Державы Российской посол - Дружинин Владимир Николаевич (читать книги полностью TXT) 📗
«Пленные, видев армию Царского Величества, вчетверо большую, нежели каковую видели во время баталии, о великости ее удивлялись».
Меньше половины ее хватило для разгрома противника. Стало быть, мотайте на ус!
Но вскорости Карл объявился – живой, с горсткой придворных, с Мазепой. В степях за Днепром, на пути к туркам. И как только приспела сия весть, видение мира померкло. Ибо сомнительно упрямца возмочь образумить.
И вот лежат шатры на фурах, под мелким дождем. Главная квартира снова на колесах.
Нету, нету отставки от Марса…
Лещинский, слыхать, удрал из Польши, паны живо скинули его с престола, чуть докатился полтавский гром. Крассов, потрепанный напоследок Синявским, ретировался в Померанию. Стало быть, виват Августу! Кроме саксонца, сесть на польский трон некому – такова злосчастная доля сего государства.
И царское величество иного выбора не имеет, как принять обратно беглого союзника. Увы!
Свидание с саксонцем назначено в Торуни. Зарницы за лесом возвестили издалека – король уже прибыл, ждет, артиллерия репетирует салют, чтобы дружно, разом приветствовать царя.
Борис потом вспоминал:
«Сия бытность обоих потентатов вельми удивила, какою низостью, и почтением, и без всякой отмолвки во всем послушностью был король Август к Царскому Величеству…»
Уж кланялся – ниже нельзя. Разоделся словно куртизанка, – вся грудь в кружевах, под кадыком самоцвет чуть не с кулак. Стыда не показал нисколько. Или, быть может, не пробился стыд сквозь пудру, выбеливающую лицо обильно. Борису сдавалось – Торунь устроила маскарад, по примеру Венеции. То не король всамделишный, – маска изгибается в реверансе, маска семенит ногами, раскидывая искры. А искры обманные, потому как брильянты на застежках башмаков фальшивые.
С усердием натужным, как в дурной комедии, творили политесы ближние к саксонцу люди. И Борис ловил себя на том, что никому здесь не верит – ни вельможе, ни герольду, трубившему у ворот, ни ремесленникам, выгнанным по королевскому приказу из мастерских на улицу, на торжество.
А звездный брат комедиальное сие ликование охладил. Во-первых, парадностью одежды не почтил, встретил Августа в красном кафтане офицера-преображенца. Во-вторых, оглядев короля взыскательно, спросил напрямик, где шпага. Его, царского величества, подарок.
Смешавшись на миг, саксонец извинился. Виноват, мол, оставил в Дрездене, запамятовал. Соврал, негодный. Карлу ведь передарил царский клинок. А швед, убегаючи, его потерял, и на полтавском поле тот клинок нашли…
– Ну так вот, – сказал царское величество, не скрывая усмешки. – Я тебе дарю новую.
И тотчас принесли ее. Ту самую, прежде даренную саблю… И саксонец вынужден был съесть горькую пилюлю, оружие с поклоном взять.
Перо просилось запечатлеть памятную сцену, но Борис не допустил. Дипломату не все следует класть на бумагу. Как-никак союз с Августом возобновлен, старое надобно похерить.
Условлено, что царевич Алексей поедет учиться в Дрезден и король назначит наставников добрых.
– Дома говорить не заставишь, – роняет царь хмуро. – Немецкий язык ему нужен. И латынь.
Оба монарха верхом, со свитой, объезжают город. В тусклом небе расцветают ракеты, поливают башни и кровли то синим колером, то зеленым, то алым. Башни островерхие, вытянутые, с острыми шпилями, город утыкан остриями, взгорбился каменным ежом.
Наутро Главная квартира перешла на суда. Вереницей, убранные флагами, гирляндами, прижались к пристаням ладьи, золотясь начищенной медью церемониальных мортир. Прощальный фейерверк падал градом головешек, едко дымил и сварливо шипел, погружаясь в воду.
Верно, Август охотно утопил бы в Висле и саблю вослед своему фейерверку.
Флотилия должна плыть вниз по реке, в Мариенвердер, где обоих владык встретит король Пруссии. Ныне, после Полтавы, и он испытывает небывалое к царской особе расположение.
От непогоды, от сырости речной Борис начал кашлять. Звездный брат предупредил:
– Не болеть, Мышелов! В Пруссии ты мне нужен.
Свернув с Вислы, флотилия втиснулась в узкий приток и через малое время начала палить из мортир. Уже поднялся на холме замок Тевтонского ордена, охваченный густо городскими строениями.
Подошла ладья Фридриха, с черным одноглавым орлом на флаге. И пруссак учинил прием высший, но без подобострастия, омерзевшего Борису. Из ладьи вышел спокойно, целоваться не лез, а, пожав руку царю, отвел его к себе и усадил рядом, Августа же будто не приметил сразу. Пришлось саксонцу ехать позади.
И Фридриху подарена царем сабля.
Столы накрыли в замке, под сенью гербов. Громадные, вырезанные из дерева, заново покрашенные, они взирали на пирующих надменно.
– Эти господа у нас бывали, – сказал царь, поглядев на гербы. – При Александре Невском визит нам сделали.
Фридрих не понял.
– История старая, – вставил Куракин.
– А вспомнить полезно, – вмешался Петр. – Расскажи, князь, про Невского!
Король выслушал и указал на двух-трех вельмож, штурмовавших жареную свинину.
– Тевтонские роды живучи.
Интереса царь не выразил, стал расспрашивать короля об академиях, учрежденных им в Берлине для ученых и для художников.
– Не при вас ли, – спросил Петр, – обретается знаменитый филозоф Лейбниц?
– Ученая братия своенравна, – вздохнул Фридрих, – однако Лейбниц моей академией не погнушался.
Царь сказал, что был бы весьма рад завязать знакомство, выслушать советы столь просвещенного мужа.
– Осторожно! – воскликнул король. – Язык у Лейбница острее бритвы.
– Я не боюсь, – засмеялся царь. – Острый инструмент всегда на пользу.
Саксонец, не упускавший случая вступить в разговор, поспешил сообщить:
– Русские бояре испытали это на себе. Его величество собственноручно резал им бороды.
– Верно, – кивнул Петр и положил обсосанную поросячью ножку. – Обросли зело. Правда, бывает и побрит, да плохой с него профит.
Август, уплетавший айсбайн – свое любимое жаркое, – перестал жевать, хотя царь в его сторону не смотрел.
Рядом с Борисом датский посол, брызгаясь, впивался в грушу. Его маленькие с рыжинкой глаза бегали от одного венценосца к другому.
– Я не знаю Лейбница, – сказал он. – Но с вашим сувереном выдержать словесную дуэль трудно.
– И не только словесную, – подхватил Куракин. – Быть в дружбе с его царским величеством гораздо выгоднее, чем в ссоре.
– Да, участь Карла убеждает в этом. Русские поразили Европу. Кто мог помыслить, что вы побьете шведов! Карл приводил в трепет весь север, самого императора.
И шепотом, на ухо:
– Бедный Август. Ему не слишком удается хорошая мина при плохой игре.
«Так ему и надо», – подумал Борис.
Пруссак оттеснил Августа совершенно, весь день не отходит от царя. Собой неказист – мешковатый, сутулый, на высоких каблуках нетверд. Верно, обулся специально к приему великорослых потентатов. Все же царю лишь до плеча достает.
Сей поклонник муз, однако, еще паче почитает Марса. Приближенные его держатся по-военному, лихо звенят шпорами, живот при короле не распускают. Многие уже удостоены нового ордена Черного Орла – свирепого, с крючковатым злым клювищем. Гвардейцы – молодец к молодцу – вышколены на диво, маршируют так, будто шар земной силятся покачнуть.
Встанешь из-за стола – на плац, наблюдать воинские экзерсисы, либо на форт, где пушкари лупят по мишеням. Потом опять за стол. К ночи башка словно чугунная. Тетрадь покоится в ларце, не до нее тут, скорее бы в постель завалиться.
«Восемь дней в великих банкетах пребывали», – написал Борис коротко ослабевшей от возлияний рукой.
Однако и дело сделать успели, «учинили альянс общий, Царского Величества, датского, польского, прусского против шведа».
Сытные яства, терпкое бургундское, можжевеловая водка не мешали готовить сей союз. Напротив, самые молчаливые выкладывали потаенное. Куракин, не пропускавший речи соседей-дипломатов, говорил царю:
– Натура у Фридриха несмелая. Прочие немецкие владетели ему подозрительны. Виноват сам, покойный его отец разделил земли между братьями, а Фридрих завещание отменил, захватил наследство. Из Бранденбурга ушел в Берлин, боясь, что родня его отравит. Аппетит ко славе имеет большой, а силенок маловато, в ружьях недостаток. Ганновер, к примеру, ремеслами и всем насущным богаче. Так что побуждать Фридриха к наступлению на шведов напрасно.
