Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Уж не подвергли ли вы кардинала Монтальто пытке столь излюбленной в Испании, что говорите с такой уверенностью? — спросил, улыбаясь, Андреа.
Деза на это ничего не ответил, а Медруччио не мог удержаться от улыбки.
— Но, господа, к какому же мы пришли заключению? — спросил Оливарес.
— Итак, прелестная Диомира, — обратился к куртизанке Медруччио, — кого, по вашему мнению, мы должны избрать в папы?
— Папа Григорий XIII еще не умер, да и после его смерти закон дает вам десять дней до открытия конклава, подумайте, узнайте всех конкурентов, и за три дня до открытия конклава опять соберитесь здесь для окончательного решения.
— Браво, красавица! — вскричал Андреа. — Сама Соломонова премудрость говорит вашими прелестными устами. Решено: за три дня до открытия конклава опять здесь соберемся все. Теперь, покончив с делами, будем веселиться, я желаю предложить тост за здоровье прелестнейшей из женщин.
— Мы с удовольствием принимаем этот тост потому, что догадываемся, кто эта прелестнейшая женщина, — сказал Медруччио, подымая свой кубок.
— За здоровье красавицы Диомиры!
Все князья церкви подняли свои бокалы, чокнулись с куртизанкой и выпили вино.
III
Исповедь
Церковь святого Франциска, стоит в самом бедном квартале Рима, вполне соответствуя задачам ордена влиять на низший класс народа. Во все времена и века католические монахи руководили совестью граждан таким образом: доминиканцы и бенедиктинцы имели своими прихожанами аристократию; иезуиты богатую буржуазию и государственных людей, совестью которых свободно распоряжались сообразно своим целям. Низший класс народа, вообще все плебеи, обожали францисканцев и подавали им хотя скудную милостыню, но по ее громадному количеству она нисколько не уступала приношениям других орденов. В Риме и его окрестностях буквально не было ни одного бедняка, который бы не уделял милостыни из своих скудных средств в пользу нищенствующих благочестивых братьев святого Франциска, что, в общем, и составляло громадные суммы. Вот почему в римских церквах публика была чрезвычайно разнообразна. Женщины из неимущего класса всегда были фанатичны. История церкви нам дает множество примеров, до каких чудовищных размеров иногда доходил фанатизм женщины, исповедовавшейся у францисканского монаха.
В церкви святого Франциска, о которой идет речь, было восемь исповедален. Перед каждой из них выстроилась очередь кающихся. Старый, сгорбленный монах высокого роста показался около сакристии [87], луч солнца, упавший из окна, осветил его суровое лицо, истощенное долгим постом и молитвой. То был кардинал Монтальто. Вообще не было в обыкновении, чтобы генерал ордена сам исповедовал кающихся; эту обязанность исполняли другие монахи, но Феличе Перетти являлся исключением. Он сам выслушивал грешников и утешал их. Исповедуя бедняков, он знакомился с их горем, узнавал о преступлениях богатых вельмож, что позже стало для него руководящей нитью в преследовании с неумолимой строгостью всех нарушающих закон. К кардиналу-монаху подошла молодая женщина, бедно одетая, и сказала:
— Святой отец, я хочу исповедаться у вашей эминенции.
— Поздно, дочь моя, — мягко отвечал кардинал Монтальто. — Исповедуйся у кого-нибудь другого, я больше не имею времени.
— Святой отец, я непременно желаю исповедаться у вас, — настаивала женщина.
— Почему же непременно у меня? Здесь есть много священников достойнее, чем я, они могут примирить тебя с Богом и дать мир твоей душе.
— Я знаю ваше преподобие, но пришла сюда, для того чтобы видеть и говорить с кардиналом Монтальто, — настаивала женщина.
— Понимаю, дочь моя, — сказал Перетти, — ты желаешь получить от меня материальную помощь, но не забудь, что я известен в целом Риме под именем бедного кардинала; тем не менее все, что я могу, сделаю, и ты получишь маленькую часть из той скудной милостыни, которую получает монастырь, но только прошу тебя доставить мне свидетельство о твоей бедности от приходского священника.
Кающаяся улыбнулась.
— Уверяю вашу эминенцию, — отвечала она, — что я не нуждаюсь в помощи, я сама готова предложить лепту в пользу монастыря.
— Что же ты хочешь, дочь моя?
— Я хочу говорить с папой.
— В таком случае и обратись к его святейшеству.
— Я обращаюсь к его преемнику — это лучше.
Феличе Перетти невольно вздрогнул и сказал:
— Вижу, что моя миссия исповедника сегодня еще не кончилась, подойди к крайней исповедальне. Я тотчас буду к твоим услугам.
Отворив дверцу, кардинал вошел в исповедальню и приказал кающейся прочесть известные молитвы. Женщина, став на колени, сказала:
— Прежде всего, святой отец, позвольте мне сообщить вам, кто я такая. Меня зовут Диомира, я — римская куртизанка.
— А, ты знаменитая Диомира, — проговорил кардинал, — которую боятся все жены Рима и проклинают матери, ты неотразимая сирена, приводящая в сумасшествие всю молодежь столицы. И вот, терзаемая угрызениями совести, ты пришла покаяться в грехах.
— Да… — отвечала куртизанка. — Но прежде всего мне хотелось бы рассказать вам мою историю и узнать, могу ли я надеяться на отпущение грехов?
— О да, можешь надеяться, дочь моя, — отвечал исповедник. — Господь Бог милосерд и всегда слышит молитвы кающихся. Говори, я тебя слушаю.
— Моя мать была крестьянка из Монтальто, — начала свой рассказ Диомира. — Когда я родилась, она уже перенесла все несчастья, которые только может перенести женщина. Причиной всех бедствий была ее необыкновенная красота. Говорили, что она могла служить моделью для Мадонны великому Рафаэлю. Семейство моей матери было бедно, но счастливо, и ничего лучшего не желало. Один раз она сидела около своей хижины, как вдруг прискакали трое вооруженных людей, схватили ее, положили на седло и помчались к их господину Сан-Фиоренцо.
Невольное восклицание вырвалось из уст Перетти.
— Что с вами, святой отец? — спросила Диомира.
— Ничего… Продолжай, дочь моя, твой рассказ меня интересует, — отвечал монах, припоминая этот трагический эпизод, свидетелем которого он был в молодости, и клятву, данную им тогда: беспощадно преследовать благородных злодеев, вырывающих дочерей из объятий их родителей, если когда-нибудь власть попадет к нему в руки.
Диомира продолжала:
— Когда я родилась, синьор Сан-Фиоренцо уже охладел к моей матери и начал обращаться с нею чрезвычайно грубо. Недовольный тем, что родилась дочь, а не сын, синьор прогнал нас обеих, меня и мать, на кухню. В это время моя мать была еще очень молода и красива. Слуги синьора Сан-Фиоренцо, видя, что их синьор окончательно разочаровался в своей любовнице, начали позволять с ней разные грубости, полные возмутительного цинизма. Когда мне было семь лет от роду, двое слуг поспорили, кому обладать матерью, ни один из них не хотел уступить ее другому, хотя мать моя, конечно, не согласилась бы на их гнусные предложения и скорее предпочла бы смерть такому позору, тем не менее претенденты горячились и спорили. Злоба одного из негодяев дошла до крайних пределов. Он выхватил нож и вскричал: «В таком случае пусть же она никому не достанется», — погружая нож по самую рукоятку в грудь моей матери. Несчастная тут же упала мертвая, и ее кровь брызнула мне в лицо.
— Как у вас хватает силы рассказывать такие ужасы? — прошептал Перетти.
— Да, святой отец, хватает, — с горькой иронией отвечала куртизанка. — Пролитая кровь моей матери памятна мне, я ее вижу постоянно перед собой, и в особенности в те минуты, когда ползают у ног моих знатные синьоры…
— Продолжай, дочь моя, я слушаю.
— Синьор Сан-Фиоренцо кончил скверно. Среди соседей он имел много врагов. В одну темную ночь мы увидели пламя, охватившее стены замка, и услышали свирепые вопли бандитов, в миг все было уничтожено и разграблено. Меня увезли, и я попала к синьору Атилло Браччи, владетелю большего укрепленного замка, мне тогда было всего одиннадцать лет от роду, все находили, что я была необыкновенно хороша собой и развита не по летам. Синьор Атилло Браччи воспользовался своим правом надо мной…
