Ганнибал-Победитель - Алин Гуннель (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
— Ганнибал погиб!
На нас пала ночь. Все пытались хоть что-нибудь рассмотреть в этой непроглядной тьме, непроглядной из-за смерти Ганнибала.
Что же случилось? Ты, Ганнибал, хотел быть на виду у всех. Ты хотел устроить для рати представление, исполнить блестящий трюк. У нас уже давно не происходило ничего знаменательного, и тебя охватило нетерпение. Ровный темп марша действовал тебе на нервы. Мы в это время шли на север по долине быка Родана. Никто не мог бы пожаловаться на состояние дороги. Мы продвигались без особых хлопот. Впереди у нас высился горный массив — предвкушение собственно Альп. Скалы громоздились друг на друга, обрываясь в бездну. Отвесные склоны были начисто лишены растительности. Вскоре мы, однако, перестали обращать внимание на складчатый массив. Наш путь лежал мимо него — вплотную, но всё же мимо. Это колоссальное собрание утёсов и плоскогорий было нам безразлично, оно как бы не существовало для нас. Только не для тебя, Ганнибал. В сопровождении небольшой свиты ты взобрался на гору и таким образом придал ей значимость в наших глазах. «Смотрите, Ганнибал!
Во даёт! Ну шутник...» — донеслись до меня восхищённые голоса.
Но там, наверху, его конь испугался и стал на дыбы. Испуг этот был столь неожиданным и выразился столь бурно, что ты, Ганнибал, слетел с лошадиной спины, точно оттолкнувшись от трамплина. И толчок этот был настолько сильным, что ты пушинкой полетел вдоль отвесных скал (именно к такому сравнению прибегали впоследствии многие очевидцы). Твой благородный жеребец тоже обрушился вниз. Эти два падения были совершенно не похожи друг на друга. Конь фырчал, ополоумев от страха, а его копыта выбивали из скалы искры. Потом жеребец начал сам биться о каменную стену. К этому времени он был уже мёртв. Подчиняясь прихоти горы, глыба безжизненной плоти поочерёдно то стукалась о камни, то проволакивалась по ним. Ещё мгновение — и полёт прекратился. Многие даже удивились, что гора вдруг перестала с прежней крутизной обрываться вниз: казалось, будто она делала это намеренно, прикладывая все свои недюжинные силы. Несколько секунд воины, затаив дыхание и приставив ладони к надбровным дугам, не сводили взглядов с откоса.
Всё-таки, Ганнибал, слово «пушинка» плохо подходит к твоему случаю. Оно применимо лишь потому, что им воспользовались многие. О твоём теле и о твоём путешествии вниз явно позаботился Владыка Гор, Баал-Либанон. Гора сама разметила трассу твоего слалома, так что ты спускался, плавно скользя вправо-влево. Бог заставил твоё тело мягко подстраиваться под особенности горного рельефа. В отличие от жеребца, ты был совершенно пассивен. Почему? Потому что полагался на Судьбу? Хотелось бы думать, что так. Ты не пытался ухватиться за скалу или за камень, дабы остановить падение. Ты не скорчился в знак протеста против того, что происходило с тобой. Очевидно, ты не смотрел ни вверх, ни вниз: вверх — на свиту или на слона, который внезапно попятился и наступил на копыто твоему коню, вниз — на воинов, стоящих с разинутыми ртами, не в силах поверить в то, чему они стали свидетелями. Нет, ты не летел кружась, как пушинка, ты быстро и плавно скользил вниз, виляя из стороны в сторону, словно ручеёк. Твоё тело доверилось чужим рукам, которые бережно переворачивали его — со спины на живот, потом обратно на спину. Перед ещё более крутым обрывом тело твоё принял карниз, который остановил падение, задержал тебя, отчего на только что бывшую грозной гору снизошли смирение и кротость.
— Между прочим, там росла толокнянка, — рассказывает кельт Негг. — И было полно ягод. Я набрал целую горсть, потому что очень люблю толокнянку— или, как мы её называем, медвежью ягоду, — особенно если её прихватило морозцем, тогда она перестаёт быть такой мучнистой. Так что Ганнибал там неплохо устроился, его ягодное ложе было помягче того, на котором приходится спать мне.
Но что было думать о тебе всем остальным? Минута проходила за минутой, а ты лежал недвижим. Смотревшие на тебя сверху видели лишь расслабленное, податливое тело — тело спящего, или потерявшего сознание, или скончавшегося. Неужели ты и впрямь умер? А если нет, почему не закричал? Почему не поднял руку, показывая всем, что это ещё не конец? Я могу полагаться только на твои слова о том, что ты испытал там, где долину Родана теснят восхитительные в своей дикой красе горы. Невредимо лёжа на уступе, ты одновременно, невесомый, пребывал в некоей Пустоте, и в твоих чертах, всё глубже отпечатывалась смерть: сначала она проявила себя в мягких тканях, затем в костях, затем во внутренностях, которые эти кости призваны оберегать. Ты ощущал блаженство. Всё поверхностное в твоей жизни рассеялось, у тебя не осталось ни целей, ни намерений. Твой страх был уничтожен страданиями, а твои страдания поглощены способностью выстоять. Головокружительное счастье вознесло тебя на высоту, с которой ты мог распоряжаться своей судьбой и с которой видел человека, равнодушного к тому, будет он жить на свете или нет. Твоя жизнь свершилась. Теперешнее ощущение не могло быть превзойдено, сколько бы ты ещё ни прожил: это было счастье человека, подчинившего себе страх и таким образом вырвавшего его из своего сердца.
Твоя ошеломлённая свита, часть которой спешилась, а часть продолжала сидеть верхом, естественно, хотела получить точные сведения о случившемся на их глазах. Они закостенели, а их кровь заледенела при мысли сначала о непосредственных, затем — о более отдалённых его последствиях. Сие конкретное происшествие способствовало кипению среди свиты страстей, связанных с открывавшимися возможностями, оно смешало её мысли и чувства, породило идеи и прожекты, которые могли перетасовать всё и вся, поменяв людей ролями и представив их в новом свете.
Падение правителя, причём падение буквальное, повлёкшее за собой появление трупа, казалось бы, не предъявляет ни к кому дополнительных требований. Все мёртвые тела схожи в том смысле, что смерть в любом случае имеет одинаковые последствия: смерть убивает тело, убивает человека. Однако с кончиной правителя связаны некие экстраординарные явления. Она высвобождает тени: власть и почести, богатство и возможность распоряжаться им, право повелевать и ожидать подчинения, дела, оставшиеся неоконченными и требующие завершения, — всё, что само по себе, казалось бы, ничто, поскольку больше нет тела, к которому это прилагалось, нет человека, который нёс бремя всего этого, правитель лежит мёртвый. Призрачные мороки, одуряющие тени разлетаются в разные стороны от того, кто не только более не способен ничего нести, но кого нужно нести другим. В такие минуты держава и власть на некоторое время съёживаются, боевой дух утрачивается, кругом воцаряется пустота.
Сами же тени взмывают вверх и начинают парить над головами. Они ищут и одновременно не ищут себе новых хозяев, пытаются соблазнить и бегут их. В самый что ни на есть ответственный период они заигрывают и дразнят: «Возьмите нас, если сумеете!» В иерархической структуре приближённых, в которой совсем недавно каждый знал своё место, наступает бурление и хаос, да, хаос, который потрясает её до самого основания. Званые и незваные начинают ссориться, интриговать и мысленно даже драться за эти тени, оставленные смертью на попечение живых.
Кто будет облечён тем, от чего смерть освободила правителя? Как и когда это произойдёт? Облекающие пока пустоту одежды дрожат, словно тени в Аиде. В точности как раньше уже не будет, даже тени не останутся прежними. Каждый честолюбец становится разбойником Прокрустом [148]: если одеяние слишком коротко, его необходимо вытянуть, если слишком длинно — обрубить.
Кто сопоставит правителей и героев с тенями, которые отбрасывают порабощённые? Это сделаю прямо сейчас я, Йадамилк. Власть и славу нужно откуда-то взять, их нужно захватить и похитить, нужно сосредоточить в одном месте и копить дальше, на них нужно навести лоск, чтобы они ослепляли живых. Тени, чёрные мороки, которых не желает знать смерть, исходят от подавляемых. Правителям нужно иметь в своём распоряжении тех, кем править, повелителям — тех, кому повелевать, героям нужны побеждённые и неудачники. Тому, кто, облечённый великолепием, стоит впереди, нужны толпящиеся вдали оборванцы; бедняки видят свою нужду в зеркале неизрасходованного богатства богачей, ибо богатство всегда продолжает накапливаться и остаётся неизрасходованным. Когда власть, полномочия и ценности отбираются у людей в пользу правителя, героя и богача, тогда бедные и объявленные недееспособными видят, что блеск и всякие побрякушки не более чем тени, которые отбросили от себя сами бедняки.
