Хмельницкий. - Ле Иван (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
Вдруг словно из-под земли вынырнула еще одна, четко вырисовывавшаяся на восточном склоне неба фигура казака, очевидно, постарше. Как и заведено было у казаков, он пошел навстречу, властно крикнул на коня и тоже схватил неспокойное животное под уздцы.
Сагайдачный на миг залюбовался таким проявлением казацкой солидарности и умелым обращением с резвым конем. Все иные мысли в это мгновение улетели прочь. Он ускорил шаг, — вполне естественно: воину захотелось поближе посмотреть на молодого казака, который отважился ехать на необъезженном коне и, видимо, в дальнюю дорогу. Но его заинтересовал и второй казак, так уверенно обращавшийся с конем. Его помощь была очень необходима молодому казаку, и он, поняв это, своевременно подошел… «Извечная благородная черта побратимства у украинских людей!»
Но… что это? Или старшому показалось в предрассветной мгле? Он еще больше ускорил шаг, ибо старший казак поднес руку к поясу, туда, где всегда торчит если не пистоль, то хороший нож. И в то время, когда молодой казак, воспользовавшись помощью, намеревался вскочить в седло, свободная и, наверное, не пустая рука другого резко ударила коня под задний пах…
Конь словно взбесился, стал на дыбы. Молниеносно вырвался он из рук обоих и, чуть было не сбив с ног молодого казака, бросился вскачь. Молодой казак собирался уже сесть в седло, а оказался на земле. Но сгоряча он еще держался за поводья, тащась некоторое расстояние за лошадью, и не сразу отпустил их.
— Ах, мерзавец! — выругался Сагайдачный и в тот же миг бросился наперерез коню.
Своей сильной рукой он схватил поводья и так дернул голову коня, что тот, заржав, упал на передние ноги. Потом вскочил на ноги, осыпав Сагайдачного песком, захрапел и оглянулся, но уже больше не порывался бежать.
— Эй, стой, говорю! — снова крикнул Сагайдачный казаку, который так предательски всполошил коня и теперь торопился скрыться в одном из дворов, заросшем кустарником. — Стой, мерзавец! Из какого куреня, выродок?! — свирепо кричал старшой.
Не будучи в силах догнать преступника, он вытащил из-за пояса пистоль. А «выродок», словно крыса, скрылся в густых зарослях, поглощенный мраком.
— Кто этот твой мерзкий доброжелатель, молодец? — спросил Сагайдачный у Богдана, ибо молодой казак и был сыном подстаросты Хмельницкого.
— Сердечно благодарю пана… пана… — заикаясь, произнес Богдан, немного хромая, но довольно быстро подойдя к своему спасителю. — Пан Максим Кривонос снарядил меня в путь на горячем и недостаточно объезженном коне.
— Так это Кривонос, подсаживая молодого казака, ударил коня ножом в бок, что тот как бешеный стал на дыбы?
— А, ножом в бок? Нет, уважаемый пан. Максим предупредил меня о нраве коня. Но мне все же пришлось снарядить этого потому, что раньше у меня был чужой конь, принадлежащий переяславскому купцу. А ножом в бок… Не понимаю. Весьма благодарен вам. — И Богдан поклонился еще раз.
Присмотревшись вблизи к своему спасителю, он подумал, что стоящий перед ним человек с дорогой саблей и немецким пистолем в руке, очевидно, важный атаман. Только растрепанная большая борода показалась необычной.
Сагайдачный отдал поводья Богдану, а сам стал осматривать раненый бок лошади.
— Кинжалом, проклятый, полоснул коня по животу!.. К счастью, впопыхах только кожу поцарапал. Кто ж он такой, спрашиваю? Подлый сын змеиных родителей, как враг, хотел запороть коня, погубить молодца…
Богдан с испугом посмотрел в ту сторону, куда скрылся непрошеный и такой опасный помощник. Пожав плечами, он объяснил:
— Какая-то выходка сумасшедшего или… Очевидно, так и есть, как говорит пан. Это не казак, а перебежчик из турецких войск, называющий себя Селимом, прошу пана. Он приехал вместе с донцами, интересные рассказывал вещи при моем посредстве, поскольку он не знает нашего языка. Казалось, искренне желал стать казаком, даже хотел отказаться от басурманской веры и принять православное вероисповедание…
— Перебежчик? А не лазутчик ли турецкого султана? Благодари бога, юноша, твои родители счастливы. Если бы турок не растерялся, заметив меня в последний момент, то не соскользнул бы его предательский нож с ребра животного. Выпустил бы он потроха коню, тот и озверел бы… Ты мог бы жизни лишиться от такой помощи. У пана какие-то счеты с турком?
Расстроенному Богдану пришлось только пожать плечами. Он отряхивал с одежды пыль, а в голове роились разные догадки. И хотя был не уверен в своих предположениях, тихо ответил:
— Очевидно, да. Переяславский купец предупреждал меня, что какой-то турок — а это, наверное, он и есть — интересовался мной… Они хотят отомстить мне за одного бея, который погиб в поединке со мной, и этим почтить его память. Впрочем, возможно, что это был другой турок… Но я, очевидно, задерживаю пана, прошу прощения…
— О нет, нет, прошу! Только что вышел пройтись подышать свежим днепровским воздухом. Пан юноша торопится? — вежливо спросил казак, с удовольствием поглаживавший свою бороду.
— Упаси боже, куда в такую рань! Собираюсь выезжать вместе со своими, они, должно быть, ждут меня на постое. А пан, прошу прощения, наверное, казацкий старшина или как? — с любопытством спросил Богдан, стараясь подражать в выговоре своему спасителю с патриаршей бородой.
— Да, юноша, — старшина. Такие дела… В Терехтемиров сейчас много старшин съехалось… — ответил тот, вздыхая, и Богдан не понял, то ли он осуждает съезд, то ли сожалеет о чем-либо ином.
— Я понимаю пана. Наверное, тяжело быть старшиной в регименте, когда вокруг такое волнение. Мать с одним ребенком прежде времени седеет, а ведь у старшины немало всяких хлопот и не с одним…
Сагайдачный даже улыбнулся, услышав такое меткое сравнение. Юноша казался хорошо воспитанным, и с ним было приятно разговаривать.
— О каком движении говорит пан, прошу, если наши казаки победоносно отразили нападение басурман в этой местности? Наступают мирные времена, юноша, скоро добьемся соглашения с польской Короной. Какое же волнение?..
И Сагайдачный повернулся к Богдану, державшему уже совсем усмиренного коня под уздцы. Его подкупил интерес юноши к государственным делам, и захотелось услышать о них мнение молодежи. Ведь это она, самая молодая сила в государстве, проявила столько стойкости и рыцарского мужества в борьбе с турками и татарами. А под Паволочью…
— Мирные времена, говорит пан, но настанут они только после победы над неверными, да и то — надолго ли? Теперь у казаков новые заботы, с паном гетманом Жолкевским… Вы-то не были на раде старшин, где королевский поручик пан Конецпольский предъявил, как говорится, гетманский ультиматум не только казакам, но и широкому кругу наших людей, занимающихся хлебопашеством. Он старался склонить панов полковников согласиться с требованием Жолкевского.
— К сожалению, я там не был. Так и до ссоры недалеко… А я не был.
— Пан может лишь сожалеть об этом, так как Конецпольский вот уже три дня как уехал из Круга. Ходят слухи, что вельможный пан гетман весьма недоволен ответом полковников, но все-таки он согласился с их предложением…
— Как это — согласился, юноша?.. — «Занятный молодец», — подумал Сагайдачный.
— Полковники говорят, что пан Станислав Жолкевский согласился направить на казачий Круг сеймовую комиссию в полном составе не для предъявления ультиматума, а для мирных переговоров.
Сагайдачный вздохнул и сразу не нашелся что ответить молодому казаку, так уверенно говорившему об этом. На площади стало немного светлее, и он присмотрелся к юноше, открытое лицо которого дышало умом и искренностью. У Сагайдачного возникло желание посоветоваться с ним. Ведь казацкая мудрость определяется не длинными усами.
Юноша тоже вежливо ждал осуждения или, может быть, одобрения его слов.
— Об этом я знаю. Разумеется, пан гетман должен был теперь послать к казацким старшинам не гонца, а самых почетных комиссаров сейма. Наверное, он поручил им уговаривать нас. А зачем нас уговаривать?.. — сорвалось с уст Сагайдачного.
