Кола - Поляков Борис (библиотека электронных книг txt) 📗
– Ух ты-ы! – выдохнул Афанасий.
Андрей не мог отвести глаз от зерен.
– Видал? Вот это и есть самое древнее украшение русских людей, окатный жемчуг. Говорят, еще в Новгороде Великом его вот как ценили. Ишь, жемчужинки у меня немалы и хороши, и водою чисты...
При мягком свете свечей жемчужные зерна будто изнутри светились.
– Много радости от него. И взору приятно, и на ощупь. И когда видишь на человеке – уважение внушает. Маркел шарил любовно рукою по зернам. Кучку разравнивал, будто гладил. Говорил Смолькову: – Ты подержи руками его, погляди, потрогай. Ты узнаешь... А если лето со мной пробудешь, сам понимать кое-что начнешь. Я тебе, парень, про жемчуг порасскажу – диву дашься. Ценность зернышек научу различать, понимать красоту их. Ты узнаешь, почему жемчуг только в чистых и светлых реках водится. В какие только семга заходит. Много за лето узнаешь. И душой отдохнешь. Ишь, она сейчас мутная у тебя. Дар к музыке тебе дан, а ты песни вон какие играешь.
– При чем тут музыка?
– Сам поймешь летом. Ракушечка створочки раскроет свои и пригреется на дне реки в солнце, как принцесса сказочная лежит. Светится в перламутре чистая, умытая. В трубочку на нее смотришь – сердце заходится.
– А можно потрогать? – спросил Андрей. Ему непрестанно думалось: если зовут Смолькова добывать красоту такую, то и он, Андрей, тоже смог бы.
– Возьми, возьми.
– Как же их добывают?
– Трубочка пустая со стеклышками. Ну и прутик такой, как шестик. Лежишь на плоту и в трубочку на дно смотришь. Не все ракушки с зернышками. Дотронешься шестиком до ракушечки, а она с испугу створочки закрывает и к шесту прищемляется. Тут и тянешь ее наверх.
– А потом?
– Секрет, – засмеялся Маркел.
Смольков рукой показал на жемчуг:
– Денег, поди, это стоит?
– Стоит, – сказал Маркел. – Для умного денег немалых. Если лето солнечное пойдет, я одену тебя, обую и денег дам. Мы с тобой сыщем их. Места знаю.
— А ведь тебе, Маркел, можно достаток иметь на жемчуге, – сказал Афанасий. – Нанял бы себе мастерицу, пусть кокошников нашьет за зиму. А ты их в Архангельск, на ярмарку.
– Вот все пытаюсь, – у Маркела улыбка беспомощная. – Да какой я торговец? Девки кольские за дешево все выманивают. А я пожадничать не могу. Коли им в радость, пусть носят да меня помнят. А на ярмарку... Иностранцы там продают жемчуг в оправе из золота. А жемчуг, я вижу, наш, северный. Немало его втай уходит.
– Чудной ты мужик, Маркел.
– Какой есть. Другим становиться поздно. – Маркел осторожно собирал жемчуг в мешочек. Сказал Смолькову: – Так что подряжайся, парень.
– А задаток? – спросил Смольков.
– Можно и задаток. – Маркел подумал и засмеялся опять виновато. – Только не кучеряво. И бумагу составим, чтобы слово вернее было.
Андрей чуть не сказал: какой, мол, тебе задаток, если летом собираешься вон куда. Он знал, что Смольков не передумал уйти в Норвегию. Смольков толкнул его под столом. Андрей смолчал. И еще подумал: подходящее это занятие для Смолькова. Если бы не кузня, он и сам, пожалуй, согласился бы.
Маркел отнес жемчуг и запер. Ключ снова под сундук сунул. Вернулся к столу и наполнил рюмки.
– А как ты тогда попал с Суллем, Маркел? – спросил Афанасий. – Ведь занятие твое стоящее.
Маркел рассматривал рюмку свою на свет.
– А видишь ли, два лета кряду дождливыми были. Реки полные шли. А какое при большой воде сыскательство! Денег на зиму нет. А тут Сулль подвернулся. Вот я и поддался соблазну. Давай-ка выпьем. Судьбу – ее, видно, ни объехать, ни обойти.
– Дело-то какое у тебя было? – спросил Афанасий.
– Да вот, – и Маркел кивнул на Смолькова. – Его сговорить хотелось. Люди сказывали, свободен.
– Он пойдет, Маркел. Зиму прокормится в кабаке, я так думаю, а летом ему делать нечего.
...Когда они вышли из дома, Маркел снова прикрыл дверь метлой: никого нет.
«Сейчас непременно уйду», – думал Андрей.
Прощаясь с Маркелом, Афанасий спросил:
– Куда ты теперь?
– Пройдусь в кабак, посижу на людях.
– А то пойдем с нами.
– Нет, схожу к Парамонычу.
Маркел ушел, светя себе фонарем, тяжело ступая деревянной ногой. Снег скрипел под ней резко и неприятно.
Они стояли и смотрели Маркелу вслед.
– У него в третьем годе жена и дочь потонули, – сказал Афанасий. – Он с тех пор как блаженный. А тут и с Суллем вот так. Его жемчужником в Коле прозвали. Жемчужник он настоящий. Видели, как зерно ощупывал да гладил?
Смольков втянул голову в плечи, ежился, жал под мышкой мандолину.
– Мне расхотелось идти на вечёрку, – сказал Андрей.
– Тогда, может, в кабак вернемся? – предложил Афанасий. – Посидим там в уголке, выпьем.
– Нет. Я по улице пойду. Пусть хмель пройдет. За крепость схожу.
– А на вечёрку? – Афанасий был недоволен, что Андрей вдруг передумал.
– В другой раз.
– Нет уж, зайдем вместе. Побудь, погляди, а потом иди и броди себе. Так-то ладня будет. А тебе, Смольков, куда лучше?
– Все равно, – вяло ответил Смольков.
...Вечёрка вправду была рядом, через два дома. Андрей постоял, поглядел. По лавкам вдоль стен старших много. Девки и парни стоят отдельно, нарядные. Афанасия обступили сразу. Смольков рядом с ним. Мандолина уже в руках. Сейчас начнет песни играть веселые.
Андрей толкнул дверь плечом и тихо вышел. За воротами оглянулся: никого нет. Вприпрыжку, бегом припустил по пустынным улицам.
...Еще когда от Маркела вышли и Андрей на вечёрку не захотел, Смолькова это насторожило: «Что, – хотелось спросить, – и ты об этом подумал?» Теперь же, когда за Андреем закрылась дверь, Смолькову стало не по себе. Тихоня и размазня куда прозорливее Смолькова. С Суллем за его спиною договорился. Теперь не позвал с собой. И играл веселые песни, и косился на дверь, а в памяти были перед глазами сияющие в свете свечей жемчужины на столе Маркела.
Потом началась кадриль в шесть колен. Четыре пары танцующих вышли на середину, и Смольков мандолину оставил, пошатываясь пошел к двери. Афанасию улыбнулся, рукой показал на горло: мутит меня, дескать, похоже, что перепил.
С крыльца, однако, не мешкая выскочил за ворота, поглядел в темноту, нет ли где фонаря навстречу, и, уже не тая злорадства жгучего, побежал через улицу, через два двора. Должен застать он Андрея прямо на самом месте. Он напомнит ему и сговор с Суллем, и клятву, что давал прежде. Посмел без Смолькова? Сам?!
И со злостью, досадою, с удивленьем остановился, когда увидел, что метла, как и прежде, стоит, прислоненная к двери домишка Маркела. Смольков даже полусогнулся, словно принюхиваясь, глазам не верил. Опоздал?! С завистью и отчаянием он пооглядывался кругом. Объехал его Андрюха и тут. Проворно как все успел! И отставил метлу, скользнул боком в дверь, пошел ощупью к сундуку, бухнулся на колени, себя не помня. Ключ на месте, под сундуком лежал. «Аккуратный», – подумалось об Андрее. И нащупал скважину, торопливо сунул, повернул ключ. Под крышкой сразу рука уткнулась в тряпицу с жемчугом. Как же, замер в недоумении, не было тут Андрюхи?! Он, Смольков, тут один? Неужели счастье к нему пришло? И не мешкая сунул жемчуг к себе за пазуху, ключ на место, торопливо ощупывал путь к двери. Ноги скоро уносить надо. И подумалось о Маркеле. Если встретит сейчас? И будто сразу в руках почувствовал его горло. Лучше пусть не встречается. И, выйдя из сенцев, поставил метлу на место, пооглядывался за воротами: фонаря не видно ни одного, тихо. Бегом надо, бегом обратно. Добыча только на одного. Делиться он ни с кем не намерен. Пофартило и больше может не повториться. И бежал наметом, не чуя ног. Теперь следы замести бы. Проскользнуть на вечёрку бы незаметно. И обрадованный – никого на крыльце – взлетел по ступенькам, как кошка, совсем неслышно, замер у сеней. Кадриль заканчивалась. Маркел завтра скажет о краже жемчуга. Ну, а мало ли кто мог взять! Смольков ни при чем. Только спрятать теперь ладом. И, услышав, что дверь в дому отворяется и идут остудиться от танцев парни, он сунул два пальца в рот, перегнулся через перила. Его рвало.
