Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Читатель, безусловно, помнит пастушка Перетти, спасшего лет тридцать с лишком назад жизнь красивой и молодой герцогини Пармской. Ворожея, предсказавшая тогда великую будущность Феличе Перетти, была совершенно права; он достиг высших рангов в духовном звании: сделался генералом францисканцев.
Долгие, усидчивые занятия и постоянная глубокая дума положили свою печать на выразительном лице Феличе Перетти, оно было морщинисто и бледно; стан его согнулся, голова опустилась на грудь. Постоянные болезни и сухой кашель, порой вылетавший из старческой груди, убеждали всех, что знатный пост францисканского генерала скоро должен быть вакантным. Благочестивый отец Перетти в данный момент сидел один в своей келье и занимался чтением запрещенной книги «Libro del principe» Никколо Макиавелли. Как было видно, книга эта глубоко интересовала старика. Перечитав несколько раз некоторые строки, он встал, выпрямил свой сгорбленный стан, глаза его загорелись, и он прошептал: «Да и Христос говорил: „Засохшая ветвь должна быть отрублена и брошена в огонь“. А сколько в Риме сухих, негодных ветвей, которые давным-давно должны бы были сгореть в огне. В течение почти сорока лет на моих глазах римская знать угнетает бедный народ, постоянно насилуя его и вырывая у бедняка из глотки последний кусок хлеба. Боже, когда же настанут мир и справедливость на берегах Тибра!»
Мало-помалу его мысли приняли другое направление, он погрузился в воспоминание прошлого, когда был молод, любил прелестную женщину и пользовался ее взаимностью. Эти мечты разгладили морщины сурового лица и вызвали на устах счастливую улыбку. Но улыбка снова исчезла, когда Перетти вспомнил свое путешествие пешком по Европе в качестве проповедника и эпоху его инквизиторства в Венеции, откуда он был изгнан за неимоверную жестокость; потом, строгий и неумолимый судья еретиков в Испании, Перетти вынужден был подчиниться всей мелочности кардинала Боккампаньи, впоследствии папы Григория XIII. И только в правление его личного друга Пия V [79] Перетти отдохнул душой. Но с возведением на престол Григория XIII снова началась его отшельническая жизнь. Перетти был окончательно отстранен от всяких дел, и все его обязанности ограничивались лишь стенами францисканского монастыря, но и там он был окружен папскими шпионами. Эти мысли Перетти были прерваны приходом монаха, который после обычного приветствия объявил, что явилась кающаяся и просит позволения пасть к ногам благочестивого отца.
— Пусть войдет, — сухо отвечал Перетти.
Вошла кающаяся. Это была дама высокого роста, богато одетая, с капюшоном, скрывавшим ее лицо. Перетти встал и подошел к кающейся грешнице.
— Садитесь, герцогиня, — сказал он ей.
Герцогиня Пармская села.
Прошло более тридцати лет с той поры, как мы видели эту красавицу в монтальтском лесу. Но время ее мало изменило. Несмотря на ее сорокасемилетний возраст, она была дивно хороша. Еще черные густые волосы окаймляли ее белый лоб, те же блестящие глаза, тот же величественный рост. Опустившись в кресло и грациозно сбросив капюшон, герцогиня глубоко вздохнула и прошептала:
— О мой Феличе, в продолжение скольких лет мы были друзьями, до сих пор только вам одному я могу раскрыть мою душу.
Перетти, будто не замечая пламенных взглядов герцогини, когда-то воспламенявших его кровь, почтительно склонил голову и сказал:
— Герцогиня! Моя преданность вам всегда неизменна. Разве я могу забыть то, что вы для меня сделали?
— Благодарность… обязанность… но знаете ли, дорогой мой Феличе, и то, и другое не всегда может удовлетворить сердце женщины. Когда-то вы мне говорили о любви, из ваших уст вылетали слова не такие холодные, полные бездушного формализма, как теперь…
— Герцогиня, вы мне напоминаете, когда я, очарованный вами, нарушил священный обет, данный мной. Великий грех, хотя он и происходит от слабости нашей натуры. Но с тех пор прошло много лет, я надеюсь, что Господь Бог обратил свои взоры на мое искреннее раскаяние и простил мою слабость.
— Тем более, что я уже старуха, — с горечью заметила герцогиня, — а потому и сознание греха молодости должно быть так мучительно.
— О синьора! Вы сами не верите тому, что говорите, — вскричал с улыбкой Перетти. — На нас, мужчинах, время оставляет свои разрушительные следы, но вас, герцогиня, оно не трогает, не задевает своим разрушительным крылом. Вы так же прелестны, как и прежде, на вашем красивом лице нет ни одной складки, ваши густые волосы так же черны, как и прежде, и до сих пор еще Рим гордится вами, как первой красавицей.
Герцогиня улыбнулась.
— В вас я не вижу старика, — сказала она, — вы тот же милый Феличе, говорящий мне комплименты, как в былое счастливое время.
— Боже сохрани, говорить комплименты! Это сущая правда, и я ее позволил себе высказать единственно потому, что для меня уже нет ни надежды, ни желаний. Забудем прошлые восторги и прошлые грехи. То, что было, прошло и не возвратится, для меня оно — сладкая и греховная мечта. Для вас же, герцогиня, существуют все прелести жизни, и вы ими можете наслаждаться; а я, старый грешник, уже стою одной ногой в могиле.
— Греховные мечты, говорите вы, Феличе, — живо возразила герцогиня, — ну а бедный юноша Альберто, который теперь в рядах императорского войска сражается с турками и протестантами, забытый отцом и матерью, тоже греховная мечта?
— Вы ошибаетесь, синьора, — отвечал смущенный Перетти, — я не забыл его, но что я могу для него сделать?
Я бедный монах, не пользующийся расположением святейшего папы.
— Сегодня вы ничего не можете сделать, я с этим согласна, но завтра, когда вы будете одним из могущественнейших владык католического мира?
Францисканский монах улыбнулся.
— Герцогиня! — сказал он, материнская любовь затемняет ваш рассудок. Дорога к почестям и славе для меня уже закрыта.
Выражение лица Перетти противоречило его словам. Герцогиня это заметила и сказала:
— От вас самого зависит: скажите слово, и вы окажетесь наверху могущества…
— Тише, тише, синьора, ради Бога, тише, — со страхом прервал ее монах. — Не забывайте, что стены этого монастыря имеют уши.
Улыбка торжества мелькнула на губах герцогини. Перетти требует сохранять секрет, следовательно, в душе он питает надежду.
— Вот в чем дело, — продолжала она, понижая голос, — я имею самые надежные данные, что вы на этих днях избавитесь от своего злейшего врага.
Это известие было приятно Перетти, но он не изменил себе; лицо его оставалось бесстрастным.
— «Злейший враг» — говорите вы, синьора, — продолжал он, — но чем же я, бедный монах, прозябающий в этой келье, мог возбудить ненависть. Не ошибаетесь ли вы?
— Перестаньте со мной лицемерить, Феличе, — возразила герцогиня, — это, право, лишнее. Поговорим откровенно. Папа Григорий при смерти; я это знаю от моего дяди, кардинала Фарнезе.
Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице Перетти.
— Смерть папы была бы большим несчастьем для всего христианского мира, — сказал он. — Его святейшество не может быть моим врагом потому, что вражда бывает только между равными; хотя он и не признал глубокую преданность, которую я к нему питаю, но во всяком случае ввиду текущих событий, крайне неблагоприятных для святой католической церкви, смерть папы может повести к весьма грустным осложнениям, ибо теперь именно необходимо, чтобы главой католицизма сделался человек умный и энергичный.
— Я с вами совершенно согласна, — отвечала герцогиня. — Святая коллегия в данную минуту и занята этим важным вопросом: выбором нового папы и, как мне кажется, он уже найден.
— А как его имя, синьора? — медленно спросил настоятель.
— Александр Фарнезе, мой дядя, — почти шепотом отвечала герцогиня.
Кардинал Александр Фарнезе пользовался чрезвычайной популярностью в Риме, его звали великий кардинал. Умный, образованный, справедливый, Фарнезе снискал всеобщую любовь. Получивший кардинальскую шапку в четырнадцать лет от своего дяди Павла III, он никогда не ронял своего кардинальского достоинства. Обладая колоссальным богатством в сто двадцать пять тысяч червонцев ежегодного дохода, Фарнезе делал много добра, что также весьма способствовало его популярности. Ко всему этому он был еще не стар. Лучшего преемника папе Григорию XIII, нежели кардинал Фарнезе, нельзя было и пожелать. Генерал францисканцев все это мгновенно сообразил, и в груди его шевельнулось чувство зависти. Перетти давно мечтал о папской тиаре, но как человек умный хорошо понимал, что мечты его несбыточны. Помолчав немного, он сказал:
