Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— Требовали они казну. Я не отдал. Они сюда — и ну буйствовать!.. Ижна со Стрешей троих положили замертво, да сам Ижна, бедолага, сгинул… Вот и весь сказ!
— Ба! — Уселся на устеленные скамьи под печью Светояр, удивленно глядя на Стрешу. Та спокойно и расторопно собиралась.
— Чего один-то? — прокряхтел Лесоок.
— Сейчас народу будет невесть — точней, дюжины две… — Светояр высматривал Протку. — Нам хватит и того!
— Откуда народ? — забеспокоился Сыз.
— С Ростова.
— Вот и благодарствуем все вам за удруженье! — Сыз низко поклонился, а когда разогнулся — зло вперился в Светояра.
— Синюшке благодарны будьте… Надо сбираться бойчей!.. Хотя русичи могут и остаться…
Лесоок глянул подозрительно на Светояра, тот продолжал:
— Я-то с вами пойду: негоже им на меня глазеть. В тот дом сбегай, браток, скажи, что беда злоключилась! — обратился к молодому Пиру Светояр. Финн сомнительно поглядел на Лесоока — тот одобрительно кивнул. Сам Лесоок с Туком побежали в племя.
— Вот мило выходит! — Стреша не понимала, почему муженек посылает в дом, где Уклис. — А мы што ж, под меч остаемся? Што Синюшка? Кто идет-то из Ростова, объяснить можешь? — сердилась она на мужа, мешкавшего с правдой.
— Увидишь… Сиди, угомонись! — Не нравилась мужику нахрапистость жены. Он снова глянул на Протку.
— Синюшка, што ль, на нас ведет? Да скажи же! — горела Стреша.
— Он ведет на лешаков. Там русские. Вас не тронут.
Пузатая Протка прижала к груди Кона.
— Я останусь! — будто пропустив все, заявил Сыз.
— Конечно…
Некогда было что-то объяснять Светояру — он уходил… Женщины, дети, Сыз смотрели на него — все думали, не пуститься ли вслед?.. Но сказано ждать — и они ждали…
Светояр в конюшне осмотрел лошадей. Две кобылы были брюхаты. Взял последнего коня и со своим татарским поспешил за Лесооком.
Стойбище было уже пусто: ушли быстро. Отказались идти три старухи, старик да женщина с младенцами…
Подбежал молодой Пир, а потом Юсьва. Светояр отдал первому животину и направился по следам племени.
— Где Уклис? — спросил на скаку русич у Пира.
— Там… — указал тот рукой назад.
Пеший Юсьва отстал. Спутник же понимает речь Светояра не лучше. Вопросов больше не последовало…
А Уклис после поспешного ухода Юсьвы, оставшись одна, надумала пойти под крыло бесстрашной русской. Склонив черноволосую голову, не выказывая прозрачных глаз, сложив руки на распертом животе, кротко встала на пороге.
— Заходи уж, куда тебя девать-то…
Без единого звука Уклис прошла и села у печи.
Догонявшие невидимое племя шли по следу. Мерь уходила бесшумно, ступая шаг в шаг, почти не оставляя по себе никаких признаков. Можно было подумать, что идут три-пять человек.
Дорожка из снега и грязи повернула на восток. Впереди — ни единого звука. Оттого Светояр с Пиром постоянно оглядывались назад. Позади призрачно клубилась тревога.
Светояр вновь терзался мыслями о доме. Они невыносимо владели им. Мужик измучился совершенно. Ко всему прочему примешивалось смятение: пришли ростовцы или нет? Куда подевалась Уклис?..
Остановил коня, крикнул молодому Пиру, что возвращается, и повернул назад…
Ростовцы ехали от Плещеева, сетуя на то, что мерь лошадей не держит, а посему нет в округе хоть малого стожка сена. Кто-то даже сказал, что мерь — вроде русского человека, но без коней и бани. Все весело согласились.
— А они зимой моются где? — громко спросил тот, пораненная волками лошадь которого тащилась сзади; сам он восседал вторым на огромном коне приятеля.
— Пожалуй, в землянке зимой много не намоешься? — предположил кто-то осуждающе.
— Летом намываются в речке, аль в озере — и до следующего лета зело стараются не измараться! — сострил Синюшка.
— Мож, у них волоха такая, что само отлетает? — съехидничал Додон.
— Тварь — она есть всякая. Одна — також не лезет в воду, а как-то чистится; другая — перо о клюв; третья — о куст колючий чешется… — находил лешакам хоть какое-то оправдание рассудительный Перевясло.
— А как же, браты, паревом не удоволить жизнь, коль само зачнет отлетать? Без баньки — точь перо с клювом отрастет. И останется лишь та благода, что о куст тешится! — Отстававший на ускоряющемся марше Витей своим допущением остерегал молодых далеко не отрываться и слушать его. Так и ехали дружной кучей.
— Это все от жилища ихнего. Не человеками, а язвецами в своих норах себя представляют! — подметил Капь.
— Точно! Коли нету баньки, то и ушат под землю не спустить, а опосля кверху не поднять. Одно неудобство.
— А я вот видел — меря в домах, как наши, живет.
— Дак-то в кривичах, поди? — Все громко смеялись.
— Ваших там скоко, говоришь? — спросил у Синюшки Витей. — А то ведь по твоим словесам уже и подъезжаем?
— Два мужика, дед, две бабы, дети.
— Бабы с детями меня не зыблют — я про мужичков реку. Вдруг попрут с которой?
— Да не попрут, чего им?
— Ну, ладно-любо, уговорились! — успокоился Витей.
— Токмо я в свой дом пойду, а вы рыскайте. Найдите Лесоока — у него вся ценность ихняя! Хотя, думаю, кто-то еще ведает… Баба там есть ведьмоватая, парень — рыжий, крепкий… Всех трясите! Там серебра, поди, невесть сколь.
— Ладно-любо. У них, я так понял, должно все в земле прикопано быть? — допытывался Витей. Спутники молча слушали, смотрели на Синюшку, на следы впереди — то ли от лося, то ли от изюбра.
— Мож, в земле, мож, в дупле. Мне не ведомо — правдой клянусь! — покрутил головой на дружинников Синюшка.
— А где-то они кучкуются? Мож, ходят куда частенько? Не чутко того?
— К себе на капище ходили ране. Сейчас уже к нам шастают — на нашу гору.
— А вы столбов, что ли, себе наставили? — удивился Капь, оглядывая потемневшее пространство леса.
— Они нам уставили гору. Есть там один — вот тот самый рыжий! — разъяснил Синюшка.
— О-о, так вы с ними друга никак! — Капь говорил отчего-то больше обычного.
— Ха-ха, какие друга? Че нам с них? — Синюшке пересуд с ковами не нравился. Он отвлек внимание от себя, указав на небо и огласив: — Темнеет…
— Далече еще? — спросил беспременно ащеулый Додон…
Синюшка почуял большую перемену в отряде. Думал стать им своим, но спутникам, видимо, надо что-то иное. То приязненно щурились, а при подъезде к месту замолкли, и уже, кроме Витея, с расспросами никто не лез. Все, вроде, затаились, начали озираться, готовиться… А Капь подъехал вплотную и чего-то заговорил о разных случаях с ним — и тоже как-то мерзко, перенимая тон молодых парней.
— Ну чего, ехать будем ночь, а на месте уж отдохнем? — громко оторвал Синюшку от раздумий Витей.
— Смотрите сами. Шуйно есть племя. Богатое и к делу охочее. Надь и там бы попроведать да понюхать… — Провожатый выкладывал все, как есть.
Витей не ответил. Остановил своего изнуренного друга под седлом.
— Как поступим, браты? Заночуем, аль нагрянем затемно?
— Уж не видим, куда идем…
— С рассветом ловчей будет, Витей…
— Моя валява сейчас сама на боковую завалится! Эва вон, и по себе ей не идется — уж и пустое седло тяжкая ноша…
— Посидим, Витей, у тепленки, поразмыслим, как содеять расторопней…
Глава отряда внимал репликам соратников, заговорщицки смотрел вперед — на близкий, но пока невидимый объект охоты.
— Добро, мужики. Встанем, поразмыслим…
Ночь коротали тихо. Костер палили маленький.
Секли мечами кусты, прутья и ветки, сносили лошадям. Кормили, гладили морды и разговаривали с верными четвероногими попутчиками своей нелегкой бранной жизни.
Покусанной волками лошадке хозяин насек липовых сладких прутов, подержал их возле фыркающей, жующей морды. После скудной трапезы достал из-за пазухи большую ржаную лепешку, начал густо солить. Кобыла лезла в руки мордой. Мужик отвернулся. Она неловко поддала носопырой ему в плечо, отчего хозяин выронил душистую лепеху.
