Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
— Откуда мне знать, цезарь. У тебя много обязанностей – и благодетельствовать подданным, и охранять границы, и хранить спокойствие. Мало ли…
— Размытость понятий, попытка сразу хвататься за сотню дел, желание повсюду успеть – это пороки, отличающие неумелого правителя, Ларций, а я не хочу быть неумелым. Я хочу быть лучшим. И умные люди – Плотина, Дион, Аполлодор, к сожалению, они все как на подбор, оказались философами, – объяснили мне, что главная и единственная обязанность государя, его, так сказать, профессиональный долг, заключается в улучшении нравов.
Лонг покрутил головой.
— Мне трудно понять тебя, царственный. При чем здесь нравы и обязанности государя? Конечно, в каком?то смысле…
— Да ни в каком?то смысле, Ларций! – Траян раздраженно перебил префекта. – А в самом что ни на есть прямом, самом практическом! Помнишь, я не раз упоминал, что хочу быть таким императором, какого бы сам себе желал, если бы был подданным?
— Да, конечно, – подтвердил Ларций.
— Тогда встает вопрос, какого принцепса может пожелать себе частное лицо, вояка Марк Ульпий Траян? Рохлю Клавдия, тирана Домициана, угрюмого Тиберия? Или такого, как Веспасиан, только без его неумеренной скупости и нетерпимости к философам. Если боги вручили мне этот народ, я должен знать, куда его вести, к какой цели, а какая иная цель, кроме совершенствования в добродетели способна принести благо народу. Всему народу, Ларций! Вся деятельность принцепса, конкретное, ежедневное исполнение им своих обязанностей, всегда в любой момент должна сводиться к постоянному, пусть и малозаметному улучшению нравов подданных. Иначе неизбежны провалы, кризисы, неудачи, гражданские войны, а чаще всего гибель правителя.
— Прости, государь, не понял!
Траян разгорячился.
— Это же проще простого! Каждое указание, каждое решение, каждый эдикт должен утверждать добродетель и способствовать тому, чтобы сегодня подданные были лучше чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Всякая серьезная политика может основываться только на этом принципе. Методы могут быть разными – например, победоносная война в Дакии, строительство потрясающих воображение сооружений в столице, забота о беспризорных детях, установление гармонии между обладающими властью органами, запрет на организацию тайных обществ, но в любом случае цель одна – улучшение нравов, а посему твой поступок в отношении Эвтерма выглядит вопиющим вызовом этому основополагающему принципу.
Хочу, чтобы ты понял меня правильно – следует отделять конкретного Марка Ульпия Траяна от человека с тем же именем, но получившего титул Отца отчества. Предпочтения этого частного Марка никак не могут сказываться на государственных делах. Разве я виноват, что в настоящий момент мудрость нашла прибежище в среде этих длиннобородых, разгуливающих в хламидах и жалком отрепье босяков, называющих себя философами? Что хромоногий Эпиктет диктует правила поведения бывшим консулам и членам сената?
Пусть даже он во многом прав, но мне, природному римлянину обидно, что кто?то из гречишек первым нашел дорогу к тому, чему я вынужден следовать в своей деятельности? Разве моя вина в том, что империя огромна, и большинство народов в ней живут по своим законам, и единственное, чего они боятся, это сила, а силу олицетворяю я, и оттого, как я буду пользоваться этой силой – благожелательно и разумно или слепо и тиранически – зависит состояние дел в империи.
И в такой момент ты бросаешь вызов верховной власти, подвергаешь наказанию человека, явившегося ко мне с просьбой о помощи! Кстати, Эвтерм пришел хлопотать за других, в первую очередь за тебя, Ларций. Это дорогого стоит. Это очень повышает престиж философии Если я двину тебя по службе, горлопаны, демагоги и мошенники сразу поднимут вой – цезарь двуличен. Бойтесь цезаря, страшитесь победителя! Карьеристы, подхалимы, всякая мразь начнут требовать продвижения по службе только за то, что принимают пищу за одним столом со своими рабами.
У меня, Ларций, нет времени заниматься подобными вопросами.
Меня ждет Восток.
Рим, его граждане требуют от меня безопасности на границах, величия среди других народов и сытой жизни. Только при таком подходе подданные готовы улучшать свой нрав, да и то с очень большой неохотой. Так что не обессудь и удовлетворись моими подарками. Их у меня два. На выбор. За верную службу я хочу подарить тебе виллу в Путеолах. Сам я, как тебе известно, на виллах не живу, 25 но мне приятно одаривать друзей, тем более когда они это заслужили. Если ты по примеру своего Эвтерма заделался философом, и утверждаешь, что богатство – вещь безразличная, я не буду настаивать. Второе предложение менее роскошно, но… как бы выразиться поточнее, более человеколюбиво. Я готов отпустить тебя в Рим, чтобы ты успел на роды Волусии. Конечно, ты можешь понадобиться мне на переговорах, уж больно зверский у тебя вид, но если ты сделаешь выбор, тебя никто ни в чем не упрекнет. Придется задействовать Турбона. Этот рожей настоящий убийца и насильник.
— Цезарь, я хотел бы оказаться возле Волусии, когда придет ей время рожать. Прости, божественный!
Император неожиданно и очень разволновался.
— Не надо оправдываться, Ларций! Я на твоем месте тоже выбрал бы поездку в Рим, чтобы первым взять на руки такое крохотное, такое пискучее существо.
Он сделал паузу, потом признался.
— Если бы ты знал, с каким удовольствие я взял бы его на руки, объявил римским гражданином!..
Траян замолчал, повесил голову. Справившись с душевной болью, уже вполне властно договорил.
— Ты, Ларций, действительно богат другим, его и держись. У тебя есть Волусия, у тебя скоро будет наследник. Так что обойдемся без преторства? Впрочем, если ты будешь настаивать, я соглашусь.
— Я не буду настаивать, справедливейший. Ты рассудил верно.
— Вот и хорошо. По такому случаю забирай также виллу. Зосима, где ты старый пень? Наливай.
Император и префект выпили вино, закусили холодной медвежатиной, лежавшей в блюде на столе.
Траян на мгновение задумался, что?то припомнил, потом кивком указал на выход из палатки.
— Времени, у него, видите ли, нет, – не совсем понятно поделился он, затем вполне по–деловому обратился к префекту. – Вот еще о чем я хотел поговорить с тобой. Как полагаешь, прав был красавчик Лупа? Этот варвар – он указал на выход из палатки, – никогда не смирится? Никогда не склонит головы?
Ларций ни секунды не колебался.
— Никогда, божественный!
— В таком случае, будь готов, префект.
— Всегда готов, божественный!
— Зосима, наливай!..
* * *
Получив письмо из дома в котором Постумия сообщила сыну, что, по ее мнению и по мнению повитухи, Волусия догуливает последний месяц, Ларций без страха напомнил императору о его обещании отпустить в Рим. Траян в тот же день отдал распоряжение и, вызвав Лонга, в присутствии Помпеи Плотины, вручил префекту документ, подтверждавший право всадника Корнелия Лонга на владение виллой в Путеолах.
— Это наш подарок маленькому, – добавила супруга императора. – Счастливо, Ларций. Передавай мои наилучшие пожелания Волусии.
В тот же день к Лонгу явился Квинт Марций Турбон, с приказом императора сдать ему конную гвардию на то время, пока префект будет в отлучке. Это неожиданное решение несколько омрачило радость скорого свидания с женой. Своим преемником Ларций рассчитывал видеть кого угодно, только не Турбона. Входящий в силу центурион словно догадался о разочаровании префекта и поделился с ним, что на этом посту не задержится.
— Не переживай, Лонг, – он бесцеремонно хлопнул Ларция по плечу, – недолго мне водить твоих сингуляриев.
Ларций пожал плечами. Подобная уверенность покоробила его, однако не замечать перемены, совершавшиеся в окружении императора, уже было невозможно. Что?то стронулось в высших эшелонах власти. Молодая поросль, поднявшая головы во время дакийских войн, уже отчетливо подпирала, а кое в чем и подталкивала прежних друзей императора. Другое дело, что в те сентябрьские дни это обстоятельство менее всего волновало Лонга. Траян ясно дал понять, что среди высших военачальников ему места нет.
