Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович (читаем книги онлайн .txt) 📗
В последнем, Начикинском острожке, как и в Малках путники блаженствовали, купались в горячих ключах…
Море, а тем более океан, безбрежны на десятки, сотни, иногда тысячи миль. Если смотреть в открытом море на судне с высоты десяти метров вокруг, то линия горизонта усматривается не более чем на семь миль. При появлении за видимым горизонтом какого-либо судна дальность видимости соответственно увеличивается…
Утром 27 мая 1810 года «Диана», лавируя на выходе из Авачинской губы, повстречалась с транспортом «Павел». Командир «Павла» лейтенант Шахов перебрался на «Диану» и за два часа успел с Головниным «переговорить обо всем, как до службы относящемся, так и о наших собственных делах». Главное, что сообщил Шахов, транспорт идет из Нижнекамчатска взять припасы, выгруженные с «Дианы», и отвезти их в Охотск.
Спустя два часа задул южный ветерок, и оба судна расстались, каждый пошел по назначению: «Павел» — в Авачу, шлюп — в Новоархангельск.
А в эти самые часы где-то совсем рядом, скрытый дымкой, шелестел вялыми парусами шлюп «Нева» Леонтия Гагемейстера. Он шел из Америки в Петропавловск. Не удалось повидаться друзьям, и эта встреча состоится лишь много лет спустя…
Гагемейстер доставил в Петропавловск большую партию пушнины и необычный «живой» груз, четырех кандальников из Новоархангельска. Гремя цепями, выбрались из шлюпа на берег один за другим четыре сумрачных, бородатых мужика под охраной матроса с ружьем.
Поздоровавшись с Хлебниковым, Гагемейстер кивнул на них:
— Принимай арестантов из Ситхи. Бунтовали супротив правителя, лишить жизни Баранова замыслили, да сорвалось у них.
Гагемейстер протянул Хлебникову конверт.
— Тут в бумагах Баранов все указал. Вызывай солдат и в холодную их, потом разберешься. Мне-то товар выгружать повеселее надобно, да и айда с командой в Петербург сибирским трактом…
История с бунтом приключилась прошлой осенью в Новоархангельске или, как еще его называли, Ситхе, по имени острова, на котором он расположен.
Нелегко жилось людям на Камчатке, но терпимо, хотя изредка и тут случалась смута. Совсем тяжко приходилось «промышленным» людям в Российско-Американской компании на Аляске. Завлеченные в свое время обманом и посулами на Алеуты, эти сибирские «посельщики» еще до прибытия в Новоархангельск попадали в кабалу компании и по сути оказывались на положении рабов. Непомерно высокие цены на провизию, низкая оплата труда все крепче опутывали кабалой работных людей, живущих в долг. Люди роптали, но с тоской понимали, что вряд ли когда-нибудь вернутся на родину. Компания не отпускала должников, а на страже ее интересов круто и жестоко стоял два десятилетия главный правитель Александр Баранов. Против него-то и затеяли заговор «посельщики». Заводилой стал один сибиряк, Василий Наплавков. Заговорщики хотели убить Баранова, завладеть оружием, имуществом, расселиться на островах, завести свой промысел, а там, Бог даст…
Как часто бывает в российской жизни, среди смутьянов затесался предатель, поляк Лещинский. Бунтарей скрутили, заковали в кандалы. Ранней весной Наплавкова «со товарищи» Баранов отправил для следствия и суда на шлюпе «Нева» в Россию…
Проводив «Неву» со смутьянами, главный правитель ушел в дела. Навалились заботы, торопило время, настала пора отправлять промышленных людей на дальние острова за бобрами. Их шкурки — золото, пушистый мех зверьков — основа, на которой покоится все благополучие компании. Этому делу он отдал лучшие годы жизни и не жалел об этом. Вечерами, уединясь в своей комнате, не зажигая свечей, в серых сумерках, ворошил в памяти прошлое…
Недавняя смута среди людей всколыхнула многое…
Молодость его осталась далеко в Олонецком краю, где десяток лет томилась его супруга Матрена с дочкой-невестой, но так и не дождалась, отдала Богу душу. Григорий Шелихов долго в свое время уламывал его в Иркутске занять эту должность, потому что не видел более подходящего человека для воплощения своих дерзких замыслов.
Он знал его как жесткого, крутого нрава человека, обладающего железной волей и невероятной выносливостью. К тому же разгадал в нем, малообразованном купце, незаурядный ум, хватку и сметку. Плотно сбитый, приземистый каргополец умел смотреть дальше и видеть больше, нежели кто-либо другой…
И в самом деле, за десяток лет Баранов, наперекор страшным испытаниям, снарядил добрый, десяток экспедиций, обошел кругом все Алеуты, основал фактории на американском материке, на берегах Кенайского и Чугацкого заливов. На острове Кадьяк появилось Адмиралтейство. Там спустили на воду первое судно — трехмачтовый двухдечный бриг « Феникс».
Начало века отпраздновал в новой крепости Архангельской, на острове Ситхе. Здесь его постигла первая беда.
Русские люди с первых шагов на открытых землях Аляски устанавливали добрые отношения с местными жителями на материке, колошами, мирили между собой враждовавшие племена. Алеуты и эскимосы на островах охотно торговали с русскими, жили с ними в одних поселениях, выдавали дочерей замуж за русских. Сам Баранов это поощрял, показывал пример. Женился на алеутке, дочке тойона, крещеной Анне, прижил от нее трех детей. Не всем нравилось, что русские прочно обживаются в Америке. Браконьеры, объяснявшиеся по-английски, прослышав о богатых промыслах, ринулись на Алеуты, но русские их опередили. Тогда в ход пошли порох, ружья и даже пушки. Это было выгодно вдвойне: разжигались страсти между племенами, а при надобности стволы ружей и пушек несложно направить против русских. Правитель старался ужиться с объявившимися конкурентами. Не раз просил он американцев не продавать индейцам порох и пушки, с тревогой сообщал в Петербург: «Я многократно говаривал им, что этот товар для варварских народов ненадобно бы променивать, коим они между собой часто производят кровопролитие и им самим вредят, делая врасплох нападения, что и случалось неоднократно, и даже судами овладевали, а кольми наипаче нам то вредно и обидно; тем более что нарушаются мирные постановления между двором Российским и республикой Соединенных Штатов…
Но они, мало тому внимая, говорили: мы люди торговые, ищем получить прибыль и воспрещения о том не имеем».
А вскоре, весной 1802 года, разразилось бедствие. Баранов отправился на дальние острова промышлять зверя. Ночью тысяча колошей внезапно напала на укрепленную факторию на Ситхе. Среди них мелькали белые, по слухам, американские матросы. Перебили почти всех русских и алеутов.
Два года готовился Баранов вернуться в прежние места. Ко времени поспела помощь из России. На Ситхинском рейде бросил якорь русский корабль с таким родным именем «Нева». Его командир, капитан-лейтенант Юрий Лисянский, не раз нюхал порох. Залпы пушек «Невы» вымели с Ситхи смутьянов.
Спустя неделю заложили крепость Новоархангельск, теперь здесь стольный городок Русской Америки.
…Устал главный правитель от многочисленных забот, седьмой десяток разменял, просил замену, компания обещала прислать…
Летние сумерки в этих краях светлы и ночью. Баранов, как всегда в исходе каждого дня, перед полуночью обходил палисад крепости и наблюдал караулы. Проверив караульщиков, потрогал запоры на воротах, настороженно посмотрел в сторону бухты. Как обычно летом, туман неделями окутывал все побережье мглой, сплошь закрывая вход в бухту. Тревожное настроение правителя вызвало письмо, привезенное неделю назад Эббетсом, капитаном американского судна «Энтерпрайз», пришедшего из Нью-Йорка. В прошлом году в Филадельфии объявился генеральный консул России Дашков. Он-то и сообщил коллежскому советнику Баранову, что в Кантоне, по его сведениям, готовится к набегу на Новоархангельск английский фрегат. «У него, почитай, пушек полсотни, — вздыхал, продолжая размышлять, Баранов, — а у меня только что в крепостце карронады да пушчонки три десятка».
Из сумеречной мглы неожиданно вынырнула байдарка. Баранов сразу узнал смотрителя с маяка.
— Ваше степенство, — сообщил запыхавшийся компанейщик, — нынче с вечеру на взморье какое-то судно большое, трехмачтовое под парусами оказалось.
