Повести древних лет - Иванов Валентин Дмитриевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Одинец вспоминал забытого наглого нурманна Гольдульфа, стрелу в бедре. Вспоминал бегство, от которого вся его жизнь сложилась иной, чем он мыслил, будучи веселым и пылким молодым парнем. Ничего он не мог изменить и не хотел менять. Юность не вернется и ни к чему она сейчас.
Поморянский старшина ушел далеко, глядит на бересту с нурманнским шлемом, не видит.
— Чего голову мучить? — сказал Вечерко. — То нурманны, никто более.
Одинец не слышал.
Бегом явилась взволнованная Заренка.
Она помнит материнские рассказы о родном селе, сожженном и разграбленном нурманнами. Не удалось бы Заренкину деду уйти от злых людей — быть Светланке не женой Изяслава, а нурманнской рабыней.
Женщина встала перед мужем, скрестила на груди руки и, как никогда не бывало, зло и многословно спросила:
— Что же ты? О чем задумался? Голову повесил!.. Нурманны пришли. Ты забыл, они по морям не с добром ходят, проклятые морские волки. Кто того не знает? Ныне они добрались к нам. Ты что, испугался?
Одинец очнулся. Он может ответить жене, что только однажды в жизни узнал страх — когда над ним нависло рабство в возмездие за убийство иноземного гостя. Может честно сказать, что больше никогда и ничего не пугался. Не испугался ведь он и не согнулся, когда она ушла к Доброге. У него один нестыдный страх — ее, Заренки, лишиться. Одна тягота — жена не любит. Но Одинец смолчал, не обиделся.
Он встал, смело обнял Заренку, притянул к себе по-хозяйски, легко, как ребенка, приподнял и прямо глянул в гневно-строгие очи любимой:
— Не бойся.
Глава третья
1
Человеку, который сам не ищет зла другому, свойственно до последнего часа утешать себя мыслями, что беда не случится. И вправду, не приплыли ли нурманны с простой торговлей, почему бы и нет? Но слишком хорошо знали новгородцы нурманнскую повадку легко мешать грабеж с торговлей и быть смирным лишь там, где они видели силу.
Прошло четверть дня после прибытия тревожных гонцов Расту. Влево от двинских устьев, на закат солнца, и вправо, на его восход, побежали в быстрых кожаных лодках гонцы с вестью для всего населения побережья:
«По нашему морю плавают чужие злые люди нурманны в особенных черных лодьях. Им нельзя ни в чем верить, и от них нужно прятаться».
Гонцы везли и настоятельный наказ:
«Всем мужчинам брать лучшее оружие и спешить в Усть-Двинец, где все люди будут вместе обороняться от нурманнов».
И к колмогорянам послал Одинец вестников, не забыл и летних рыболовов на двинских берегах, и биарминов на глубинных оленьих пастбищах.
На биарминовских стойбищах никак не брали в толк, что это за такие люди и лодьи, которых вдруг испугались братья биарминов, железные люди? Если у гонца был с собой рисунок на бересте, то, разглядывая его, соглашались:
— Верно, лодьи нехорошие, злые.
Биармины выходили на море и, прикрывая руками глаза от яркого блеска, впервые со дня рождения, с опаской глядели на царство Йомалы.
Злая касатка прорежет воду острым плавником, и нет ее. На глади пусто. А в небе? Там высоко и светло, там тает поздней льдинкой белое лебединое крыло, облачко. Спокойно все, мирно.
Оленьи пастухи не понимали, как же это им вдруг бросить оленей? Этого никогда не бывало. Коль поблизости находился друг-поморянин, железный человек, направлялись к нему посудить не спеша, общим умом: непонятно что-то… А поморянин уже собирался, немедля торопился к Усть-Двинцу.
Его пример действовал лучше слов. Ведь правда, не зря зовет добрый человек, старшина Одинец. Зовет — нужно его послушаться.
Отец брал с собой младших сыновей, оставляя семью на старшего:
— Ты во всем будешь, как я. Строго за всем гляди, заботься о всех одинаково, с тебя род спросит.
Биармины захватывали с собой испытанное охотницкое зверовое оружие. Запасались старыми легкими стрелами и новыми тяжелыми, изготовленными по новгородским образцам для волка, медведя, росомахи, дикого оленя. Брали метательные костяные копья и железные рогатины для боя в упор. Не забывали железные топоры и ножи, но захватывали и тяжелые оленьи рога, надежно крепленные жилами к можжевеловым рукояткам.
А старых дубин с моржовыми зубами или камнями не было, их уже побросали.
Биармины не боялись. Их больше всего влекло любопытство и нежданное развлечение, хотелось взглянуть на то, чего испугались храбрые железные люди. И они повторяли новое странное слово:
— Нур-манн, нурманн…
2
Неизвестное море, неизвестное дно полны опасностей для мореплавателей. Кормчий вглядывается, он напряжен, как охотничья собака на стойке.
Эстольд черпаком доставал воду и полоскал небо, подобно купцу, определяющему качество и ценность вина, пива или меда. В темные ночи набегов вкус воды заменяет глаза. У разных берегов вода имеет разный вкус и запах, и кормчий задолго узнает о близости речного устья.
Как будто бы в этом неизвестном море, Гандвике, вода была все время чуть-чуть преснее, чем у берегов земли фиордов. Как будто сегодня она сделалась еще чуть-чуть преснее. Но реки еще не было.
Эстольд осторожно вел в мелком море флотилию нидаросского ярла, не приближаясь к берегам. Там не было гор. Далекие, слабо волнистые низменности, окрашенные глубокой зеленью лесов, напоминали доступные земли готов, фризонов, валландцев и саксов. Иногда викингам казалось, что они находили глазами хорошо знакомое место. Самообман. Они знали, как далеко заплыли, их начинало угнетать путешествие в неведомое.
Близились к концу запасы пресной воды. Викинги устали, но берега оставались безлюдными. Неужели Гандвик действительно заселен колдунами, знающими тайные чары, чтобы делаться невидимыми?
Викинги вспоминали саги о белокуром Зигфриде и о нибелунгах, хранителях золотых кладов, скрывавшихся от глаз героя под маской из волшебных трав.
Наконец с «Дракона» заметили несколько лодок у берега, и флотилия направилась к земле. Эстольд перешел на «Черную Акулу». Опасное море было так же мелко, как перед Фризонландом, где отлив освобождает а прилив вновь прячет бесчисленные песчаные острова-ловушки.
Эстольд приказал всем драккарам бросить якоря — здесь было лишь двадцать локтей глубины — и ушел на «Черной Акуле» разведать подходы к берегу.
Ярл наблюдал с мачты. Оттар редко вмешивался в действия опытнейшего кормчего земли фиордов Эстольда. Он не только доверял ему, как кормчему. Оттар считал, что подчиненные делаются небрежными, если их приучают к мелочной опеке, и старался давать своим викингам больше разумной свободы.
«Черная» медленно уменьшалась, Эстольд занимался тщательными промерами — долгой, утомительной работой.
Терпение, — глупо рисковать, придя так далеко.
Вдоль берега скользила лодочка, едва различимая в линии прибоя. Расстояние скрадывало быстроту движения, но опытный взгляд Оттара определял, что гребцы спешат. Недавно у берега находилось несколько лодок. Вероятно, на берегу есть поселение или залив. Оттару виделся дымок. Конечно, на берегу найдется ручей или речка. Потоки никогда не впадают в моря по прямой линии. Их устья закрывают набросанные волнами барьеры.
Лодочка убегала на восток.
Пусть уходит, нидаросский ярл пришел не для внезапного набега, когда неожиданность высадки решает успех. До сих пор вновь открытая безлюдная земля не имела никакой ценности. Если на ней живет лишь редкое и бедное население, то значение открытия будет также невелико. Оттару не нужны пустыни. Кому нужны земли без людей!
Отсутствие ночной темноты позволяло не спешить. «Черная Акула» возвращалась, драккары передвигались, приближаясь к защищенному мелями узкому заливчику. Уже различались острые крыши жилищ, похожих на лапонские, и несколько бревенчатых домов — неведомая страна показывала свое первое поселение.
Оттар послал лодки. Два отряда викингов охватят селение. Дымовые сигналы сообщили о начале загонной охоты, и ярл сам вышел на берег.
