Кавказ - Величко Василий Львович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗

Грузины, или, точнее, картвельцы, живут в губерниях тифлисской и кутаисской. В тифлисской — грузины и кахетинцы; в кутаисской, за Сурамским перевалом — имеретины, рачинцы, мигрельцы, гурийцы, аджарцы и т.д. Засурамские картвельцы по типу, темпераменту и чертам характера настолько разнятся от грузин, что некоторые знатоки края считают их совершенно другим племенем. Грузины солиднее и устойчивее; засурамские картвельцы менее надежны во всех отношениях, но живее, бойчее, предприимчивее. Они доставляют главный контингент нарождающейся грузинской по языку буржуазии.

Происхождение грузин не выяснено, что свидетельствует о чрезвычайной древности этого племени. По-видимому, оно, вдобавок, не совсем однородное, судя по именам, историко-географическим данным и разнообразию грузинских физических типов. Древняя царица массагетов носила имя Тамариссы, т.е. Тамары, Грузия называлась, как и часть Пиренейского полуострова, Иверией или Иберией ; и доселе, если всмотреться в духовный и физический облик грузина, то его нетрудно принять за испанца, романизированного потомка кельт-иберов. Наряду с этим имеются сведения о грузинских селениях в Северной Африке и Абиссинии. В языке грузинском, в pendant к этому, имеются намеки на то, что народ, говоривший этим языком, жил в стране очень жаркой, где вода была высшим благом ; так, почти все главные жизненные понятия, — благодать, милость, несчастье, — связаны со словом «цкали », вода. Милость — по-грузински «цкалоба», несчастный — «сацкали», в буквальном переводе «принадлежащий воде», «несомый водой»… Такие метафоры обыкновенно не лгут. В более позднее время грузины, несомненно, породнились с евреями, которые попали в ту местность во времена навуходоносоровы. Доселе в Имеретии немало евреев, которых почти невозможно по внешности отличить от местных картвельцев. Житие св. Нины, просветительницы Грузии, свидетельствует о присутствии многих евреев в Мцхете, древней столице этого государства. Масса библейских названий местных селений доселе подтверждает это.

Грузия начинается с севера подле станции Казбек: там своего рода Запорожье древнего Иверского царства. Монастырь на горе, за Тереком, названия селений, как, например, Степанцминда , или св. Стефан, Сион и т.п., — все говорит о свете св. Нины, воссиявшем среди этих угрюмых гор. Но с точки зрения этнографически-бытовой, настоящая Грузия начинается южнее, а ее дуновение или предчувствие — только с Гудаура.

Это стихотворение — плод мгновенно вспыхнувшего чувства и потому неполно. Всмотревшись в Грузии поближе в облик природы и людей, нельзя не почуять глубоких следов страдания, и многовекового, и нынешнего. Какой-то рок тяготеет над страной, с виду созданной для блаженства.

История Грузии — сплошной мартиролог. Шекспир мог бы там почерпнуть сюжеты, неоценимые по трагизму. Как выше сказано, государства в настоящем смысле не было. Власть царей оспаривалась своевольными, грозными феодалами, властвовавшими над народом. Монастыри были в значительной мере крепостями и религия — сокровищем, которым народной массе не приходилось пользоваться полностью, так как главные усилия были направлены к его сохранению от внешних врагов. Феодал — епископ, кроме того, нередко бывал именно более феодалом, нежели служителем алтаря. Если можно так выразиться, широкие линии души , под влиянием борьбы за веру, насквозь прониклись христианством, но мелкие черты характера и бытовые условия во многом остались языческими , и Церковь вынуждена была примириться с ними: доселе, например, есть в некоторых местностях родовая кровная месть, доселе приносят животных в жертву Богу. Внешней безопасности не было, и нередко царям и феодалам приходилось то откупаться благами земными, невольниками, лестью, и, наконец, даже изменой вере, от хищных турецких и персидских властителей, то, признав власть этих последних, внезапно изменять им во имя народной самобытности или своих личных интересов.

Феодализм и родовое начало крепко укоренились. Во всей грузинской летописи, — картлис-цховреба , — это проходит красной нитью, и о народе, как об активной силе, почти нет упоминаний. Тем не менее, это — сила живая и сознательная, как видно из великолепного народного творчества, — песен, сказок, благородно-мудрых пословиц и колоритных преданий.

Грузинские простонародные волыночники, «мествирэ», — удивительные импровизаторы-поэты. Язык народа — сокровищница поэзии. Грузинские крестьяне мыслят образами, говорят философскими афоризмами. У одного хизана, — безземельного арендатора-крестьянина, погибла половина стада. Он смирился перед бедой и сказал: «Благодарение Господу! Он принял меня в братья, половину моего достояния взял Себе!…» Вот несколько характерных пословиц: «Между честными врагами посредник — совесть»; «у лжи короткие ноги». Высокое понятие о правде, но наряду с ним есть и пессимистическое, не без юмора: «Если хочешь сказать правду, держи наготове оседланную лошадь»…

По меткому замечанию одного молодого писателя-грузина, князя Авалова, феодализм спас грузинскую народность. Если царь покорялся какому-нибудь иноверному повелителю, то это не было еще подчинением Грузии, так как мудрено было овладеть всеми замками феодалов и вырвать с корнем племенную самобытность. Но феодальная анархия мешала развитию государственно-народной культуры. Эта последняя расцветала лишь во время кратких проблесков сильной монархической власти. Такие проблески, и притом весьма яркие, связаны с именами царя Давида Возобновителя, Царицы Царей (шах-ин-шах, или, по-грузински, мепис-мепе) Тамары Великой, позднее — Георгия Блистательного, и, наконец, Ираклия Второго, вступившего в подданство России на вассальных началах при Екатерине Великой. При этих монархах культурные семена, таившиеся в народе, давали урожай, что называется, сам-триста; страна покрывалась величественными храмами, в церквах появлялись священные предметы и книги с миниатюрами несравненной красоты. Звучали бессмертные стихи вдохновенных поэтов, как, например, поэма Шота Руставели «Человек, одетый в барсову кожу », отличающаяся неувядаемой прелестью изложения и обаятельной мудростью; она переведена на главные европейские языки (особенно хорош немецкий перевод Артура Лейста — «Der Mann im Tigerfelle»), и только на русском языке не имеется ее полного стихотворного перевода.

Народ оценил своих царей, дававших ему правду и покой. Все, что пленяет его взор, — храмы, развалины башен, загадочно-красивые места, — связывается с именем великой Тамары; царя Ираклия II, грозу персиян и турок, народ фамильярно называет «патара кахи», маленьким кахетинцем. На этих примерах видно, как глубоко демократична основа всякой сильной монархии.

В исконном социальном строе грузин был весьма крупный изъян, за который им пришлось пострадать, да и еще, быть может, придется поплатиться, если не существованием, то, во всяком случае, благополучием целого племени: у них не было собственной буржуазии. Промышленниками, торговцами и ремесленниками в немногочисленных грузинских городах были преимущественно иноверные и инородные армяне, укрывавшиеся под защиту грузинского меча от мусульманских преследований. Они играли у грузин отчасти ту же роль, какую тля играет у муравьев: пользовались миром под защитой грузинского меча, накопляли богатство, а по временам невольно делились этим последним со своими властителями, перед которыми трепетали в раболепном страхе. Покойный кавказский генерал Кишмишев, горячий армянский патриот, с озлоблением рассказывает в одной брошюре, что, когда богатые армяне отказывались давать требуемые феодалами деньги, то князья опускали их в мешках в быстротечную Куру и грозили утопить в случае неповиновения; по слухам, в числе пострадавших были предки названного автора. Способ вымогательства, конечно, сам по себе непохвальный, но находившийся, по-видимому, в тесной логической и бытовой связи с одинаково непохвальным способом, которым армянская буржуазия приумножала и доселе приумножает свои богатства, плоды зачастую явно-неправого стяжания.