Империя Солнца - Баллард Джеймс Грэм (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Прайс с грохотом захлопнул ворота прямо у них перед носом. Его откровенно приводило в бешенство все, что только попадалось на глаза: лагерь, пустые рисовые делянки и даже солнце в небе. Он затряс головой, и тут вдруг заметил у Джима в руках банку «Спама».
— Ты откуда это взял? Все, что сбрасывают в Лунхуа, принадлежит нам! — Он что-то выкрикнул по-китайски, обращаясь к женщинам так, словно подозревал их в соучастии в краже. — Таллох!… Они воруют наш «Спам»!
Он снова открыл ворота, чтобы отобрать у Джима банку, но тут с вышки раздался крик часового. Человек с биноклем выбежал на наружную лестницу и указывал рукой в сторону шанхайского тракта.
С запада появились два Б-29, мигом заполонив слитным гулом моторов тихие пустынные поля. Заметив лагерь, они разделились. Один пошел к Лунхуа, открыв бомбовые люки, чтобы сбросить груз. Другой сменил курс и полетел в сторону района Путун, к востоку от Шанхая.
Когда «сверхкрепость» с ревом промчалась у них над головами, Джим скорчился рядом с китайскими крестьянами. Из ворот выбежали Прайс и еще трое британцев, вооруженных винтовкой и бамбуковыми палками, и пустились наискосок через ближайшее поле. В небе уже было полным-полно парашютов, алых и синих куполов, которые плыли в сторону рисовых делянок, в полумиле от лагеря.
Грохот моторов Б-29 стих вдалеке, превратившись в подобие отдаленного грома. Джима так и подмывало броситься следом за Прайсом и его людьми и предложить им свою помощь. Парашюты приземлились по ту сторону от системы старых противотанковых рвов. Британцы поняли, что добыча от них ушла, и разбрелись кто куда. Прайс взобрался на земляной редут и в ярости размахивал винтовкой. Один из британцев сполз в мелкий канал и брел теперь по пояс в воде, выбирая дорогу в труднопроходимой гуще водорослей; остальные бежали по насыпям между рисовыми делянками.
Таллох стоял и смотрел на них, и в глазах у него читалась безнадежность. Джим встал и протиснулся мимо него сквозь ворота. Бывший механик расстегнул кобуру и положил руку на рукоять тяжелого пистолета. Вид падающих парашютов взбудоражил его; похожие на бечевку прядки мускулов на плечах и руках возбужденно подрагивали и переплетались подобием «кошачьей колыбели».
— Мистер Таллох, а война кончилась? — спросил Джим. — Правда кончилась?
— Война?… — Таллох, казалось, давно успел забыть о том, что она вообще когда-то и где-то была. — Лучше бы, чтоб так, парень, а не то того и гляди начнется следующая.
— Я тут неподалеку видел солдат-коммунистов, мистер Таллох.
— Их тут как грязи. Ну ничего, погоди, лейтенант Прайс и до них доберется. Давай-ка мы припаркуем тебя в караулке, а, парень? И смотри, не попадайся ему на глаза…
Джим двинулся следом за Таллохом через плац-парад, а потом они вместе вошли в караулку. Когда-то безукоризненно чистый пол комендатуры, который каждый день драили, в перерывах между избиениями, заключенные-китайцы, теперь был сплошь покрыт грязью и мусором. Списки и другие японские документы валялись вперемешку с пустыми пачками из-под «Лаки Страйк», использованными винтовочными обоймами и рваными армейскими башмаками. Вдоль дальней стены стояли десятки коробок с продовольствием. Голый британец лет пятидесяти, бывший бармен из «Шанхай кантри-клаба», сидел на бамбуковом табурете и сортировал тушенку, сигареты и кофе. Плитки шоколада он складывал стопками на столе коменданта, а пачки «Ридерз дайджест» и «Сэтеди ивнинг пост» резким движением отшвыривал в сторону. В комендатуре пол был сплошь усыпан рваными журнальными страницами.
Рядом с ним сидел молодой солдат-британец в лохмотьях, оставшихся от формы сифортского полка шотландских горных стрелков, и обрезал с парашютов нейлоновые стропы. Веревки он скатывал в бухты, а потом отточенными движениями складывал полотнища синего и алого шелка.
Таллох окинул взглядом эту сокровищницу с явственно читающимся на лице чувством священного ужаса перед невероятным богатством, которое удалось собрать ему и его товарищам. Джима он от двери оттолкнул, словно опасаясь, что при виде такого количества шоколада мальчик попросту съедет с катушек.
— Ты сюда даже и не пялься, сынок. Садись-ка вот здесь и лопай свой «Спам».
Но Джим смотрел вовсе не на шоколад, а на разбросанные по полу журналы. Ему хотелось собрать их все листочек к листочку и спрятать в надежном месте, чтобы хватило на следующую войну.
— Мистер Таллох, мне, пожалуй, уже пора идти в Шанхай.
— В Шанхай? Да там нет ничего, если не считать шести миллионов подыхающих с голоду кули. Ты не успеешь произнести «Шоссе Кипящего Колодца», а они уже сделают тебе обрезание. По полной.
— Мистер Таллох, мои родители…
— Па-арень! Хотел бы я посмотреть на чьих угодно родителей, которым сейчас придет в голову сунуться в Шанхай. Что им там делать? Менять доллары Федерального резервного банка на сотню мешков риса? Да тут жратва сама с неба сыплется.
Над рисовыми полями эхом раскатился винтовочный выстрел, и следом еще два, один за другим. Оставив голого бармена присматривать за сокровищницей, Таллох и сифортский горный стрелок выскочили из караулки и вскарабкались по наружной лестнице на смотровую вышку.
Джим начал было собирать и расправлять журналы на полу комендатуры, но бармен накричал на него и велел убираться вон. Предоставленный самому себе, Джим вышел в тюремный дворик за комендатурой. С банкой теплого «Спама» в руках, он принялся заглядывать в пустые камеры, рассматривая пятна присохшей крови и экскрементов на бетонных стенах.
В самой дальней камере, в тени подвешенной на дверной решетке циновки был труп японского солдата. Он лежал на цементной скамье — на единственном в камере предмете обстановки, — и его плечи были туго примотаны к стойкам разбитого деревянного стула. Вместо головы у него было кровавое месиво, сплошь усыпанное мухами и похожее на разбитый арбуз с черными арбузными семечками.
Джим стоял и смотрел на солдата сквозь решетку, искренне не понимая, как так могло случиться, чтобы один из тех японцев, которые столько лет охраняли его, попал в тюрьму и чтобы его забили насмерть в одной из его же собственных камер. Смерть рядового Кимуры он принял, поскольку она совершенно логично вписалась в анонимную безликость затопленного рисового поля, но вот это из ряда вон выходящее нарушение правил, управлявших до сей поры жизнью лагеря, убедило, наконец, Джима в том, что война, должно быть, и в самом деле закончилась.
Джим вернулся в комендантскую, оставив за спиной тюремный двор. Он сел за стол сержанта Нагаты — роскошь, о которой прежде даже и мечтать бы не посмел, — и принялся читать разрозненные, с недостающими страницами номера «Лайф» и «Сэтеди ивнинг пост». Но великолепные, удивительные объявления, заголовки и рекламные слоганы — «Когда люди научатся делать Машины Лучше Нынешних, выпускать их будет „Бьюик“!» — как-то перестали его занимать. Несмотря на все то количество пищи, которое он съел за последнее время, голова у него была как будто в тумане: из-за необходимости найти способ добраться до Шанхая и из-за всех тех пертурбаций, которые произошли в устоявшемся и вполне безопасном пейзаже войны после невесть откуда свалившегося, непредсказуемого мира. Мир настал, но даже и настал он как-то наперекосяк.
Сквозь разбитое окошко Джим видел, как через реку, милях в двух от лагеря, перелетел Б-29, выискивая среди Путунских складов каких-нибудь бывших заключенных. Сидевшие у ворот Лунхуа крестьяне не обращали на бомбардировщик никакого внимания. Джим уже давно заметил, что китайцы вообще никогда не поднимают головы, чтобы взглянуть на пролетающий самолет. Они были гражданами одной из воевавших с Японией стран-союзниц, но вся эта гуманитарная помощь была не про них.
Он слышал злые голоса британцев, которые возвращались из своего неудачного набега на окрестные поля. Они сделали все, что могли, но разжились в итоге всего-навсего двумя новыми коробами. Лейтенант Прайс встал возле ворот — винтовка в подрагивающих руках на изготовку, — а все остальные принялись затаскивать короба в лагерь. Пот лил с них ручьями и капал на алый парашютный шелк. Остальные парашюты растаяли где-то в полях: таинственные обитатели погребальных курганов увели их из-под самого носа у лейтенанта Прайса.
