Камень и боль - Шульц Карел (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Французы наступали. Позади них оставался пепел сожженных деревень и нив, трупы убитых, – и дальше ехали веселые колымаги с проститутками в широкополых фетровых шляпах с развевающимися лентами и алмазными пряжками.
Пистойя отпала от Флоренции и уничтожала ее солдат.
Священник Луиджи Биджони чуть не опустошил город Анкону, выступив с проповедью на текст книги пророка Иеремии: "Оставьте города и живите на скалах, и будьте как голуби, которые делают гнезда во входе в пещеру". И поднялся народ и, собрав самое необходимое, потянулся длинными вереницами из города. Синьория пришла в ужас, приказала скорей запереть ворота и загнать обратно тех, кто успел выйти, но между народом и войсками поднялась резня, народ предпочитал жить, как голуби на скалах, чем ждать врага в городе. Священник Заннино из Бергамо вещал, что Христос принял крестные муки не из любви к людям, а под влиянием звездных констелляций. Священник Понтано вещал, что нет ангелов-хранителей, а есть только гении древних богов, и звал приносить им жертвы. Священник Аламани вещал, что мир – создание дьявола и возник наперекор богу. Священник Поливицци из общины Рачемо вещал, что все исполнены бога и безгрешны, и создавал союзы братьев и сестер, объединенных общностью имущественной и телесной. Священник Адриано, августинец, распространял письмо султана Баязета и, перепутав, вещал, что папа считает Христа только пророком. Опять подняли голову яхимовцы, твердя, что все существующее на земле должно быть уничтожено, чтоб могло наступить третье царство божие, то есть царство святого духа. Ибо царство бога-отца было во времена ветхозаветные, царство бога-сына длится со времен первых христиан поныне, а теперь наступит царство третьего лица божьего – приготовьте путь ему! И знаком царства бога-отца была крапива, означающая строгость и суровость закона. Знаком царства бога-сына – роза, означающая благоуханье покорности и кровь, пролитую ради любви. Ныне же знак царства бога-духа есть лилия, означающая смирение, чистоту и рай, бесконечное милосердие девы Марии. Не тревожьтесь ни о чем, пусть опустошается земля, приготовляемая для царства третьего лица божьего, которое – дух.
Французы катились вперед. Пророчества исполнялись, отчаянье росло. Альфонс предложил папе укрыться где-нибудь в неаполитанских пределах. Но Александр гордо отверг, он не покинет patrimonium Sancti Petri 1, останется в Риме.
1 Наследия святого Петра (лат.).
Пьер Медичи решился на отчаяннейший шаг. Сдав свои крепости и потеряв власть над восставшими городами, он предложил французскому королю вступить во Флоренцию, заключив с ним союз и приняв от него двести тысяч золотых флоринов. Это означало, что Пьер отпал от его святости. Это означало, что Пьер сдался. Не выстояли его черботаны, пушки, снабженные лишь кожаными щитами и очень низкие, против тяжелых бронзовых французских орудий. Перед Карлом была уже открыта дорога через Романью. Все города отдавали ему ключи. Но он объявил, что такой обходный путь недостоин его крестоносного войска. И отдал приказ наступать через Тосканскую область, где Пьер ждал его в отчаянье, а Савонарола – ликуя. Чем ближе подходил предвозвещенный Кир с разинутым ртом к Флоренции, тем сильней разгорался там мятеж! Папа Александр остался один.
Он редко теперь выходил и совсем не созывал консистории, по большей части оставался в своих ватиканских апартаментах, где предпочитал сидеть, как он выражался, por lo bajo, в уединении. Здесь были фрески работы Бернардино Бетти, по прозванию Пинтуриккьо, писанные бледным золотом и светлым ультрамарином, такие легкие, мечтательные и чарующие, что папа навсегда полюбил этого мрачного глухого художника, отказавшись от остальных римских художников, даже от модного Перуджино. Была здесь также большая картина "Воскресение господне", где папа стоял на траве, коленопреклоненный перед вставшим из могилы Христом, и молился. Было изображение всей папской семьи на фреске "Страдания святой Екатерины" кисти Пинтуриккьо. Император Максенций, самодержец, – это дон Сезар. У его трона стоит герцог Гандии в тюрбане и рядом – приятель герцога принц Джем, равнодушный зритель. С ними прекрасный Жоффруа. Перед этим высокопоставленным сонмом обвиняемая в христианстве святая мученица дева Екатерина защищает свою веру, – здесь она в облике папской дочери Лукреции, с шелковистыми золотыми волосами и глазами до того голубыми, что их называли белыми. Все это написано здесь Пинтуриккьо в утеху папе, но Александр и здесь не останавливается. Он проходит дальше, где изображен золотой бык Борджа, а против этого быка – еще один. Перед ним-то и стоит всегда папа в глубоком раздумье.
Это Апис. Солнечный бык, живое подобие Осириса.
Так сказал ему Помпоний Лет, так объяснил: Осирис и сестра его Исида еще в материнском лоне полюбили друг друга кровосмесительной любовью. Потом эти боги добра родились вместе, но одновременно с ними родился и Тифон, бог зла. Осирис научил человечество полезным делам, но Тифон задумал лишить его власти, сумел коварно его обмануть и, положив в гроб, опустил на дно морское. Это было, когда земля находилась в созвездии Скорпиона. Но верная Исида, после бесчисленных мук, нашла гроб с своим братом возлюбленным, открыла его и спрятала. Однако Тифон, прознав об этом, разорвал тело Осирисово на куски и разбросал их по всему свету. Но Исида, эта живая, рождающая сила природы, нашла и их, сложила вместе и целовала до тех пор, пока Осирис не ожил на мгновенье, и объятия их двоих привели к зачатью Гора, который потом победил Тифона. Апис – подобье Осириса, тайна смерти и воскресения, воплощенная в божественном числе три – Осирис, Исида, Горус, трое в едином, божественная троица, прадревняя мистическая наука древних египтян. Бык, зачатый яловой телицей от солнечного луча. Золотой бык древнего рода Борджа…
Солнечный бык Апис.
Здесь подолгу стоял папа в глубоком раздумье, por lo bajo, в уединении. Древняя темная тайна проступала все явственней. Ибо солнечный золотой бык Борджа – не миф, а живая действительность. Здесь стоял папа, когда дважды закачалась его тиара, а все-таки не свалилась совсем. Здесь стоял он, когда многие римские бароны подняли голову, когда не только Орсини и Колонна, но и множество других: де Анджелис, Чиприани, Синьоретти, Синибальди, Тартари, Леони, Ченчи, Реццози, Пики, Ильперини, Катаньи, Санта-Кроче, Барбарини, Джаноцци, Оддони, Баффи, Сальвиати, Вульгамини, Цуккари, Капогалли – стали виться, как оводы, вокруг золотого быка. Здесь стоял он, узнав, что кардинал Джулиано уехал ночью во Францию. Здесь стоял после того, как велел задержать канцлера церкви, кардинала Асканио Сфорца. Здесь стоял много раз и еще не раз остановится.
Французы подкатывались ближе и ближе к Риму. Они наступают через Тоскану, уже вступили во Флоренцию, – через сколько же дней будут они у ворот Вечного города? И Александр Шестой вдруг выпрямился, словно встал с папского престола. Он был в коротком черном испанском камзоле с желтой оторочкой, на голове – берет, на поясе – узкий, длинный испанский меч. Он стоял гордый, уверенный в себе, вперив острый взгляд в золотого быка, жест руки – властный, повелительный. Бык, золотой бык, только от солнечного луча зачатый, согласно древнему мифу египетских тайных культов, бык Апис, живое подобие вечного Осириса в божественном числе три.
С соседнего люнета на него глядел золотой бык Борджа. Оба тонули в сумерках осеннего вечера.
Папа ждал врага, гордо улыбаясь.
МЕРТВЫЙ ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ
Танцовщица Аминта сидела на низкой табуретке, подперев подбородок ладонями, тихая и неподвижная, прислушиваясь у шуму дождя в садах. Потом медленно опустила руки, плавно поднялась и подошла к окну. Долго стояла там без движения, словно заколдованная в стекле, – казалось, отойди она прочь, на нем останется очертание ее стройного тела. Но она вдруг сразу разрушила этот молчаливый стеклянный образ: резко повернулась и прошла взад и вперед по комнате, сжав руки от нетерпенья и прищурившись. Цветы в вазе были уже вялые, словно плесневеющие, и ей почему-то показалось, что от них в комнате дурной запах, она выдернула их из вазы и открыла окно, чтобы выбросить. Сырой, пасмурный день, полный дождя, дохнул ей в лицо, и это было отрадно. Она осталась у окна, дыша осенью, грустью и многим, чего не умела назвать. Но потом ее вдруг пробрало холодом, потому что она была голая – в ожидании любовника, который не пришел. Она выбросила увядшие цветы, закрыла окно, опять нетерпеливо прошла взад и вперед по комнате и от нечего делать распустила свои волосы, прекрасные, длинные и очень светлые, что до сих пор было в моде – со времен Лауры и Беатриче. Она знала, что волосы у нее красивые, и ухаживала за ними, часто мыла их в отваре плющевого корня с ревенем, иногда прибавляя для большего блеска немного селитры, сваренной с тмином. Она гордилась тем, что волосы у нее светлые от природы и ей не надо прибегать к сложным смешениям красок, как вынуждены делать те, которые красят себе волосы дорогими снадобьями, покупаемыми тайно у знахарей и бабок, и часами, до одури и головокружения, просиживают на солнцепеке. У нее волосы всегда светлые, блестящие, красивые, брови – черные, изогнутые, цвет лица – белый, очень нежный, так что ей не надо пользоваться притираниями, приготовляемыми из адраганта, серебра и сублимата, вложенных в голубиные потроха и тушенных в горшке, с медленным подливанием воды, в которой был сварен уж. Это средство для белизны и чистоты лица изобрела Катарина Сфорца, оно превосходное, им пользовались и Альфонсина Орсини, и все знатные флорентийские дамы, но танцовщице Аминте было смешно думать о том, чтобы вдруг натирать свое тело и лицо мазью, запеченной в голубе, на которого поливают ужиным наваром. Ей это ни к чему.
