Бунташный век. Век XVII (Век XVII) - Шукшин Василий Макарович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Видно, жила в крови этих людей, горела языческая искорка — то был, конечно, праздник: сожжение отвратительного, ненавистного, злого идола — бумаг. Люди радовались.
Степан увидел в толпе Матвея Иванова, поманил рукой к себе. Матвей подошел. Степан втолкнул его в круг:
— Ходи!.. Покажь ухватку, Рязань. Мешком солнышко ловили, блинами тюрьму конопатили… Ходи, Рязань!
Матвей с удовольствием пошел, смешно семеня ногами, и подпрыгивая, и взмахивая руками. Огрызнулся со смехом:
— Гляди, батька, а то я про донцов… тоже знаю!
Костер догорал.
Догадливый Иван Красулин катил на круг бочку с вином.
— Эге!.. Добре, — похвалил Степан. — Выпьем, казаченьки!
Улюлюкающий, свистящий, бесовской круг распался.
Выбили в бочке дно; подходили, черпали чем попало — пили.
Астраханцы завистливо ухмылялись.
— Всем вина! — велел Степан. — Что ж стоите? А ну — в подвалы! Все забирайте! У воеводы, у митрополита — у всех! Дуваньте поровну, не обижайте друг дружку! Кого обидют, мне сказывайте! Баб не трогать!
— Дай дороги, черти дремучие! — раздался вдруг чей-то звонкий, веселый голос. Народ расступился, но все еще никого не видно. — Шире грязь, назем плывет! — звенел тот же голос, а никого нет. И вдруг увидели: по узкому проходу, образовавшемуся в толпе, прыгает, опираясь руками о землю, человек. Веселый, молодой парень, крепкий, красивый, с глазами ясного цвета. Ноги есть, но высохшие, маленькие, а прыгает ловко, податливо, скорей пешего. Астраханцы знали шумного калеку, почтительно и со смехом расступались. Тот подпрыгал к Разину, смело посмотрел снизу и смело заговорил:
— Атаман!.. Рассуди меня, батюшка, с митрополитом.
— Ты кто? — спросил Степан.
— Алешка Сокол. Богомаз. С митрополитом у нас раздор…
— Так. Что ж митрополит?
— Иконки мои не берет! — Алешка стал доставать из-за пазухи иконки с ладонь величиной, достал несколько…
Степан взял одну, посмотрел.
— Ну?..
— Не велит покупать у меня! — воскликнул Алешка.
— Пошто?
А спроси его? Кто там? — Алешка показал снизу на иконку, которую Степан держал в руках.
— Где? — не понял Степан.
— На иконке-то?
— Тут?.. Не знаю.
— Исус! Вот. Так он говорит: нехороший Исус!
— Чем же он нехороший? Исус как Исус… Похожий, я видал таких.
— Во! Он, говорит, недобрый у тебя, злой. Где же он злой?! Вели ему, батюшка, покупать у меня. Мне исть нечего.
Матвей взял у Алешки иконку, тоже стал разглядывать. усмехнулся.
— Чего ты? — спросил его Степан.
— Ничего… — Матвей качнул головой, опять усмехнулся и сказал непонятно: — Ай да митрополит! Злой, говорит?
— Как тебе Исус? — спросил Степан, недовольный, что Матвей не говорит прямо.
— Хороший Исус. Он такой и есть. Я б тоже такого намазал, если б умел, — сказал Матвей, возвращая богомазу иконку. — Строгий Исус. Привередничает митрополит…
Степану показалось, что это большая и горькая обида, которую нанесли калеке. Опять от мстительного чувства вспухли и натянулись все его жилы.
— Где митрополит? — спросил он.
— В храме.
— Пошли, Алешка, к ему. Счас он нам ответит, чем ему твой Исус не глянется.
Они пошли. Степан скоро пошагал своим тяжелым, хромающим шагом, чуть не побежал, но спохватился и сбавил. Алешка прыгал рядом… Торопился. Рассыпал иконки, остановился, стал наскоро подбирать их и совать за пазуху. И все что-то рассказывал атаману — звенел его чистый, юношеский голос. Степан ждал и взглядывал в нетерпении на храм.
К ним подошел Матвей; он тоже вознамерился пойти с атаманом.
— Ты, мол, обиженный, потому мажешь его такого! — рассказывал Алешка. — А я говорю: да ты что? Без ума, что ли, бьесся? Что это я на него обиженный? Он, что ли, ноги мне отнял?
— Степан Тимофеич, возьми меня с собой, — попросил Матвей. — Мне охота послухать, чего митрополит станет говорить.
— Пошли, — разрешил Степан.
Алешка собрал иконки. Пошли втроем. Вошли в храм.
Митрополит молился перед иконой Божьей Матери. На коленях. Увидев грозного атамана, вдруг поднялся с колен, поднял руку, как для проклятия…
— Анчихрист!.. Душегубец! Земля не примет тебя, врага господня! Смерти не предаст… — Митрополит, длинный, седой и суровый, сам внушал трепет и почтение.
— Молчи, козел! Пошто иконки Алешкины не велишь брать? — спросил Степан, меряясь со старцем гневным взглядом.
— Какие иконки? — Митрополит посмотрел на Алешку.
— Алешкины иконки! — повысил голос Степан.
— Мои иконки! — смело тоже заорал Алешка.
— Ах, ябеда ты убогая! — воскликнул изумленный митрополит. — К кому пошел жалиться-то? К анчихристу! Он сам его растоптал, бога-то… А ты к ему же и жалиться! Ты вглядись: анчихрист! Вглядись! — Старик прямо показал на Разина. — Вглядись: огонь-то в глазах… свет-то в глазах — зеленый! — Митрополит все показывал на Степана и говорил громко, почти кричал. — Разуй его — там копытья!..
— Отвечай! — Степан подступил к митрополиту. — Чем плохой Исус? Скажи нам, чем плохой? — Степан тоже закричал, невольно защищаясь, сбивая старца с высоты, которую тот обрел вдруг с этим «анчихристом» и рукой своей устрашающей.
— Охальник! На кого голос высишь?! — сказал Иосиф. — Есть ли крест на тебе? Есть ли крест?
Степан болезненно сморщился, резко крутнулся и пошел от митрополита. Сел на табурет и смотрел оттуда пристально, неотступно. Он растерялся.
— Чем плохой Исус, святой отче? — спросил Матвей. — Ты не гневайся, а скажи толком.
Митрополит опять возвысил торжественно голос:
— Господь бог милосердный отдал сына своего на смерть и муки… Злой он у тебя! — вдруг как-то даже с визгом, резко сказал он Алешке. — И не ходи, и не жалься. Не дам бога хулить! Исус учил добру и вере. А этот кому верит? — Митрополит выхватил у Алешки иконку и ткнул ею ему в лицо. — Этому впору нож в руки да воровать на Волгу. С им вон, — Иосиф показал на Степана. — Живо сговорятся…
Степан вскочил и пошел из храма.
— Ну, зря ты так, святой отец, — сказал Матвей. — Смерти, что ль, хочешь себе?
— Рука не подымется у злодея…
— У тебя язык подымается, подымется и рука. Чего разошелся-то?
— Да вот ведь… во грех ввел! — Митрополит в сердцах ударил Алешку иконкой по голове и повернулся к Богородице: — Господи, прости меня, раба грешного, прости меня, матушка Богородица… Заступись, Пресвятая Дева, образумь разбойников!
Алешка почесал голову; он тоже сник и испугался.
— Злой… А сам-то не злой?
— Выведите из терпения!..
Тут в храм стремительно вошел Степан… Вел с собой Семку Резаного.
— Кого тут добру учили? — запально спросил он, опять подступая к митрополиту. — Кто тут милосердный? Ты? Ну-ка глянь суда! — Сгреб митрополита за грудки и подтащил к Семке. — Открой рот, Семка. Гляди!.. Гляди, сучий сын! Где так делают!? Можеть, у тебя в палатах? Ну, милосердный козел?! — Степан крепко встряхнул Иосифа. — Всю Русь на карачки поставили с вашими молитвами, в гробину вас, в три господа бога мать!.. Мужику голос подать не моги — вы тут как тут, рясы вонючие! Молись Алешкиному Исусу! — Степан выхватил из-за пояса пистоль. — Молись! Алешка, подставь ему свово Исуса.
Алешка подпрыгал к митрополиту, прислонил перед ним иконку к стене.
— Молись, убью! — Степан поднял пистоль.
Митрополит плюнул на иконку.
— Убивай, злодей, мучитель!.. Казни, пес смердящий! Будь ты проклят!
Степана передернуло от этих слов. Он стиснул зубы… Побелел.
Матвей упал перед ним на колени…
— Батька, не стреляй! Не искусись… Он хитрый, он нарошно хочет, чтоб народ отпугнуть от нас. Он старик, ему и так помирать скоро… он хочет муку принять! Не убивай, Степан, не убивай! Не убивай!
— Сука продажная, — усталым, чуть охрипшим голосом сказал Степан, засовывая пистоль за пояс. — Июда. Правду тебе сказал Никон: Июда ты! Сапоги дарю лижешь… Не богу ты раб, царю! — Степана опять охватило бешенство, он не знал, что делать, куда деваться с ним.
