ, то я пойду рука в руку с вами и буду вас любить!
Герцог весь преобразился и со светлой улыбкой воскликнул:
— Мое сердце говорит вашими устами. Вы выражаете мои мысли. Уже давно я хотел это высказать, но не умел. Без вас я был один, и меня давило иго ненавидящего меня человека.
— А теперь? — спросила Полина, сдерживая свое дыхание.
— Теперь, благодаря вам, я порву свои узы. Я сброшу с себя этот мундир, который мне не принадлежит. Шпага, которую я ношу в немецких ножнах, некогда блестела под солнцем пирамид, и я обнажу ее. Она будет так же свободна, как свободен и я.
— Какое счастье, какая радость! — воскликнула Полина, сверкая глазами.
А он продолжал, все более и более воодушевляясь:
