Викинг - Маршалл Эдисон (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Нет, госпожа.
— Сколько еще будет продолжаться прилив?
— Пока рукоять Большого Ковша не скроется за деревьями.
— Так долго?
Меера побежала легко, словно девочка, по берегу.
С тех пор, как я пил бульон в последний раз, прошло немало времени. Я уже чувствовал, как холод смерти опутывает меня и пальцы его тянутся к моему сердцу, но тут Китти вновь поднесла мне чашку. И сразу живительное тепло заставило холод отступить.
— Зачем ты солгала Меере? — спросил я. — Прилив продолжается долго, но не настолько.
— Почему она пришла сюда?
— Что я знаю об этой женщине?
— Зачем она принесла здоровенную бочку эля данам? Для того, чтобы они перепились и уснули? Но один пропускал чашу, когда она предлагала. Нет, он поднимал ее, но пригубливал только пену. Он поднимется, пока другие будут спать. Который из них?
— Хотелось бы, что бы это был Эгберт. Он бы не стал выуживать меня назло данам, но если все даны спят…
— Нет, между Эгбертом и Меерой нет ничего общего.
— Что же делать? Когда прилив спадет, меня уже не будет в живых. Я обречен.
— Нет, потому что с тобой умрет великая соколица с острова на Западе.
Птица лежала на моих руках так тихо, что я давно уже счел ее мертвой. Но когда я провел пальцем по перьям, то ощутил слабое биение ее сердца.
— Если я выживу и ни один ярл не выловит меня отсюда, если я сумею выбраться — я так и останусь рабом Рагнара. Это лучше, чем стать рабом любовника Мееры?
— У Мееры нет любовника. На ней лежит проклятие: мужчина, чей огонь любви коснется ее, получит взамен лишь ледяное объятие. Но я думаю, что лучше быть рабом Рагнара, чем того, кого она прочит тебе в господины.
— Пожалуй, мне лучше всего умереть и не быть ничьим рабом. — Но на самом деле я не хотел, чтобы слова мои сбылись.
— Наверное, есть еще кто-то, кто хочет считать тебя своей собственностью и кто, как она боится, придет сюда за тобой, а иначе зачем сегодня они выкатили столько эля?
Это был пустой разговор. Холод смерти вновь начал сжимать мое сердце, атакуя со всех сторон, словно северный ветер, ищущий щель в стене.
Иногда летом, казалось мне, звезды горят теплым ласковым светом, но сейчас они блестели холодно, как клинки врага.
Один задул в море с берега, но вряд ли у меня хватит сил продержаться до отлива.
Я говорил это и раньше, но в душе не верил. Теперь же все во мне повторяло: «Да, да!», и я знал, что так и будет.
Сладость теплого питья снова вернула меня к жизни. Был конец лета. Этой ночью зима начала свой поход, на месяц раньше срока. Ледяные великаны шагали по горам, лесам, через поля, и уже завтра траву покроет иней. И уже завтра мои кости будут лежать среди бычьих костей на дне этой лужи.
Мы умрем вместе, Стрела Одина и я. В моих руках на шесте лежало ее тело, но смерть еще не взяла ее.
— Тор, позволь душе Стрелы Одина присоединиться к моей душе. Рыжебородый бог грома, позволь нам обоим сойти на Землю в образе двух больших соколов с клювами, способными ослепить человека, и когтями, которые могли бы вырвать у него сердце.
Я прислушался, желая уловить звон молота Тора по его наковальне. Но вместо этого услышал тихое пение откуда-то из северного неба.
Пение становилось все громче и красивее, но мелодия была незнакома. Она была печальней, чем песня женщины, оплакивающей великого воина, который уходил в далекие походы и возвращался с червонным золотом, белым серебром и самоцветами, горящими всеми цветами радуги, а теперь бездыханный лежал на берегу. Возможно, это была песня женщин — прекрасных дев на белых конях, летающих над полями сражений. Они носят серебряные брони и шлемы, их мечи вспыхивают, как молнии. Глаза их синее неба, а волосы ярче золота. Каждая с песней на устах бросается в битву, чтобы унести с собой изрубленного и окровавленного героя.
Быть может, одна из них взглянула вниз и, из любопытства, спустилась на землю. Но нет. Раб в ошейнике, умирающий от холода в грязной вонючей луже, — не герой. Что ему делать в чертогах ее властелина Одина? Он никогда не приносил ему жертв и не молился в священном лесу, никогда не танцевал в пляске мечей перед богом битв. Предоставьте ему молиться Тору, богу рабов-земледельцев, который пробуждает громы и орошает дождями жаждущую землю.
Валькирии пролетели, и их дикая песня стал стихать. Это были всего лишь лебеди, как сообщила Китти.
— Я и не говорил, что это валькирии.
— А я думаю, что именно это ты и подумал. Ты уже начинаешь грезить, Оге, и я боюсь, что тебе недолго осталось.
— Я вернусь обратно большим соколом. Я буду великим Драконом Длинного Пролива. Стрела Одина, позволь мне присоединить твою душу к моей. Умру я, или останусь в живых, дай мне остроту и силу твоих когтей и клюва, огонь твоих глаз и ярость сердца!
И мой сокол приподнял голову и задрожал.
— Слушай меня, Стрела лука Одина, Крылья ветра, Стрела с девятью жалами. Ты отметила своей печатью моего врага Хастингса, и он не забудет меня ни живого, ни мертвого. Соедини свою душу с моей, чтобы я мог нанести и Рагнару девять кровавых ран, глубоких, смертельных. Пусть твоя жизнь вольется в мою!
Я не понимал, что говорил до тех пор, пока Стрела Одина не забилась, вытягивая шею и пытаясь взмахнуть крылом, в моих руках. Ее клюв широко раскрылся, и я знал, что это позволение взять ее жизнь и присоединить к своей. Алая струйка крови потекла из клюва — ее жизнь, и я поднес ее ко рту и поцеловал, и ее душа не улетела на небо, а перешла ко мне в ту минуту, когда я ощутил вкус ее крови.
Великая соколица Стрела Одина была теперь бездыханной мертвой плотью и перьями.
— Я Оге Кречет, — сказал я Китти.
— Ты сходишь с ума…
— Теперь я молюсь Одину, богу Битв!
— Боюсь, он пришлет огромного Волка сожрать нас обоих.
Но я закричал так, как кричат в бою воины, призывая его:
— Один! Один!! !
После моего крика повисла глубокая тишина.
— Слушай! Он скачет на своем восьминогом коне.
Сперва я не слышал ничего, кроме шума прилива. Но затем издалека, с холма, поросшего лесом, послышался звук, напоминающий гул, с которым волны медленно катятся на берег.
Воздух ожил, и в нем почувствовалось какое-то движение. Повсюду слышались стоны, вздохи и рыдания, вода забурлила, и в ней появились неясные тени, стремительные, точно охотящиеся лососи. Шелест сосен слился с шуршанием волн.
Из поднебесья доносился пронзительный свист, словно огромный скакун несся быстрее, чем нападающий сокол.
А над землей разносился вой, будто гигантский волк разевал на луну свою пасть.
— Это северный ветер, — сказала Китти, — он гонит прилив назад.
Высокий человек в развевающихся одеждах бежал по берегу. Эгберт поглядел на меня и на воду, доходившую мне до подмышек, а затем обратился к Китти:
— Я спал у окна и услышал, как кто-то зовет Одина.
— Это был Оге Кречет и прилив повернул вспять.
— Это невозможно. Он всего-навсего раб, который может взывать лишь к Тору. Юный Хастингс был тоже разбужен этим криком, он отправился поглядеть в лес.
— Одина звал Оге Кречет, и мы оба еще живы. Вытаскивай его поскорее.
— Его разум помутился от холодной воды.
— Вытаскивай его побыстрее. Вон Хастингс бежит сюда.
— Клянусь Христом, распятым за меня, я его вытащу.
Протянув длинную руку, он вытащил меня на берег. И я свалился к его ногам, довольный, что могу расслабиться. Эгберт повернулся к подоспевшему Хастингсу.
— Я заявляю, что этот человек — мой раб, — сказал своим тихим голосом Хастингс.
— Нет, он был еще жив, когда прилив обратился вспять, я вытащил его, и теперь он мой.
— Я оспариваю твое право на него. Ведь ты не ярл Рагнара.
— Рагнар не запрещает рыбалку даже своим собственным ярлам, а я — ярл Осберта, короля Нортумбрии. Прошу тебя, уйди с миром. Иначе я встречу твой вызов мечом.
Хастингс постоял несколько мгновений, а затем произнес своим мелодичным голосом:
