Николай II: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард Станиславович (полные книги txt) 📗
Ранним утром 25 апреля Яковлев вновь явился в Дом Свободы.
Он объявил Николаю: он должен увезти его из Тобольска, но не имеет права открыть – куда.
Николай потрясен. Он этого не ожидал, он был уверен, что Яковлев всего лишь новый комиссар вместо уехавшего Панкратова. Такой же «маленький человек в папахе». Разыгралась сцена: Николай отказался ехать – слишком болен Алексей, его нельзя трогать.
Яковлев спускается в комендантскую, где сидят Авдеев и Хохряков. Яковлев растерян (новая Игра!). Он советуется с уральцами, что предпринять. На самом деле (Игра! Игра!) он все пытается подключить уральцев к своей миссии.
И вновь Яковлев поднимается в комнату царя. Он объявляет: сопротивление бесполезно, если Николай не согласен добром, его увезут силой. Конечно, все мягко, опять бесконечно извиняясь. Он предлагает Николаю ехать одному. «Один!» – конечно же, в голове царя мелькнуло: выход! Ведь без него их наверняка тотчас отпустят на волю! И тогда Николай соглашается.
Яковлев уходит готовиться к отъезду. Отъезд немедленно, на рассвете! Он понимает, что слух о нем теперь не удержишь в доме.
Николай возвращается к Семье. И здесь его ждет неожиданное: Аликс уже узнала от Кобылинского, что царя везут в Москву, она в ужасе. Она сразу вспомнила: Брестский мир. Ну, конечно же, суд – это обман. Они везут его, чтобы он подписал этот позорный мир. Они хотят его именем освятить эту гнусную бумагу. Должно быть, немцы требуют. Потому что только мир, подписанный царем, будет иметь ценность. Вот почему его хотят увезти в Москву без нее! Без нее его всегда заставляли принимать ужасные решения. Нет, она этого не допустит. Есть долг матери больного сына и есть долг царицы. Долг перед народом и Богом.
Он ушел гулять. А она, которая и пяти минут не могла стоять из-за слабых ног, целый час беспрерывно металась по его кабинету. Ее мысли разбегались, она сходила с ума.
– Это первый раз в моей жизни. Я совершенно не знаю, как поступать. До сих пор Господь указывал мне дорогу, но сейчас я не слышу его указаний.
Когда царь вернулся с прогулки, она решительно сказала ему: «Я поеду с тобой».
Потом она пошла к сыну. Сумела взять себя в руки и объявила мальчику очень спокойно:
– Государь и я должны уехать. Но, как только поправишься, ты с сестрами приедешь к нам.
Вечером мальчик кричал от боли, звал ее. Но она больше не входила к нему в комнату. Боялась, не хватит сил еще раз с ним проститься. Она рыдала и повторяла: «Нет, это невозможно, должно что-нибудь произойти… Нет, я уверена, к утру что-нибудь случится… Господь пошлет ледоход, и эта поездка не состоится…»
Но постепенно она успокоилась, теперь она выбрала окончательно. А мальчик все плакал и звал ее.
Она решила поделить Семью, не могла ехать одна с мужем. Но кого из дочерей взять? Татьяна – самая надежная – должна ухаживать за Алексеем и вести хозяйство. У Ольги – слабое здоровье, до Тюмени 300 километров и в открытом возке… Анастасия слишком мала, и «Солнечный Луч» так ее любит…
– Я поеду, – сказала Мария.
Так эту сцену пересказывали очевидцы.
Но Аликс и Ники сами описали всю драму в дневниках.
Он: «12 апреля. Четверг. После завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря куда. Аликс решила ехать со мною и взять Марию: протестовать не стоило. Оставлять остальных детей, Алексея – больного, да при нынешних обстоятельствах, было более чем тяжело. Сейчас же начали укладывать самое необходимое. Потом Яковлев сказал, что он вернется обратно за О., Т., Ан. и А. … Грустно провели вечер, ночью, конечно, никто не спал…»
Она: «Я должна была решаться: остаться с Бэби или сопровождать его (Николая). Я выбрала сопровождать его, так как он больше нуждается во мне. И слишком было рисковано (отпускать его) не зная куда и зачем (мы представляем, что это Москва). Ужасные страдания! После вечернего чая отослали всех „людей“, всю свиту и сидели всю ночь с детьми. Бэби заснул, и в 3 мы пошли к нему и там сидели до отъезда. В 4.15 утра тронулись в путь».
Но и Яковлев не спал в эту ночь. Пока Авдеев метался по городу, искал лошадей и возки, Яковлев готовился к поездке. Как к сражению. Он вызвал к себе командира второго отряда уральцев – Бусяцкого.
Из воспоминаний Яковлева:
«Я возлагаю на вас охрану дороги от Тобольска… На вашей обязанности лежит охрана моего проезда. Вы и ваш отряд отвечаете головой за безопасность… И если что-то случится – вы будете первым расстреляны. Бусяцкий стоял передо мною бледный, как полотно». Теперь на какой-то срок Бусяцкий был сломлен.
Одному из самых отчаянных своих «миасских разбойников» Яковлев поручает охранять выезд из Тобольска. Тот должен занять со своими людьми переправу через Тобол и постараться как можно дольше не выпускать из города другой и самый опасный уральский отряд – Заславского.
Рассвет. Во дворе стоят готовые «экипажи». Это сибирские возки – «кошевы»
– плетеные корзины, положенные на длинные жерди; сидений нет, сидят или лежат прямо на дне.
Был единственный крытый возок, который сумел отыскать в городе комендант Авдеев, на нем и должна была ехать царица. Туда положили матрас и набросали сверху сено.
В пятом часу утра начинают носить вещи. Из воспоминаний Яковлева:
«По всем углам дома раздавались всхлипывания. Дочери Романовых и весь их штат вышли на крыльцо. Николай переходил от одного к другому, какими-то судорожными движениями крестил дочерей. Его надменная жена сдерживала слезы. Каждый ее жест… говорил: не надо показывать свою слабость перед „красным врагом“.
Путь им предстоял тяжелый и дальний. На этих возках в опасную распутицу, меняя сани на телеги (во многих местах под солнцем уже сошел снег) и снова пересаживаясь на сани, преодолеть 300 километров до Тюмени. И далее поездом – в неизвестность, куда их должен был увезти комиссар Яковлев.
Они рассаживаются по возкам. Аликс хочет ехать с Николаем, но Яковлев жестко объясняет: с бывшим царем обязан сидеть он сам. Она молча садится с Марией. И почти всю страшную дорогу «будет хранить упорное молчание».
Трое слуг отправляются с ними – камердинер царя Чемодуров, комнатная девушка Демидова и лакей Седнев. Усаживаются в возки Долгоруков (от свиты) и Боткин (врач) – это все, что мог разрешить Яковлев.
Царица упросила Жильяра не провожать их, и он сидит в темноте около спящего мальчика.
«Неужели возможно, чтобы никто так и не сделал ни малейшей попытки спасти Царскую Семью? Где же, наконец, те, кто остались верны своему Государю?»
Так восклицал в своем дневнике этот странный швейцарец, до конца верный русскому царю. Теперь он понял: никакого заговора не было!
А в это время из соседнего дома глядел еще один свидетель – дочь доктора Боткина.
В этот день она в последний раз увидела отца. Он перекрестил дочь на прощание и поцеловал… Она смотрела, как он переходил улицу – в пальто и фетровой шляпе… Раньше ее отец носил генеральскую шинель. Но после приказа о снятии погон не захотел расстаться с вензелями Николая и сменил шинель на штатское (и сразу изменился, как барон Тузенбах в чеховских «Трех сестрах»).
Ночью пришли за его чемоданами и за дохой. И вот рассвет, и она видит, как во дворе Дома Свободы – возки. Отец в заячьем тулупе князя Долгорукова (в огромную доху отца завернули императрицу и Марию. У них не оказалось подходящих шуб для лютых утренних морозов, для этого пронзительного ветра в мчащемся по льду возке)…
6 утра… В последний раз она видит лицо отца, хорошенькое личико Марии, скорбный лик императрицы. И спокойное лицо Николая…
Тронулись возки… И по коридору Дома Свободы пробежали три ученицы Жильяра – три рыдающие девушки.
Авдеев скакал на коне рядом с возком, где сидели царь и Уполномоченный ВЦИК. Впереди в возках – красногвардейцы с тремя пулеметами. Возглавляли и замыкали поезд отряды кавалеристов. И совсем впереди на конях скакала разведка.
