Анна Иоановна - Сахаров Андрей Николаевич (книги онлайн полные TXT) 📗
В обольщении красивым кабинет-министром молодой фрейлины немалою долею входили и политические расчёты. У каждого вожака политической партии в то время имелись собственные свои шайки шпионов. Самый большой контингент их, конечно, находился у самого владетельного герцога курляндского, располагавшего громадными денежными и другими средствами для закупки, но зато лишённого способности делать удачные выборы, затем были достойные и расторопные лазутчики у Остермана, Миниха, цесаревны Елизаветы, владевших тою или иною заманчивой стороною, но у Артемия Петровича не оказывалось ни капитальных средств в деньгах, ни особенно влиятельных связей. Несмотря, однако же, на скудное, бессильное положение своё, Артемий Петрович сравнительно располагал более деятельною партией шпионов в тех востроглазых резвых фрейлинах и комнатных девушках, которые, чтобы угодить очаровательному министру, готовы были на всевозможные хитрости и увёртки. Одна Варвара Дмитриевна могла заменить собою целый легион подкупных шпионов. Зоркие глаза её, не уставая, следили за герцогом, императрицею и за другими нужными людьми, и не могло укрыться ни одного секретного разговора, где бы её маленькое ушко не участвовало в работе. И как счастлива она была, когда её вести интересовали милого, когда он награждал за них огненными поцелуями.
От неё-то и узнал Артемий Петрович о ненадёжном состоянии здоровья императрицы, о чём он передавал секретарю иностранной коллегии, сославшись, будто слышал о том от самого лекаря Фишера. Справедливо, Фишер действительно говорил, но только не ему, а Бирону, что и было подслушано Варварой Дмитриевною.
– Заждалась я тебя, милый, – продолжала между тем девушка, не отнимая рук от шеи дорогого человека и не сводя с него глаз, – как долго!
– Что делать, Варя, люди были близкие мне, нужные, я и так их не удерживал, а отпустил раньше обыкновенного. Да и виделись мы недавно, вчера, у принцессы Анны.
– Да что это за свидание! – надула губки девушка, – слова нельзя перемолвить, взглянуть лишний раз опасно.
Девушка затараторила, так ей хотелось выложить вдруг всё, что было на сердце и что во всё это время делалось во дворце интересного. Быстро сыпались слова с розовых губ, вперемешку с поцелуями, перескакивая с одного предмета на другой. То говорилось о строгой императрице и страшном герцоге, о том, что в последнее время между ними стали часто случаться досадливые речи, как будто ссоры, продолжавшиеся дольше прежних, то слышалось имя Анны Леопольдовны, которую фрейлина искренне любила. Она только на вид такая, а в душе добрая, постоянно возвращалась в рассказах Варвара Дмитриевна к своей принцессе, никому выговора не скажет, да чего не скажет, и сама вовсе не заметит ничего. Весь день только что читает, если бы не ходить к тётке, так и оставалась бы за книжкой неодетою. На вопрос Артемия Петровича: по-прежнему ли тётка Анна Ивановна любит племянницу и не случалось ли между ними чего? – Варвара Дмитриевна сначала сказала, что ничего не заметила, но потом, подумав, добавила:
– Вот только в самое последнее время, как начались размолвки-то с герцогом, тётка стала похолоднее с принцессою. Иной раз, как даёт ей целовать свою руку, заметно, с неудовольствием отвернётся.
– А не знаешь, Варя, отчего? – допытывался Артемий Петрович.
– Не знаю… – протянула девушка, – а сдаётся мне, что задумал что-нибудь герцог: больно он лебезит около принцессы.
– Не хочет ли он сына женить на Анне Леопольдовне?
– Всё это так, верно, мой милый, какой ты умный, а мне бы век не догадаться, пока не услыхать от них самих. Теперь я понимаю, почему герцог, как ни придёт, всё твердит одно, всё нахваливает, что его Петруша, хотя по шестнадцатому году, а мужем может быть настоящим… – лукаво улыбаясь и несколько конфузясь, передавала Варвара Дмитриевна.
– Если это правда, моя дорогая, так сослужи мне большую службу: уговори всеми средствами, сама или через Юлиану, принцессу отказать Петру Бирону.
– Хорошо, дело не трудное; принцесса боится, да и не любит Биронов.
– Ну, а обо мне, Варя, ни герцог, ни государыня ничего не говорили? Никаких разговоров не было?
– При мне ничего не говорили, а Юшкова рассказывала, будто государыня тебя очень хвалила: и умный-то ты какой, и говоришь красно.
– А другие не говорили?
– Другие-то говорили, да об этом не стоит рассказывать… так, гадость какая-то…
– Что говорили?
– Право, милый, не стоит рассказывать… я и забыла…
– Скажи, кто говорил-то?
– Известно, кто у нас шут гороховой? Куракин.
– Нет, ты мне скажи, Варя, всё расскажи. Я это хочу непременно, требую.
– Да зачем тебе знать? Ты такой недотрога, сейчас рассердишься… а Куракину, известно, только бы ругаться.
– Не буду сердиться, Варя, ты только расскажи, мне нужно, – продолжал настаивать Артемий Петрович.
– Вечером это было вчера. Герцог говорил про Анну Ивановну, какая она мудрая монархиня, что все предначертания покойного дяди привела в исполнение, а Куракин вдруг говорит:»Нет, не все». А какие же? – спрашивает герцог. «А вот, – говорит Куракин, – Пётр накинул на Волынского петлю, да не успел затянуть, а государыня не токмо не затянула, а, напротив, сделала кабинет-министром». Анна Ивановна изволила улыбнуться и пригрозить пальцем. Ведь скоморох!
И, чтобы загладить неприятное впечатление от рассказа, Варвара Дмитриевна ещё теснее прижалась к Артемию Петровичу и ещё страстнее целовала его.
– А знаешь ещё, что рассказывают при дворе? Кто говорит, что ты будто скоро женишься на Салтыковой, кто – на сестре Еропкина, – переменила разговор Варвара Дмитриевна, желая отвлечь внимание от гадкой политики, – но я не верю… ведь ты любишь меня? не бросишь? – ласкалась девушка.
Часы шли, а увлечённые наслаждениями Артемий Петрович и фрейлина не замечали, как проходило время, как дневной свет пробивался всё яснее и настойчивее сквозь опущенную занавеску окна и как светлая, длинная полоска, пробравшись от окна, прорезала всю комнату и ярко нарисовалась на противоположной стене.
Варвара Дмитриевна очнулась и засуетилась собираться во дворец, подбирая все принадлежности своего туалета, разбросанные в беспорядке, где ни попало, на кровати, стульях, столах или просто на полу.
– Пора, пора, мой милый, скоро у нас там все поднимутся, – торопилась она.
И, поцеловав на прощанье лежавшего в постели кабинет-министра, она убежала.
– Да, не забудь определить к себе на службу моего племянника! – послышался голос из соседней комнаты.
Артемий Петрович нежился и мечтал.
Картины, одна другой обольстительнее, рисовались в его воображении… отец отечества… бессмертная слава… один он выше всех и все ему поклоняются… Кто это?.. Наш бессмертный, славный Артемий Петрович! И его имя будут с почтением повторять из рода в род отдалённые потомки.
Волынский, прежде всего, был характера общительного, человек слова, не способный закрываться внутри себя. У таких людей всегда конфиденты из людей домашних, которым они передают всё насевшее внутри, все свои надежды, радости и мечты. И у Артемия Петровича был такой конфидент – Кубанец.
И долго ещё кабинет-министр и Кубанец говорили между собой. В их отуманенные будущим величием головы ни разу не прокралось сомнение, ни разу не навернулся вопрос о собственной силе и силе тех, с которыми предстояло бороться. А между тем люди практические не дремали, не убаюкивали себя мечтами, а рылись и прочно укрепляли под собою почву.
Утром этого же дня оба Андрея Ивановича, Ушаков и Остерман, во всей подробности знали, что за собрание было у кабинет-министра, кто именно был и о чём шли речи.
