Звезды Эгера - Гардони Геза (полная версия книги .TXT) 📗

Она поспешно подошла к сундуку. Раскидала, разбросала всю одежду. Поддевка здесь. Дотронулась до кармана — и нащупала что-то твердое. Кольцо! Кольцо! И даже не завернуто в бумажку.

И вдруг, словно молния, прорезавшая тучу, в голове ее мелькнуло имя. Она ударила себя по лбу: Юмурджак!

Тут как раз вернулась из сада служанка. Видит, что хозяйка лежит у сундука среди раскиданных платьев, в лице ни кровинки, глаза обведены темными кругами.

— Ваша милость!

Нет ответа.

Служанка озирается, вбегает в другую комнату. Грабитель, что ли, здесь побывал? Ведь только в прошлую субботу среди бела дня ограбили прянишника Боту. Грабителей до сих пор не нашли.

Схватив флакон с уксусом, служанка трет хозяйке виски, подносит ей к носу флакон.

— Муж мой в опасности! — вот первые слова, которые вырвались из уст Эвы, лишь только к ней вернулось дыхание. — Где мальчик? Ах да, я отпустила его. Луца, скорей дай мне плащ! Пойдем за Янчи!

— Но, ваша милость, куда вы? Ведь вы так больны…

— Я не больна. Идем!

А на самой лица нет, бледна как покойница. Поднялась на ноги и, в чем была, поспешно вышла за ворота.

От ощущения опасности напряглись все ее мышцы. Она понеслась прямо к церкви.

По улицам сновали люди, приехавшие на ярмарку. На площади среди телег, коров, привязанных за ногу, прихрамывающих свиней и всякой другой скотины ходили крестьяне, нагруженные бочонками и кадушками. Стоял обычный на ярмарке гомон, носились облака пыли, и пахло луком.

Служанка догнала Эву только возле церкви и накинула на нее плащ.

Вдруг из толпы показался школяр.

Он понесся к ним бегом, расталкивая людей и крича:

— Басурмане взяли Солнок! Только что объявили перед церковью. Как же я поеду теперь?

— Мое дитя! — крикнула ему Эва. — Где вы оставили его?

— Господин Балог повел Янчи в церковь. Сказал, чтобы я известил вас, пока он будет молиться. О, господи, господи! Конец стране! Если Солнок в руках турок, то и Эгер не устоит!

— Дитя мое! Дитя мое! — кричала Эва, задыхаясь, и помчалась вверх по лестнице.

Она вбежала через главный вход в церковь, пробилась сквозь толпу.

— Дитя мое! — кричала она, едва переводя дух. — Дитя мое!

В церкви шла как раз всенощная, и окрестные немецкие крестьяне, сидя на скамьях, громко пели на своем языке: «Christus here uns! Christus erhore uns! Herr erbarme dich unser!» [58]

Мать с воплями бросилась к рядам скамеек:

— Янчи! Янчи, сын мой!

Но Янчика не откликнулся.

2

Пятого сентября Гергей приветствовал утреннюю зарю неподалеку от Широкской крепости. Солнце светило в глаза ему и всей его дружине, где было двести пятьдесят веселых солдат. Впрочем, Гергей приветствовал не столько рассвет, сколько показавшийся на дороге отряд. Гергей даже снял шапку и поднес ее к глазам, защищаясь от яркого солнца.

Отряд двигался им навстречу.

Гергей ехал верхом впереди своих солдат и первым заметил этот в беспорядке двигавшийся отряд. Солдаты шли вооруженные саблями и пиками.

— Что за чудеса! — пробормотал Гергей. — Кто это такие? Турки не турки… А если венгры, то почему они идут со стороны Эгера?

Вдруг сердце его сжалось: а что, если Добо покинул Эгер?

Ведь король Фердинанд только на словах посылает подкрепление. Не дождавшись от него помощи, пали нынче и Липпа и Темешвар.

Кто знает, устоит ли Солнок! Добо — умный и осторожный человек, он очень скоро сообразит, что один венгр не может управиться с сотней турок.

По дороге им встретилось много священников, ехавших на повозках со стороны Эгера; на телегах горой высились всякие пожитки, сундуки, шкафы, мешки. Гергей сперва здоровался с попами, потом расстроился и перестал уступать им дорогу.

На мгновение он испугался, подумав, что Добо оставил Эгерскую крепость. Но только на мгновение. Он тут же отогнал от себя эту мысль. Не такой Добо человек! Кого угодно можно встретить сейчас на этой дороге, но только не Добо. И если б даже уходило его войско, Добо все равно не встретишь среди беглецов. Он останется один, погибнет, но в летописях страны никогда не будет записано, что Добо покинул порученную ему крепость. Ведь Эгер — ворота в Верхнюю Венгрию.

Приближавшиеся солдаты шли без знамени. Было их человек двести. Они двигались быстрым шагом, разбившись на мелкие группы.

Гергей подал знак Цецеи. Старик ехал верхом позади отряда, беседуя с каким-то пожилым солдатом. Цецеи всегда с кем-нибудь беседовал. Когда же зять поманил его к себе, он тотчас подъехал.

— Я поеду поразведать, что делается впереди, — сказал Гергей, — а вы, отец, командуйте тут без меня.

Он дал шпоры жеребцу и рысью подъехал к незнакомому отряду.

Глаза его искали офицера. Но в отряде не оказалось ни одного человека с пером на шапке. Тогда Гергей осадил коня и, подняв саблю, приказал отряду остановиться.

— Вы кто — кашшайцы?

Никто не ответил. Все смотрели смущенно. Иных даже в краску бросило.

— Откуда идете?

И на это он не услышал ответа.

— Ну? — воскликнул с досадой Гергей. — Вы что же, дали обет молчания?

Наконец саженный детина с широким подбородком поднял голову и кисло ответил:

— Мы-то сами жители Кашши, господин лейтенант, а едем оттуда, куда вы направляетесь.

— Из Эгера?

— Да. И вам бы, ваша милость, тоже лучше не утруждать себя поездкой в Эгер. Не стоит. Все равно придется обратно повернуть.

— А почему? Что случилось?

— Ничего особенного. Не забывайте пословицу: бойся, козочка, острого ножичка.

— Какого ножичка?

— А вы не знаете, что произошло в Темешваре?

— Знаю.

— А знаете ли вы, что Лошонци убили, а солдат его изрубили? [59]

— Знаю.

— А знаете, что турок двести тысяч?

— Знаю.

— А знаете вы, что у господина Добо нет и тысячи солдат?

— В случае нужды может набраться и побольше.

— А знаете вы, что третьего дня турки захватили Солнок?

Гергей, побледнев, взглянул на солдата.

— Что ж, теперь знаю и это, но уверен, что будь вы там, Солнок пал бы еще раньше. Бегите скорее домой и спрячьтесь у матери под юбкой. А чтоб не впустую возвращаться, вот вам на всех гостинец, крысы!

И он влепил такую оплеуху солдату с широким подбородком, что тот чуть не свалился на соседа.

Гергей выхватил саблю и, верно, врезался бы в толпу беглецов, да они мигом свернули с дороги.

— Передайте поклон Дердю Шереди! — крикнул он им вдогонку. — Желаю ему похрабрее солдат, чем вы! Крысы!

И Гергей плюнул им вслед.

Кашшайцы, ворча, рассыпались по полю.

Гергей не смотрел на них больше. Поехал дальше, и только конь его чувствовал по шпорам, что хозяин весь дрожит от ярости.

Хорошо еще, что дорогой ему повстречался цыганский табор. То ли беглецы перевернули у них повозку, то ли она сама по себе свалилась — так или иначе, телега опрокинулась, и теперь цыгане хлопотали около нее, старались вытащить из канавы.

Гергей оглянулся, посмотрел, не очень ли отстал отряд. Потом, поджидая своих ратников, остановился перед цыганами и, желая развеять свою досаду, начал рассматривать их.

— Ба! — воскликнул он вдруг радостно. — Шаркези, друг мой!

Лохматый цыган обомлел, потом просиял от ласкового обращения. Сняв шапку, он подошел с поклоном, пытливо разглядывая Гергея лукавыми глазами.

— Ты, что ж, не узнаешь меня?

— Как не узнать, милостивый витязь, целую ваши руки-ноги. Сразу же узнал. Только вот не припомню, как вас зовут.

— Ничего, еще припомнишь. Что ты здесь делаешь? Ободран ты, я погляжу, как пугало воронье.

Цыган почти с испугом оглядел себя: на самом деле оборванец. Он был в рубахе и кожаных штанах, залатанных лоскутьями сукна, вернее — в суконных штанах, залатанных лоскутьями. Из-под штанов выглядывали красные босые ноги.