Отчаяние - Есенберлин Ильяс (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
— А я все не об этом думаю, — заговорил он, как всегда, короткими отрывистыми фразами. — Добро, зло… Это не ханская забота. А вот то, что ханство мое рассыплется, то это твоя правда. И знаю я ее лучше тебя. Но не потому это, что на крови замешан тот клей, которым соединял я вместе роды и племена…
— А почему, хан Аблай?
— Ты знаешь, жырау что я бывал в Омске, в других русских городах… — Голос у хана стал совсем другим, приглушенным, задумчивым. — И всякий раз, приезжая туда, я уезжал от охраны и целыми днями ходил, смотрел. Это совсем не такие города, как Самарканд или Бухара. Нет, они пока еще намного меньше, но там совсем ровные улицы, и дом от дома находится на одинаковом расстоянии…
— Ну и что? — удивился жырау. — Если в Бухаре или Кашгаре запутанные улицы…
— Знаешь, чем сильно было войско моего пращура Чингисхана? Тем, что оно было разбито на тумены — по десять тысяч всадников. И в каждом тумене каждый всадник знал свое место. Оно и передвигалось так, в полном порядке, и каждый головой отвечал за соседа. Но все равно оно двигалось и двигалось по жизни, а когда умер Чингисхан, стали перепутываться тумены, мешать друг другу…
— Ну и что?
— Теперь все те народы, которые сеяли хлеб и боялись наших туменов, сами выстраивают так свою жизнь. Но они оседлы, и в этом их страшная сила, их… как ты это называешь… «будущее». Видишь, они даже селятся в полном порядке, словно выстраиваются туменами. У русских это называется «кварталами». Я считал: в каждом квартале двенадцать домов… И не могут они уйти от них, ускакать. На земле они садят деревья и сеют хлеб. И под землю они лезут. Я смотрел в Усть-Камне и на Жаике. Они выкапывают руду и делают пушки и плуги. А мы носимся по степи и радуемся, что она большая. Но со всех сторон уже стискивает нас другая жизнь. И мы исчезнем, если… если сами не научимся строить такие кварталы, сажать деревья и добывать руду…
— Когда-то все это уже было в стране казахов, — заметил Бухар-жырау. — Потом пришли тумены твоего пращура, и, как пыль на дорогах мира, смешались и потянулись мы за ними…
— Может быть, мне, его потомку, предстоит воссоздать то, что было разрушено…
— Вот почему ты давно уже смотришь на русские города!
Во взгляде, брошенном старым жырау на хана, были удивление и тревога.
В день прибытия в урочище Кокчетау самолюбивый хан Аблай узнал, что по приказу омского генерал-губернатора без согласования с ним началось строительство двух новых укреплений на личных ханских джайляу — при озере Зеренды и в Сандыктау. Как раз в это время распространились слухи о неурядицах в Российской империи: якобы объявился русский царь Петр Третий, который от берегов Жаика пошел войной на Петербург. И хан решил воспользоваться положением. По его призыву стало вновь собираться распущенное было недавно ополчение. С ним он решил напасть и уничтожить шеститысячный русский гарнизон Кокчетау и соседних укреплений, отвоевав себе новые города. В свою очередь, генерал-губернатор начал подтягивать войска к границам степи. Во всех крепостях пушки были выкачены на валы, но смотрели они в двух направлениях: в сторону степи и в противоположную сторону, откуда со дня на день могли появиться разъезды Пугачева. Стало известно, что, за исключением Оренбурга, восставшими взяты почти все крепости по Жаику, а башкирские туленгуты целыми аулами присоединяются к самозванцу.
Да, это был самый удобный момент, чтобы одним ударом вернуть все свои земли да еще захватить порядочную добычу. Вряд ли устояли бы малочисленные русские гарнизоны перед закаленной в непрерывных войнах конницей Аблая. К тому же в этих гарнизонах солдаты открыто поносили царицу. С каждым днем все больше их дезертировало и уходило к Пугачеву. Аблай уже готовился созвать большой ханский совет и начать военные действия. В качестве первой цели, которую он поставил перед собой, было требование признать его главным ханом трех жузов.
Но вдруг все переменилось… Началось с того, что хану донесли о неком туленгуте, привезшем письмо с Жаика от каких-то казахских батыров. В письме казахские джигиты призывались нападать на российские укрепления, захватывать их, после чего объединяться в отряды и идти на Жаик, к новому царю, который обещает волю всем: русским, башкирам, казахам, кто бы они ни были — крепостные или ханские туленгуты. Ханские телохранители так и не нашли письма, но мятежного туленгута привели к самому хану.
— Кто ты? — спросил Аблай, всматриваясь в обезображенное лицо туленгута.
Даже не склонив головы, туленгут мрачно смотрел в лицо хану Аблаю. Ноздри у него были вырваны, а на лбу багровела выжженная русская буква "В", означающая слово «вор». Такие клейма ставили на царских рудниках тем, кто нарушил порядок или пытался бежать.
— Не узнаешь меня, хан?!
И голос показался знакомым Аблаю.
— Где письмо, которое ты привез от самозваных батыров?!
— Батырское звание получают на поле боя, а не в придачу к отцовским табунам! — ответил туленгут и обнажил в усмешке крепкие белые зубы.
И тут хан узнал его. Это был Керей — внук кузнеца Науана и потомок батыров из рабов Кияка и Туяка, о которых любил рассказывать Бухар-жырау. На стенах Саурана погиб его дед. За неуплату долга попал он в туленгуты к одному султану. Хозяин его захотел взять к себе в постель его малолетнюю дочку, и туленгут Керей ударил его кинжалом. Аблай рассудил тогда их, передав убийцу царским властям. А царский суд присудил его к каторге на рудниках…
— Я узнал тебя, табунщик Керей! — сказал хан Аблай. — Что же это за новый орысский царь, которому служат убийцы?!
Табунщик Керей усмехнулся:
— Убить султана — это сбросить с себя половину грехов перед Богом!
— А как сбросить все грехи?
— Для этого нужно убить хана! — спокойно ответил Керей.
Как ни пытали его, он не сказал, кому передал письмо пугачевских батыров. На следующее утро его привязали к хвостам лошадей и растащили на части. Но в то же утро полторы сотни джигитов из ханского туленгутского аула ушли к самозванцу. Когда сам хан с полутысячей верных телохранителей догнал через два дня их у небольшой степной речки, со стороны бежавших раздались ружейные выстрелы. Оказалось, что вместе с бежавшими казахскими туленгутами уходит к Пугачеву, перебив своих офицеров, рота русских солдат из небольшого укрепления недалеко от Кокчетау.
Пришлось отступить. А когда хан Аблай возвратился в свою ставку, то узнал, что из приграничных аулов рода караул не явилось по его призыву и половины ополчения. Бии сказали ему, что наиболее бедные джигиты — «черная кость», — почти все туленгуты из этих аулов ушли к русским бунтовщикам. Эти бии и приехавшие с ними богатые аксакалы не хотели возвращаться обратно в свои аулы. Что ни день бежали по одному, по двое, а то и целыми сотнями джигиты из самого Кокчетау, где собиралось ополчение. Паника охватила всех знатных людей в степи. Многие баи уходили со своими семьями в русские крепости…
Целую неделю не выходил из своей двенадцатикрылой юрты хан Аблай. А потом в сопровождении сотни джигитов поскакали его гонцы: один к сибирскому генерал-губернатору, другой — в осажденный Пугачевым Оренбург, а третий — к его заклятому врагу, хану Нуралы. Через три недели в небольшой крепости на Тоболе произошла встреча ханов Аблая и Нуралы, на которой присутствовали царские офицеры из Омска и Оренбурга.
Сразу после этой встречи летучие отряды ханов Нуралы и Аблая перекрыли всю степь. Они вылавливали бегущих к Пугачеву джигитов и русских солдат. Своих беглецов казнили на месте, а солдат передавали царским карателям. Совместными усилиями оба хана предприняли жестокий рейд против бунтующих башкир, и в придачу к их коннице были выделены верные правительству казаки и уланы.
Вот тогда почти столетний Бухар-жырау и спел хану Аблаю свою знаменитую песню:
О Аблай, не задохнись от ярости,
