Крестоносцы. Том 1 - Сенкевич Генрик (читать книги полные txt) 📗
— То-то старый пан обрадуется, как мы воротимся, — сказал после минутного молчания Гловач. — В Згожелицах тоже будут рады.
Ягенка, как живая, встала перед взором Збышка, словно тут вот, рядом, сидела с ним на санях. Всегда так бывало, что, неожиданно вспомнив девушку, он видел ее как наяву.
«Нет, — подумалось ему, — не будет она рада, потому что ворочусь я в Богданец, да только с Дануськой, а она пускай за другого выходит…» В это мгновение Збышку представились Вильк из Бжозовой и молодой Чтан из Рогова
— и так горько вдруг ему стало, что она может достаться кому-нибудь из них. «Уж лучше бы она кого другого нашла, — подумал он про себя, — ведь им бы только лакать пиво да в зернь играть, а она хорошая девушка» Подумал он и о том, что дядя очень огорчится, когда обо всем узнает, однако тотчас утешился, вспомнив, что для Мацька всего важнее были род да богатство, которое могло бы поднять значение рода. Правда, Ягенку взять — на меже жениться, зато Юранд был богаче Зыха из Згожелиц, и легко было предугадать, что Мацько недолго будет сердиться на племянника, тем более что старик знал о его любви к Дануське и о том, чем он ей обязан… Поворчит-поворчит, да и перестанет, еще рад будет потом и Дануську станет любить, как родную дочь!
И вдруг в сердце Збышка шевельнулось чувство любви к дяде и тоски по этому суровому человеку, который любил и берег его как зеницу ока; в битвах защищал его больше, чем самого себя, для него захватывал добычу, для него наживал богатство. Двое их было — одиноких — на свете! Даже родственников не было у них, разве такие дальние, как аббат, и, когда им, бывало, приходилось расставаться, они друг без друга места себе не находили, особенно старик, которому для себя ничего уже не было надобно.
«Ох, и рад же он будет, ох, и рад! — повторял про себя Збышко. — Я бы одного только хотел: чтобы Юранд принял меня так, как примет дядя».
И он попытался представить себе, что скажет и что сделает Юранд, когда дознается про то, что Дануська с ним обвенчалась. Мысль об этом беспокоила Збышка, а впрочем, не очень — дело-то ведь было сделано. Неприлично было бы Юранду вызывать его на поединок, а уж если бы он очень уперся, Збышко мог бы сказать ему: «Соглашайтесь, покуда честью вас просят, а нет, так ведь ваше право над Дануськой людское, а мое божье, и не ваша она теперь, а моя». Слыхал он как-то от одного причетника, сведущего в писании, что жена должна оставить отца своего и матерь свою и прилепиться к мужу, и полагал, что право на его стороне. Он не думал, однако, чтобы у них с Юрандом дело дошло до ссоры и вражды, и полагал, что много помогут тут просьбы Дануси, а пожалуй, еще больше вмешательство князя, которому Юранд был подвластен, и княгини, которую он любил как опекуншу своей дочери.
В Прасныше путникам посоветовали остаться на ночлег и предупредили, что волки от сильных морозов сбились в огромные стаи и нападают даже на целые обозы. Однако Збышко не обратил на это внимания, к тому же в корчме он случайно встретил нескольких мазовецких рыцарей, которые со слугами тоже направлялись к князю в Цеханов, и нескольких вооруженных купцов из самого Цеханова, которые возвращались с товаром из Пруссии. Для такой кучи народу волки не могли представлять опасности, и все они целым поездом выехали в ночь несмотря на то, что к вечеру подул ветер, нагнал туч и началась поземка. Ехали, держась близко друг к другу, но так медленно, что Збышко начал опасаться, что они не поспеют к сочельнику. Местами, где лошади совсем увязали в снегу, приходилось расчищать путь. По счастью, лесом шла торная дорога. Однако путники завидели Цеханов, когда уже совсем сгустились сумерки.
Если бы не огни, пылавшие на холме, где строился замок, путники под городом, быть может, долго кружили бы во мгле, слушая завывание вьюги и не догадываясь, что они уже достигли цели. Никто из спутников Збышка толком не знал, зажгли ли эти огни в сочельник для гостей или по какому-нибудь старому обычаю, да и никто из них сейчас не думал об этом, все помышляли только об одном: как бы поскорее укрыться в стенах города.
А вьюга меж тем все крепчала. Пронизывающий холодный ветер нес целые тучи снега, гнул деревья, ревел, свирепствовал, срывал целые сугробы, взвивал и кружил снежную пыль, занося сани и лошадей; словно острым песком, хлестал путников по лицу, забивал дыхание, не давал говорить. Не стало слышно бубенчиков, подвешенных к дышлам, а в вое и свисте бури зазвучали какие-то жалобные голоса: то ли вой волков, то ли отдаленное конское ржание, то ли полный ужаса зов о помощи. Измученные лошади все теснее жались друг к дружке и шли все медленнее.
— Вот это метель так метель! — сказал, задыхаясь, чех. — Счастье, пан, что город уж близко и огни горят, иначе пришлось бы нам худо.
— Кого непогода застигла в поле, тому смерть, — заметил Збышко, — да я уж и огней не вижу.
— Мгла такая, что и огню не пробиться. А может, раскидало дрова и уголья.
На других санях купцы и слуги тоже толковали о том, что, коли непогода застигла кого далеко от жилья, не услыхать уж тому наутро колокольного звона. Объятый внезапно тревогой, Збышко сказал вдруг:
— А что, коли Юранд, не дай бог, в дороге!
Чех, который силился разглядеть во мгле огни, услыхав слова Збышка, повернул к нему голову и спросил:
— Так это должен был приехать пан из Спыхова?
— Да.
— С панной?
— Огни совсем пропали, — произнес Збышко.
Огни и в самом деле потухли, зато на дороге у самых саней пявилось несколько всадников.
— Куда прешь?! — хватаясь за самострел, крикнул зоркий чех. — Кто вы?
— Мы княжьи люди, нас послали на помощь путникам.
— Слава Иисусу Христу!
— Во веки веков.
— Проводите нас в город! — сказал Збышко.
— Никто из вас не отстал?
— Никто.
— Откуда едете?
— Из Прасныша.
— Других путников по дороге не встречали?
— Не встречали. Может, на других дорогах найдутся.
— Люди посланы на все дороги. Поезжайте за нами. Вы сбились с пути! Берите правее!
И они повернули коней. Некоторое время слышен был только вой бури.
— Много ли гостей в замке? — спросил через минуту Збышко.
Ближайший всадник недослышал и наклонился к Збышку:
— Что вы говорите, пан?
— Я спрашиваю, много ли гостей у князя и княгини?
— Гостей, как всегда, много!
— А нет ли пана из Спыхова?
— Нет, но его ждут. Люди тоже выехали навстречу.
— С плошками?
— При таком-то ветре!
Они не смогли продолжать разговор, так усилился рев бури.
— Прямо шабаш чертей да ведьм! — произнес чех.
Збышко велел ему замолчать и не произносить имени черных духов.
— Разве ты не знаешь, что в такие праздники черти боятся и прячутся в проруби? Как-то в сочельник днем рыбаки под Сандомиром нашли одного в неводе: он держал в пасти щуку, но как заслышал колокольный звон, так и сомлел, а они до звезды били его палками. Что и говорить, вьюга страшная, но это Христос попустил, видно, хочет, чтобы завтрашний день показался нам еще радостней.
— Эва! Мы уж под самым городом были, а не случись этих людей, плутать бы нам, может, до полуночи, потому мы с дороги уж сбились, — возразил чех.
— С дороги мы сбились потому, что огни погасли.
Тем временем они въехали в город. Сугробы на улицах навалило такие, что во многих местах замело даже окна, вот почему, кружа за городом, путники не могли видеть огней. В городе было потише. На улицах было пустынно, горожане сидели уже за ужином. Лишь кое-где перед домами мальчики с вертепом и с козой пели, несмотря на метель, колядки. На рынке тоже встречались ряженые, они опутались гороховой соломой и изображали медведей, а так кругом было пусто. Купцы, с которыми ехал Збышко, остались в городе, а шляхтичи направились к старому замку, где жил князь; когда они подъехали поближе, замок весело засиял перед ними своими стеклянными окнами.
Подъемный мост через ров был опущен, так как время литовских набегов миновало, а крестоносцы, предвидя войну с польским королем, сами искали дружбы с мазовецким князем. Кто-то из княжеских слуг затрубил в рог, и ворота тотчас отворились. У ворот стояло десятка полтора лучников; но на стенах и у бойниц не было ни живой души — князь позволил страже оставить посты. Навстречу гостям вышел старый Мрокота, который приехал в замок два дня назад; он приветствовал гостей от имени князя и проводил их в покои, где они могли переодеться к столу.
