Святая Русь. Книга 2 - Балашов Дмитрий Михайлович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Где живет-то твоя зазноба?
— В Макеллах, — вымолвил Петух. Мгновение назад решивший запираться изо всех сил, он почуял некую перемену в голосе игумена и решил не врать.
— Женку позоришь, меня!
— Вдова она! — тихо возразил Пеша. — Соскучала… — И, весь залившись алою краской, добавил, опуская голову: — Руки мне целует…
— Все-таки отдохни! — твердо сказал Федор. — Все одно с собою не увезешь. А дитя сотворишь ежели? И уедешь на Русь! О том помысли! И ей потом без тебя… — он докончил, думая о своем. — Вот что! — высказал решительно и враз. — Нынешней ночью оставлю тя у себя в келье. Не сблодишь?
Петух глядел, не понимая.
— На вот! Оденешь мою сряду! Да коли выйдешь за нуждой, рожи-то не кажи, не узнали штоб! А мне давай твою одежу… Переоболокайся!
Петух начал что-то понимать. Безропотно надел монашескую хламиду, прикинул, как закрыть лицо видлогою.
Федор меж тем деловито переодевался в мирское платье Петуха. Прикинул, что они одного роста. Смерив ногу, сменялся и сапогами. Натянул глубже на уши Пешин колпак.
— Отче игумен! — позвал Пеша негромко, когда он уже собрался уходить.
— Отче! Тамо, за хлебней, у их камни выпавши, дак удобно перелезть, я завсегда тамо… А еще сказать-то боялси допрежь, отец игумен, следят за тобою! Дак ты моим путем… Не в ворота штоб!
Федор посмотрел на слугу с удивлением: понимает! Ране бы и не помыслил такое.
— Мы, отче, все за тя Господа молим! — тихо договорил слуга. — А женку ту, Огафью, не бросить мне, жалость такая берет, как подумаю, что не увижу боле — в море бы утопилси!
— Ладно, о том после, — полуразрешил Федор, почуяв в голосе Петуха нешуточную мольбу. — А за совет спасибо! Добрыне сам скажу, что ты у меня!
Федор, опустив голову и сугорбив плечи, подошел к кельям, где разместилась вся его невеликая дружина и, к счастью, первым делом нос к носу столкнулся в дверях с боярином. Было уже темно, и Добрыня не вдруг узнал своего игумена.
— Молчи! — сурово потребовал Федор. — Петух там, а я удираю, не зазри!
Боярин понял, понятливо кивнул головою:
— И ране бы так, батюшка, сам чую, блодят греки! Може, и уведаешь чего! Провожатого не послать?
— Увидят! — возразил Федор. — Помни, я почиваю у себя в келье! Иным не скажи…
Южная темнота спускалась на город головокружительно. Царапаясь за камни стены, Федор уже мало что различал, а когда кривыми улицами выбрался к Влахернам, тьма стояла египетская. У ворот монастыря его тихо окликнули. Молодой инок долго всматривался в лицо Федора, с сомнением взглядывая на его мирское платье, потом кивнул, повелев идти за собой.
Небольшой монастырский сад подходил к самой воде, и когда они устроились в маленькой каменной хоромине на краю сада и Федор выглянул в сводчатое окно, то прямо перед собою узрел вымол, освещаемый воткнутым в бочку с песком смолистым факелом.
Ждали долго. Наконец к вымолу причалила ладья, из которой на берег сошли трое фрягов, причем один из них — в монашеском платье, что видно было даже и под плащом. С берега к ним подошли двое монахов, и один, откинувши накидку, поздоровался с монахом-фрязином. Неровно горевший факел вспыхнул, и Федор едва не вскрикнул вслух, узнав в лицо патриаршего нотария. Приезжие и встречающие гурьбой пошли в гору, а спутник Федора, живо ухвативши за рукав, повлек его по-за деревьями сада к монастырским кельям. Когда они вошли в сводчатый низкий покой и в свете глиняного византийского светильника Федор узрел двух старцев, один из коих был знакомым ему писцом у нотария, он уже не удивил ничему. Молодой инок, по знаку старого, тотчас покинул покой. В келью протиснулся еще один монах, незнакомый Федору.
— Разглядел? — вопросил его один из незнакомых ему старцев.
— Да! — отмолвил Федор, начиная постепенно понимать, зачем его позвали сюда.
— Пимена вашего снимут по прежнему соборному решению! — сурово домолвил старец. — Но снимут и Киприана, как было решено допрежь! А митрополитом на Русь изберут иного…
— Кого? — Федор почувствовал, как у него становит сухо во рту. Над столом, в трепетном свете светильника, бросающего огромные тени от склоненных голов на неровные камни стены, нависла тишина.
— Того, о ком ныне пекутся фряги! — медленно выговорил прежний старец. — И вся задержка в патриархии доселе была не с тем, чтобы собрать уже собранный синклит, а чтобы найти того, кто наверняка согласит принять унию с Римом!
— Теперь, похоже, нашли! — подхватил второй старец.
— Великий князь не допустит того! — в смятении чувств высказал Федор первое, что пришло ему в голову.
— Великий князь Дмитрий вельми болен! — возразил монах. — А сын еговый нынче в Кракове, под латинской прелестью. Невемы, стоек ли он и теперь в вере православной.
— Но Киприан в Литве!
— Его мерность, патриарх Нил, — вмешался третий, доныне молчавший монах, — согласил заменить Киприана, дабы не нарушать согласия с Галатой и Римом. Его лишат сана по возвращении. Фряги каждую ночь затем и ездят сюда!
— Но Венеция… — начал было Федор.
— Республика Святого Марка воевала с высочайшей Республикой Святого Георгия, но ни те, ни другие не воюют с папским престолом! — ответил инок.
— Мы слыхали, что ты тверд в вере, и порешили предупредить тебя!
— Чтобы ты сам узрел, своими очами! — подтвердил первый. — Рассуди и размысли! — домолвил он, оканчивая разговор. — Мы сказали и содеяли все, что могли, дело теперь за тобою, игумен!
Иноки поднялись враз. Встал и Федор, понявший, что ни расспрашивать, кто они такие, ни длить разговора не должно. Достаточно и того, что он узнал знакомого писца, с которым никогда не баял по-дружески и даже мало замечал этого тихого и незаметного, старательного работника. Теперь же поглядел на него с невольным уважением, и тот, проходя мимо, бросил на Федора быстрый внимательный взгляд, на который Федор ответил незаметным кивком, означавшим невысказанное: безусловно, не выдам!
Молодой инок вновь повел его мимо монастырских строений на улицу. Поколебавшись, не обидеть бы, Федор вынул из калиты и подал иноку золотой иперпер. Тот принял дар не обинуясь и только молча склонил голову.
Пробираясь домой, Федор несколько раз ошибался улицами и уже было думал, что не успеет до рассвета, но, однако, успел. Вновь перелез через стену, поколебавшись, зашел-таки в покои своей дружины. Добрыня, явно не спавший всю ночь, перекрестился облегченно и, молча взяв его за шиворот, повел к Киприановской келье.
— Отец настоятель, отоприте! Привел! — произнес он нарочито громко.
Петух тоже не спал. Пока они оба переодевались в свое платье, боярин стоял на пороге и что-то бубнил укоризненное. После вновь взял за шиворот уже Петуха, дабы вести его назад. Федор приостановил Добрыню за плечо, вымолвил шепотом:
— Ты отпускай его иногда!
Добрыня кивнул головой, понял и, вновь громко бранясь, поволок Петуха в дружинную келью, досыпать. А Федор, выпив воды и съевши пару маслин с куском подсохшей лепешки, стянул однорядку и повалился на ложе, только тут почуявши, что предельно устал. В голове звенело. Он еще ничего не решил, не придумал, чувствуя только одно: тяжелый гнев на обманувший его патриарший синклит и на весь этот торгашеский и бессильный город с распутником-императором во главе, готовый предаться латинам и увлечь в бездну вместе с собою восстающую из пепла прежних поражений и год от году мужающую Русь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Труднее всего убедить человека в правде. Лжи верят гораздо легче и охотнее. Федор уже не раз посетовал про себя, что не избрал для Пимена какой ни то «лжи во спасение», ибо теперь растерянный и злобный временщик слышал, слушал и не верил ничему.
Федор уже час бился с Пименом, пытаясь убедить его, что беда общая и им надобно теперь не которовать, но объединить усилия и действовать сообща. Он уже приходил в отчаяние, когда наконец и вдруг понял, почему Пимен не верит ему, и озарение пронзило его, как громом. Пимен не понимал, почему это нужно именно ему, Федору, племяннику Сергия и давнему Пименову врагу. Он попросту не допускал мысли, что кто-то может действовать не на пользу себе самому, а из каких-то иных, высших, соображений. Понявши это, Федор умолк и обалдело глядел на Пимена. И такого человека они все терпели на месте вершителя судеб церкви русской!
