Наследники - Федоров Евгений Александрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗

— Ну, парень, не сносить тебе башки!..

В пригородной деревушке солдаты переждали, пока погаснет заря, и тогда тронулись в путь. По темной, затихшей Москве они доставили его в острог…

Тут начался розыск. Демидовского писца передали в Тайную канцелярию.

Андрейку пытали. Покрытый синяками, ссадинами, ранами, — по щекам струилась кровь, глаза заволакивались опухолью, — он стоял перед обер-прокурором.

Показывая грамоту, его спрашивали:

— Ты писал сие?

Андрейка держался стойко, не опускал головы.

— Сие писано мною! Много у меня на душе накопилось огня против барства. Сколько бед и мук они причинили народу!

— Ну-ну, ты, холоп, придержи язык за зубами. Опять бит будешь! — пригрозил обер-прокурор и настаивал на своем:

— Кто в сем деле помощники были? — Глаза чиновника выжидательно впились в арестанта. Лицо обер-прокурора было сухое и злое, нос крючковат, и походил он на хищную птицу, готовую терзать живое тело.

Воробышкин не испугался угроз, упрямо ответил:

— Один писал и сообщников не имел!

— Врешь! — завопил обер-прокурор. — Сказывай, где укрылись сотоварищи?

— А сотоварищи, — насмешливо ответил Андрейка, — весь народ, все простолюдины. Что, всех не перевешать?..

— Скинуть со злодея порты и рубаху! — закричал допросчик.

Воробышкина повалили и стали раздевать. Он забился в руках заплечных…

— Все равно не сломаете… Придет и на вас кара!.. — сопротивляясь, кричал он. — Ударит молния и все дворянство спалит. Народ…

Ему не дали договорить, заткнули рот, и два здоровенных тюремщика навалились на исхудалое тело…

Неведомо какими тайными путями дозналась Кондратьевна о заключении сына. Потемневшая от горя, шаркая слабыми ногами, она добралась до Демидова.

Он сидел в глубоком кресле. Осанистый, в бархатном малиновом камзоле, в кружевном жабо, казался недоступным вельможей. Старуха упала ему в ноги.

— Батюшка, пощади! — взмолилась она.

Никита нахмурился, долго неприязненным взглядом всматривался в крепостную. Слезы неудержимо текли из ее поблекших глаз, высохшие руки дрожали. Вся она была немощная, разбитая.

— Батюшка, один он у меня! За что же такая напасть? — горячечно прошептала она и потянулась к руке хозяина. Словно ожегшись, Демидов отдернул руку и закричал:

— Уйди, уйди прочь!..

Холопка охватила его ноги:

— Милостивец…

Но он не слушал, вскочил и закричал люто:

— Вон, вон, старая сука! Аль я не щадил его? Сколь волка ни корми, а он все в лес смотрит…

— Пожалей мою старость! — ползая в прахе, вопила старуха.

— Дурную траву с поля долой! — безжалостно сказал Никита и вышел из горницы…

Много дней Кондратьевна сидела на камне перед острогом, поджидая счастливой минуты. По субботним дням колодников выводили на сворах и цепях в город просить милостыню, но Андрейки между ними не было. Однако старуха все еще надеялась: вот-вот откроются ворота и поведут ее сына, она увидит его…

Часовой у острожных ворот гнал ее прочь.

— Проходи, проходи, старая, не полагается тут быть! — сердито ворчал он.

Но она не уходила. Черная от сжигающего горя, маленькая, сухая, как осенний стебелек, тяжело опустив на колени узловатые руки, она часами неподвижно сидела на камне и умоляюще смотрела на солдата…

Шли дни. Она каждое утро с зарей приходила к острогу и бродила тут как тень. Вместе с сумерками меркла и ее жалкая крохотная фигурка. Кто знает, может быть, она всю ночь напролет бродила здесь, перед каменными острожными стенами, ожидая для себя чуда?

Старуха долго стояла перед темными воротами острога и, украдкой утирая слезы, все еще на что-то надеялась. Караульный, строго поглядывая в ее сторону, время от времени покрикивал:

— Ступай, ступай, матка! Ничего хорошего не дождешься ты!..

Старый солдат с прокуренными желтеющими усами только с виду был строг. Он давно знал старуху и ее большое горе. Вышагивая перед воротами, он на повороте брался за седой ус и, хмурясь, сердобольно думал: «Ну что поделаешь с горемычной?..»

Сердце служивого не выдержало, и однажды он тихо молвил на ходу:

— Тут суд короток… Упокоили…

И на самом деле: распахнулись ворота, и, гремя по каменной мостовой, из них выкатились дроги, на которых белел грубо сколоченный тесовый гроб. Солдат с соболезнованием посмотрел на старуху и тут же схватился за ус. Глаза служивого потемнели, он еще больше поугрюмел.

Старушка бросилась навстречу возку. В прозрачном теплом воздухе страдальчески прозвучал крик:

— Родимый ты мой!..

Все, что имела она на белом свете, ее надежда и радость, единственный сын, еще так недавно согревавший ее бесприютную старость, — все это теперь лежало перед ней в грубом некрашеном ящике.

Возница — профос [6] из инвалидной команды — хлестнул кнутовищем по ребрам исхудалой клячи. Она затопала, перешла на неуверенную рысь. Тяжелые колеса загрохотали громче, гроб, как утлый челн, сильнее закачался на дрогах.

Немощная, хилая старушка, вся высохшая и скрюченная от недугов и беспрестанной работы, бросилась вслед за дрогами. Но где ей было успеть за возницей! Поминутно спотыкаясь и падая, она наконец свалилась среди дороги.

Раздавленная большим горем, старая мать лежала в придорожной пыли и с мольбой протягивала руки.

А впереди, вздрагивая и подпрыгивая, уходили погребальные дроги — уходило дорогое, последнее счастье крепостной женщины.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Воевода Исетской провинции [7] статский советник Алексей Петрович Веревкин был в крайне расстроенных чувствах. Неумытый, в одном белье, он слонялся по горнице из угла в угол и охрипшим басом рычал на всю избу:

— Ироды! Хапуги! Дерут да выжимают без зазрения совести, а того не ведают, что погибель себе готовят…

На полу валялся пыльный парик, воевода отбросил его ногой в угол и присел к столу. Воевода склонил голову на ладонь и задумался: «Как ноне быть?..»

Поутру из Кыштымского завода прискакал на взмыленной лошади демидовский приказчик Иван Селезень и, еще не соскочив с коня, завопил на весь двор: «Беда на хозяев идет!» Еле привели его в рассудок. Он-то и привез с собой манифест.

В нем значилось:

«Самодержавного императора Петра Федоровича всероссийского и прочая, и прочая, и прочая.

Дан сей именной указ в горные заводы, железодействующие и медеплавильные и всякие — мое именное повеление. Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и вы послужите мне, великому государю, верно и неизменно до капли крови и исполните мое повеление. Исправьте вы мне, великому государю, мортиры, гаубицы и единороги с картечью и в скором поспешании ко мне представьте. А за то будете жалованы бородою, древним крестом и молитвою, и вечной вольностью, и свободой, землей, травами, и морями, и денежным жалованьем. И повеление мое исполняйте со усердием, а за оное приобрести можете себе монаршую милость…

А дворян в своих поместьях и вотчинах, супротивников нашей власти, и возмутителей империи, и разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать, как они чинили с вами, крестьянами. А по истреблении злодеев дворян и горных заводчиков всякий может восчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до окончания века продолжаться будет.

Великий государь всероссийский Петр».

Прочтя указ, Алексей Петрович онемел от ужаса.

— Не может того быть! Государь Петр Федорович добрый десяток годков почил в бозе. Кто сие смел? Чей это возмутительный лист? — в гневе закричал он.

Иван Селезень выложил все начистоту.

— Митька Перстень, заводский человечишка, в недавнее время сбег от Демидовых. Ноне пойман на сельце с тем прельстительным указом. Байт сей мужичонка: идет на дворян да заводчиков кара великая. В степях объявился царь, и все заводские мужичонки помутились от радости. Батюшка, спаси наш заводишко от смуты! — взмолился приказчик.